Это был в самом деле он. Депутация уже ждала принца в соседнем салоне.
– Я отлучусь ненадолго, – сказал принц Марии. – Скажу лишь несколько банальных слов этим достойным людям. Ничего не опасайся. Здесь ты ничем не рискуешь. Лошек тебя охраняет.
Он вышел, и Мария осталась одна.
Она чувствовала, что душа ее воспарила над бренным телом. Одно произнесенное принцем слово открывало ей доступ в неведомый мир, мир, недоступный земным бурям, погруженный в безмятежный покой. Тревоги и муки, терзавшие Марию, оставались по ту сторону этого мира. Здесь же не было места ни потрясениям, ни битвам, ни жестокому одиночеству, против которого нет лекарства. Здесь было царство вечного покоя и вечного единения.
Углубившись в свои мысли, испытывая острое чувство счастья, Мария вздрогнула, когда послышался звук голосов из-за маленькой двери позади ширмы. Дверь отворилась. Женский голос приблизился:
– Где ты был, Лошек? Я искала тебя в малых апартаментах сына.
В ответ раздался смущенный голос Лошека:
– Прошу прощения у Вашего Величества. Принц принимает сегодня здесь, и я его сопровождаю.
Марию за ширмой охватила дрожь.
– Как он себя чувствует по возвращении из Будапешта?
На этот раз голос слышался почти рядом.
– Принц чувствует себя хорошо… Он, несомненно, нуждается в отдыхе, но серьезных опасений не внушает.
Мария, скованная страхом, понимала, что Лошек делает все возможное, чтобы помешать императрице пройти в салон. Хоть бы ему удалось задержать ее перед ширмой.
– Передай ему, что я приходила осведомиться о его здоровье.
– Принц будет тронут заботой Вашего Величества.
Наступила тишина. Мария уже подумала, что спасена, когда женский голос произнес:
– Я оставлю ему записку на письменном столе.
Послышались звуки быстрых шагов по паркету, и императрица, подойдя к английскому столу, увидела покрасневшую, сконфуженную Марию, которая не знала, куда себя деть. После секундного колебания императрица произнесла с изысканной вежливостью:
– Прошу прощения, что побеспокоила вас, мадемуазель.
И, живо повернувшись к Лошеку, лицо которого окаменело от смущения, добавила:
– Ты должен был меня предупредить, что здесь кто-то есть, простофиля… Оставь нас.
Лошек вышел.
Глаза императрицы снова обратились на Марию, которая, придя в себя, наконец присела в глубоком реверансе.
– Я хотела узнать, как дела Рудольфа. Я все-таки напишу ему пару слов, если позволите.
Она села за письменный стол, положила веер, нашла бумагу и перо. Потом посмотрела на Марию.
– Вы видели моего сына этим утром, мадемуазель?
– Да, мадам, – чуть слышно произнесла Мария и снова сделала реверанс.
– Как он выглядит?
– Он показался мне немного утомленным.
– Бедный мальчик! – сказала императрица, поднимаясь и говоря как бы сама с собой. – Судьба слепа. Он не создан для жизни, которую я ему дала.
Голос, манера произносить некоторые слова, даже смысл того, что она говорила, так живо напоминали Марии Рудольфа, что страх уступил место душевному волнению.
Императрица взяла веер и направилась к двери. Собиралась ли она совсем уйти? Теперь Марии хотелось, чтобы она осталась, возможно, потому, что почувствовала: в этом враждебном мире императрица могла бы стать ее союзницей.
Между тем, поколебавшись, императрица изменила решение и вернулась к Марии.
– Я никогда не встречала вас, мадемуазель, я больше не выезжаю в свет. Мне, однако, известно, кто вы. Наши дороги не должны были пересечься, но раз уж случаю было угодно, чтобы мы встретились, хочу этим воспользоваться. Присядьте.
Она указала ей на кресло, сама же опустилась на диван. Несколько раз взмахнула веером, затем быстрым движением ноги поправила шлейф своего черного платья и внимательно посмотрела на Марию.
– Вы еще более прелестны, нежели мне говорили… И вы так молоды!.. Сколько вам лет? Вас об этом еще можно спрашивать.
– Мне семнадцать, мадам.
– Семнадцать! – задумчиво повторила императрица. – Неужели возможен такой возраст?
Она помолчала, потом добавила, словно забыв о Марии:
– В семнадцать лет я была замужем и уже несчастна. Однако я была молода, – она взглянула на Марию, – и красива, как вы.
Мария осмелилась произнести:
– Ваше Величество красивы и сейчас.
– Как может быть красива пожилая женщина…
Эти слова, произнесенные особым тоном, упали как бы последним камнем надгробия, под которым она навсегда похоронила молодость. Мария не осмеливалась поднять глаз. Она лишь слышала тихий шорох веера.
Императрица продолжала:
– Какое сияние излучает молодость, какое очарование! Мы пытаемся бороться со временем, прилагая массу усилий, чтобы сохранить фигуру. Но ребячьи пухлые щеки, живой блеск глаз, само колдовство юности – где найти его, когда оно исчезает!.. Истинна и прекрасна только молодость. Она не ошибается. Все, что она делает, прекрасно… Ей принадлежит мир. Лучше умереть молодым!
На какое-то время она углубилась в собственные мысли, потом уже другим тоном произнесла:
– Прошу у вас прощения, мадемуазель – я позволила себе помечтать вслух, как это случается с теми, кто долго живет в одиночестве… Лучше, чтобы мой сын не видел нас вместе. Я довольна, что познакомилась с вами. Теперь я знаю, что вы прекрасны и в вас нет зла… Я хотела бы, чтобы мой сын был счастлив. Ему отпущено для счастья слишком мало лет, ведь только оно наполняет смыслом жизнь. Но стать счастливым, будучи принцем, трудно. Часто мне хочется пожалеть его, но я не говорю ему об этом. Растроганность чувств не ведет ни к чему… Мы живем в печальном дворце… В нем вы напоминаете цветок. Не возвращайтесь сюда. Здесь тяжело дышится. Здесь даже цветы быстро вянут… Позвольте мне поцеловать вас, дитя мое. Вы близки моему сердцу.
Она поднялась, обняла Марию и поцеловала в лоб. Потом быстрой походкой, с высоко поднятой головой, пошла к дверям. Шелковое платье мягко шелестело при каждом ее шаге.
Уступая наплыву чувств, Мария упала на диван и, обхватив голову руками, тихо заплакала.
Мария не заметила, как открылась большая двустворчатая дверь и появился Рудольф.
Завершая разговор с депутацией, находившейся в смежной комнате, он сказал:
– Господа, я благодарю вас и говорю „До скорого свидания“.
Дверь закрылась. Рудольф увидел плачущую, как ребенок, Марию. Он подошел к ней и, лаская, спросил о причине слез.
Быстро утешившись, но еще вся в волнении, Мария рассказала ему о только что состоявшейся встрече с императрицей.
– Я была так напугана, что не могла и слова произнести. Но мои страхи оказались напрасными. Я сразу же поняла, что она по крайней мере не стремится нас разлучить. Есть в ней что-то такое, что нелегко объяснить, – великое и высокое, даже таинственное, как если бы она знала нечто, неведомое нам… Она употребляет простые слова, но смысл их так глубок… Не думай, что она старалась запугать меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42