Там должны быть куница, волк, лиса, медведь, и все они еще сохраняли зимнюю шкуру. Карлсефни принял предложение Гуннульва поохотиться вместе.
Держа на руках Снорри, Гудрид смотрела вслед охотникам: со двора потянулись верховые, вьючные лошади, собаки, направляясь вдоль Скиннерфлу. Карлсефни поцеловал ее так горячо на прощание, что сердце до сих пор учащенно билось в ее груди. Может быть, этот поцелуй был обещанием любовных утех, и когда муж ее вернется домой, он насытит ее сладостью и блаженством.
Пока Карлсефни отсутствовал, Гудрид много и подолгу спала. Она чувствовала, как сон возвращает ей силы. Смотрясь в бронзовое зеркало, она любовалась своим свежим и гладким лицом. Она много хлопотала по хозяйству и не спускала глаз со Снорри. Когда вернется Карлсефни, надо будет спросить у него, собирается ли он купить толкового раба для своего сына или же оставит няньку.
Снорри так уставал за день, что засыпал сразу же, едва Гудрид укрывала его одеялом. А однажды вечером он сел на кровати и захныкал:
– Мама, мой жеребец! Где мой жеребец из Братталида?
Куда бы он ни шел, везде у него была с собой деревянная лошадка, которую вырезал ему Карлсефни, возвращаясь из Виноградной Страны. К этой лошадке был приделан настоящий хвост из конского волоса жеребца, принадлежавшего Лейву сыну Эрика.
– Где же ты оставил его, Снорри? – спросила Гудрид.
– У сеновала, возле большой грязной лужи! Я играл в хёвдинга, который ехал навестить Арнкеля, а тот только что пожаловал к нам на своем корабле… А потом прозвучал рог, созывая нас в дом, и мы заторопились, и как ужасно, что я забыл коня…
– Я пойду и отыщу твою лошадку. И если ты уснешь, я положу ее рядом с тобой на постель.
На темном дворе не было ни души, а Гудрид казалось, что еще не поздно. Она завернулась в шаль, подождав немного, пока глаза не привыкли к темноте, а потом направилась прямиком к сеновалу, где у южной стены обычно любили играть дети. Из земли уже пробивались нежные зеленые ростки, хотя повсюду еще лежала пожухлая желтая прошлогодняя трава. Изголодавшиеся за зиму коровы протяжно мычали в загоне, разрезая весенний воздух; наверное, они почуяли молодые побеги, подумала Гудрид.
Она прошла уже половину двора, как вдруг мужская рука зажала ей рот, а вторая – вцепилась в горло. На мгновение Гудрид словно парализовало, но вслед за этим она рванулась вперед, ударив в неизвестного локтями и сильно лягнув его ногой. От боли она не помнила себя и уже начала терять сознание, как вдруг неизвестный отпустил ее так же внезапно, как и напал.
Другой человек, высокого роста, держал его за шиворот, обращаясь к нему:
– Ну, и что же ты скажешь в свое оправдание, Аудун? Что прикажешь передать Гуннульву и Эрику?
– Гуннульва и Эрика нет дома, – кисло ответил конюх Аудун. Взглянув на Гудрид, он остолбенел от ужаса. – Так ты не…
– И кого же ты собирался задушить, Аудун? – вновь обратился к нему рослый мужчина и тряхнул его хорошенько. – И кто эта женщина, которую ты чуть было не лишил жизни?
Гудрид стояла, отвернувшись от обоих, и поправляла на себе платье. Аудун пробормотал:
– Я думал, что на этот раз расправлюсь с потаскушкой Торгунн. Она водила меня за нос всю зиму, а сама забавлялась с парнем из Опростада. Откуда же мне знать, что господа ходят по двору в такой поздний час?
В небе появилась луна, и свет ее упал на лицо Гудрид. Незнакомец, не выпуская из рук Аудуна, взглянул на женщину. Гудрид заметила, как глаза у него округлились, и внезапно сердце в ее груди радостно встрепенулось оттого, что неизвестный одобрил то, что увидел.
– Что мне сделать с этим негодяем? Он не причинил тебе вреда?
– Н-нет… не думаю, и это благодаря тебе. Отпусти его, если ты, конечно, уверен, что он не убьет скотницу Торгунн.
Получив на прощание оплеуху, Аудун был выпущен на свободу. А затем неизвестный вновь повернулся к Гудрид. Он осторожно погладил ее горло и сказал:
– Завтра утром оно у тебя еще поболит немного! – морщины вокруг его глаз залегли глубже, и он прибавил: – Что за дело заставило тебя выйти так поздно из дома?
Глаза Гудрид заблестели, и она выпрямилась.
– Я и мой муж гостим в этом доме. И я имею полное право ходить по двору, когда мне надобно. Сегодня я вышла к сеновалу, поискать там лошадку, которую забыл мой сын.
– Почему же ты не отправила вместо себя служанку?
Она с возмущением взглянула на него.
– Я долго жила в местах, где люди справляются сами, без посторонней помощи. Что же стоит взрослой женщине выйти на двор, чтобы отыскать игрушку совсем рядом с домом!
– И все же ты только что сама убедилась в том, что это небезопасно. И если бы здесь не оказалось этого болвана, который высматривал свою зазнобу, то я сам был бы опасен!
И он громко захохотал, а Гудрид почувствовала, что начинает дрожать. Ее спаситель схватил ее за плечи и проговорил:
– Подожди меня здесь. Я найду игрушку твоего сына.
Он скоро вернулся назад с деревянной лошадкой, и оба они направились к дому. У входа кто-то уже зажег факелы, словно ждали гостей, и Гудрид вспомнила, что младший брат Сигрид, купец Гудмунд сын Торда, прислал утром извещение о своем приезде. В красноватом свете факелов она заметила, что у незнакомца такие же широкие скулы, как у Сигрид, и короткий прямой нос, а большие карие глаза лучились весельем. В замешательстве она произнесла:
– Вероятно, я обязана своим спасением Гудмунду сыну Торда.
Тот остановился, снял кожаную шапку и прижал ее к груди.
– Хотел бы я столь же быстро угадывать имена!
Покраснев, Гудрид ответила:
– Меня зовут Гудрид дочь Торбьёрна. Мой муж сейчас охотится вместе с Гуннульвом и его людьми, но через несколько дней они должны вернуться домой. Ты, наверное, не знаешь о том, что Эрик – в дружине короля Олава?
– Нет, я не знал об этом.
Они вошли в дом, и Гудмунда окружили племянники и племянницы, а Сигрид бросилась ему на шею. Привязав лошадей, его дружина разместилась около очага, и сам Гудмунд устроился здесь же, с благодарностью приняв из рук Сигрид кружку с пивом.
– Хорошо же погостить у тебя, сестрица. Пожалуй, у тебя еще более шумно, чем в пивной Йорвика! Не в обиду будь сказано тебе и твоим малышам! Но кажется, кто-то отсутствует: что, маленькая Альвхильд уже улеглась спать?
– Альвхильд умерла этой зимой, – сказала Сигрид. – Нам очень не хватает ее. Эгберт-священник говорит, что Господь дал – Господь и взял… И люди говорят тоже, что чему быть, того не миновать.
Гудмунд умолк ненадолго, глядя на огонь, а потом молвил:
– Я не знал в точности, вскрылся ли лед на реке в Скиннерфлу, и потому мы оставили свой корабль в низовье. Мне надо будет вернуться туда через пару дней и забрать его.
– Здесь есть где поставить твой корабль, – уверила его Сигрид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Держа на руках Снорри, Гудрид смотрела вслед охотникам: со двора потянулись верховые, вьючные лошади, собаки, направляясь вдоль Скиннерфлу. Карлсефни поцеловал ее так горячо на прощание, что сердце до сих пор учащенно билось в ее груди. Может быть, этот поцелуй был обещанием любовных утех, и когда муж ее вернется домой, он насытит ее сладостью и блаженством.
Пока Карлсефни отсутствовал, Гудрид много и подолгу спала. Она чувствовала, как сон возвращает ей силы. Смотрясь в бронзовое зеркало, она любовалась своим свежим и гладким лицом. Она много хлопотала по хозяйству и не спускала глаз со Снорри. Когда вернется Карлсефни, надо будет спросить у него, собирается ли он купить толкового раба для своего сына или же оставит няньку.
Снорри так уставал за день, что засыпал сразу же, едва Гудрид укрывала его одеялом. А однажды вечером он сел на кровати и захныкал:
– Мама, мой жеребец! Где мой жеребец из Братталида?
Куда бы он ни шел, везде у него была с собой деревянная лошадка, которую вырезал ему Карлсефни, возвращаясь из Виноградной Страны. К этой лошадке был приделан настоящий хвост из конского волоса жеребца, принадлежавшего Лейву сыну Эрика.
– Где же ты оставил его, Снорри? – спросила Гудрид.
– У сеновала, возле большой грязной лужи! Я играл в хёвдинга, который ехал навестить Арнкеля, а тот только что пожаловал к нам на своем корабле… А потом прозвучал рог, созывая нас в дом, и мы заторопились, и как ужасно, что я забыл коня…
– Я пойду и отыщу твою лошадку. И если ты уснешь, я положу ее рядом с тобой на постель.
На темном дворе не было ни души, а Гудрид казалось, что еще не поздно. Она завернулась в шаль, подождав немного, пока глаза не привыкли к темноте, а потом направилась прямиком к сеновалу, где у южной стены обычно любили играть дети. Из земли уже пробивались нежные зеленые ростки, хотя повсюду еще лежала пожухлая желтая прошлогодняя трава. Изголодавшиеся за зиму коровы протяжно мычали в загоне, разрезая весенний воздух; наверное, они почуяли молодые побеги, подумала Гудрид.
Она прошла уже половину двора, как вдруг мужская рука зажала ей рот, а вторая – вцепилась в горло. На мгновение Гудрид словно парализовало, но вслед за этим она рванулась вперед, ударив в неизвестного локтями и сильно лягнув его ногой. От боли она не помнила себя и уже начала терять сознание, как вдруг неизвестный отпустил ее так же внезапно, как и напал.
Другой человек, высокого роста, держал его за шиворот, обращаясь к нему:
– Ну, и что же ты скажешь в свое оправдание, Аудун? Что прикажешь передать Гуннульву и Эрику?
– Гуннульва и Эрика нет дома, – кисло ответил конюх Аудун. Взглянув на Гудрид, он остолбенел от ужаса. – Так ты не…
– И кого же ты собирался задушить, Аудун? – вновь обратился к нему рослый мужчина и тряхнул его хорошенько. – И кто эта женщина, которую ты чуть было не лишил жизни?
Гудрид стояла, отвернувшись от обоих, и поправляла на себе платье. Аудун пробормотал:
– Я думал, что на этот раз расправлюсь с потаскушкой Торгунн. Она водила меня за нос всю зиму, а сама забавлялась с парнем из Опростада. Откуда же мне знать, что господа ходят по двору в такой поздний час?
В небе появилась луна, и свет ее упал на лицо Гудрид. Незнакомец, не выпуская из рук Аудуна, взглянул на женщину. Гудрид заметила, как глаза у него округлились, и внезапно сердце в ее груди радостно встрепенулось оттого, что неизвестный одобрил то, что увидел.
– Что мне сделать с этим негодяем? Он не причинил тебе вреда?
– Н-нет… не думаю, и это благодаря тебе. Отпусти его, если ты, конечно, уверен, что он не убьет скотницу Торгунн.
Получив на прощание оплеуху, Аудун был выпущен на свободу. А затем неизвестный вновь повернулся к Гудрид. Он осторожно погладил ее горло и сказал:
– Завтра утром оно у тебя еще поболит немного! – морщины вокруг его глаз залегли глубже, и он прибавил: – Что за дело заставило тебя выйти так поздно из дома?
Глаза Гудрид заблестели, и она выпрямилась.
– Я и мой муж гостим в этом доме. И я имею полное право ходить по двору, когда мне надобно. Сегодня я вышла к сеновалу, поискать там лошадку, которую забыл мой сын.
– Почему же ты не отправила вместо себя служанку?
Она с возмущением взглянула на него.
– Я долго жила в местах, где люди справляются сами, без посторонней помощи. Что же стоит взрослой женщине выйти на двор, чтобы отыскать игрушку совсем рядом с домом!
– И все же ты только что сама убедилась в том, что это небезопасно. И если бы здесь не оказалось этого болвана, который высматривал свою зазнобу, то я сам был бы опасен!
И он громко захохотал, а Гудрид почувствовала, что начинает дрожать. Ее спаситель схватил ее за плечи и проговорил:
– Подожди меня здесь. Я найду игрушку твоего сына.
Он скоро вернулся назад с деревянной лошадкой, и оба они направились к дому. У входа кто-то уже зажег факелы, словно ждали гостей, и Гудрид вспомнила, что младший брат Сигрид, купец Гудмунд сын Торда, прислал утром извещение о своем приезде. В красноватом свете факелов она заметила, что у незнакомца такие же широкие скулы, как у Сигрид, и короткий прямой нос, а большие карие глаза лучились весельем. В замешательстве она произнесла:
– Вероятно, я обязана своим спасением Гудмунду сыну Торда.
Тот остановился, снял кожаную шапку и прижал ее к груди.
– Хотел бы я столь же быстро угадывать имена!
Покраснев, Гудрид ответила:
– Меня зовут Гудрид дочь Торбьёрна. Мой муж сейчас охотится вместе с Гуннульвом и его людьми, но через несколько дней они должны вернуться домой. Ты, наверное, не знаешь о том, что Эрик – в дружине короля Олава?
– Нет, я не знал об этом.
Они вошли в дом, и Гудмунда окружили племянники и племянницы, а Сигрид бросилась ему на шею. Привязав лошадей, его дружина разместилась около очага, и сам Гудмунд устроился здесь же, с благодарностью приняв из рук Сигрид кружку с пивом.
– Хорошо же погостить у тебя, сестрица. Пожалуй, у тебя еще более шумно, чем в пивной Йорвика! Не в обиду будь сказано тебе и твоим малышам! Но кажется, кто-то отсутствует: что, маленькая Альвхильд уже улеглась спать?
– Альвхильд умерла этой зимой, – сказала Сигрид. – Нам очень не хватает ее. Эгберт-священник говорит, что Господь дал – Господь и взял… И люди говорят тоже, что чему быть, того не миновать.
Гудмунд умолк ненадолго, глядя на огонь, а потом молвил:
– Я не знал в точности, вскрылся ли лед на реке в Скиннерфлу, и потому мы оставили свой корабль в низовье. Мне надо будет вернуться туда через пару дней и забрать его.
– Здесь есть где поставить твой корабль, – уверила его Сигрид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109