— А я еще раз советую вам это сделать и как можно скорее, если вы не хотите, чтобы через пять минут ваша блуза была полна перебитыми костями.
— Я в отчаянии, сержант, что не могу исполнить вашего желания, — сказал проводник насмешливо, — но, повторяю вам, к сожалению, это не от меня зависит.
— А! Так от кого же это зависит, позвольте вас спросить, милостивый государь?
— Черт возьми, сержант! Да от тех двух кавалеров, которых вы, конечно, видите вон там на тропинке!
— Вы все отправитесь отсюда вместе, если эти господа принадлежат к числу ваших знакомых, а может быть, даже и друзей, то они, наверное, не лучше вас.
— Берегитесь, сержант, — перебил Змея, — я, при всем моем нежелании оскорбить вас, должен заметить вам, что вы собираетесь совершить колоссальную глупость, мой милый.
— Черт! — вскричал сержант, сморщив свои густые брови, — ты смеешься надо мной, негодяй!?
— Вовсе нет, я только хочу дать вам добрый совет, вот и все; вы почему-то назвали меня сейчас насмешником, а между тем, я говорю совершенно серьезно.
— А-а! — отвечал сержант, на которого против воли, видимо, действовал уверенно-насмешливый тон его собеседника, — значит, эти всадники важные лица?
— А вам серьезно хочется узнать что-нибудь на этот счет?
— Конечно, хочется.
— Ну, так знаете, что я вам посоветую?
— Что?
— Пойдите и спросите их самих! — отвечал Змея, снова разражаясь веселым хохотом.
Сержант сделал было угрожающий жест, но почти тотчас же передумал.
— Я именно так и сделаю, — сказал он и, обращаясь к своим солдатам прибавил: — хорошенько смотрите за этим негодяем. в особенности же не давайте ему выскользнуть у вас из рук.
— О! На этот счет можете быть совершенно спокойны! Я не уйду — мне и здесь хорошо!
С этими словами Змея без церемонии уселся на траву, в то время как сержант, смущенный в высшей степени этой постоянной иронией, поспешными шагами направился к всадникам.
Во все время разговора сержанта с проводником, которого, за дальностью расстояния, нельзя было расслышать, оба путешественника не тронулись с того места, где посоветовал им остаться Змея.
Они совершенно спокойно дожидались окончания этого совещания.
Видя идущего к ним сержанта, они все так же спокойно продолжали сидеть на лошадях, не выражая ни страха, ни удивления.
По мере того, как достойный Гаррисон убавлял расстояние, отделявшее его от чужестранцев, в его манерах и физиономии происходило полное изменение: его наружность принимала более и более мирный характер, манеры становились менее горды.
Судя по этому, можно было с уверенностью сказать, что всадники производили на сержанта очень хорошее впечатление.
Направляясь к ним, он имел в виду поступить с ними круто, по-военному, но, еще не дойдя нескольких шагов до путешественников, он уже чувствовал к ним живейшую симпатию.
Затем, окинув их взглядом в последний раз, он снял с головы касторовую шляпу и почтительно согнул свой длинный спинной хребет.
По всей вероятности, путешественники привыкли, чтобы к ним относились таким образом, потому что они ничем не выразили своего удивления.
И только по прошествии нескольких минут молчания унтер-офицер позволил себе заговорить с ними.
Видя, что его не спрашивают, он решился заговорить первым. Со смеющимся лицом, сложенными сердечком губами и медовым голосом он, наконец, осмелился уверить их в своей преданности и своем горячем желании предоставить себя всего целиком в их полное распоряжение.
Очевидно, сержант теперь уже не имел намерения расспрашивать путешественников о том, кто они такие и зачем прибыли в форт.
Он теперь только понял, как глупо держал себя с проводником, посланным к нему всадниками, и старался излишней услужливостью искупить неловкость своих первых слов.
Проводник, у которого были зоркие глаза, только посмеивался про себя.
Четверо солдат, сторожившие его, глядя на своего согнувшегося в дугу начальника, решили, что последний и сам осознал, наконец, что шел по ложной дороге, о чем ни один из них, конечно, и не подумал пожалеть.
Наконец, один из чужестранцев соблаговолил ответить сержанту, мистеру Гаррисону.
Это был старший из всадников, хотя ему нельзя было дать больше двадцати лет; аристократические черты его лица, тонкие и деликатные, как у женщины, были редкой красоты.
Ответив презрительною улыбкой на раболепные заявления унтер-офицера, он удовольствовался тем, что сухо и коротко приказал ему проводить их как можно скорей в крепость.
Сержант хотел что-то возразить, но повелительный жест заставил его умолкнуть.
Гаррисон вторично поклонился, повернулся налево кругом по всем правилам военного искусства и, уже не позволяя себе больше никаких замечаний, направился к форту; всадники шагом следовали за ним. Змея не шевелился.
— Что это значит? — проговорил сержант самым любезным тоном, каким только мог, подойдя к проводнику все еще лежавшему на траве. — Что это значит, дорогой товарищ, вы еще не входили в крепость!? Как глупы, однако, эти люди! — добавил он, указывая на своих солдат, которые, впрочем, не отозвались на его замечание ни одним словом.
— Я ждал вас, дорогой друг моего сердца!
— Ну, так идем!
Затем он сказал шепотом:
— Не сердись на меня за то, что здесь произошло, старый товарищ, все мы то и дело ошибаемся.
— Кому вы это говорите? — отвечал Змея, поднимаясь. — Надеюсь, теперь вы уже не собираетесь ломать мне кости?
— Забудьте это, прошу вас; мы покончим с этой дурацкой ссорой со стаканом в руках не позже как через десять минут.
— Ничего лучшего я не желаю. Я человек не злопамятный, а в особенности с такими славными товарищами, как вы.
Путешественники вступили в крепость.
Пока они спешивались, сержант сказал несколько слов шепотом на ухо одному из солдат; почти тотчас же к иностранцам подошел слуга и с почтительным поклоном доложил им, что комендант крепости ожидает их.
Вслед за тем показался офицер и, молча раскланявшись с путешественниками, повел их на квартиру к коменданту.
Офицер этот был прапорщик Уард.
Пройдя несколько комнат, меблированных с некоторым комфортом, офицер ввел чужестранцев в обширный салон, где попросил их подождать одну минуту, затем он удалился.
Оставшись одни, оба незнакомца с улыбкой взглянули друг на друга.
— Вот видишь, моя красавица, — сказал старший, — мои догадки оправдались… Все идет как нельзя лучше.
— Ив самом деле, дорогая Леона, — отвечал второй путешественник, — нас ждут; ваш посланный отлично исполнил ваше поручение и как следует подготовил все, что нам нужно.
— О! Сеньор Паламэд тонкая бестия, я была уверена, что ему удастся обмануть бдительность французских разведчиков. Ваше национальное самолюбие унижено!
— Ну, а как ты думаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60