Затем он начал медленно перебирать руками и передвигаться вперед.
Через несколько секунд он был уже на другой стороне, оставил там свое ружье и спокойно возвратился к товарищам.
— Надеюсь, — сказал он им, — теперь вы убедились в прочности лассо и не будете колебаться.
Курумилла, ни слова не говоря, спокойно подошел к краю бездны и точно так же переправился на противоположную сторону.
За ним последовал дон Пабло, а затем и дон Мигель.
Теперь на площадке оставались только двое: Валентин и генерал Ибаньес.
— Теперь ваша очередь, генерал, — сказал Валентин, — я должен переправиться последним.
Генерал грустно покачал головой.
— Я не смогу этого сделать, — сказал он.
ГЛАВА XXIII. Смерть генерала Ибаньеса
Валентину показалось, что он плохо расслышал.
— Что вы сказали? — спросил он, наклоняясь к генералу.
— Я не в силах переправиться, — отвечал тот. Охотник с удивлением посмотрел на него. Он слишком давно знал генерала и видел его при таких обстоятельствах, что не мог сомневаться в его храбрости.
— Почему же? — спросил он.
Генерал Ибаньес встал, крепко пожал Валентину руку и прошептал ему на ухо сдавленным голосом:
— Потому что я боюсь.
Услышав это неожиданное признание, Валентин в изумлении отшатнулся и внимательно посмотрел на генерала, — настолько оно показалось ему чудовищным в устах такого смелого человека.
— Вы шутите! — воскликнул он.
Генерал Ибаньес покачал головой.
— Нет, я не шучу, — сказал он, — это чистая правда. Да, я понимаю, — продолжал он, вздохнув, — что это должно показаться вам странным, не правда ли — я, которого вы до сих пор всегда видели встречающим опасность со смехом, которого ничто не могло… Но что делать, мой друг, это так… Я боюсь. Я не знаю почему, но при мысли, что мне предстоит переправиться через эту пропасть, держась руками только за веревку, которая каждую минуту может оборваться, мною овладевает непреодолимый ужас, от которого я дрожу. Этот род смерти мне представляется отвратительным, и я ни за что не решусь проделать то, что совершили вы и все остальные.
Валентин внимательно слушал взволнованную речь генерала, которого теперь трудно было узнать. Он побледнел, по лицу его струился пот, он весь трясся, как в лихорадке, и его голос дрожал.
— Ну, — сказал Валентин, стараясь улыбнуться, — это все пустяки. Пересильте себя, и вы преодолеете этот страх, вызванный в вас только головокружением.
— Я не знаю, отчего он происходит, но уверяю вас, что я сделал все что мог, чтобы победить его.
— И что же?
— Все было напрасно. Мне кажется даже, что чем больше я стараюсь пересилить себя, тем сильнее страх овладевает мною.
— Как! Вы… Такой смелый… Подумайте, оставаться здесь нельзя, возвращаться тоже поздно, остается одно — сделать то же, что сделали и все мы.
— Все, что вы мне говорите, я уже себе и сам говорил, но, повторяю вам, я скорее застрелюсь, чем решусь переправиться таким способом.
— Но ведь это безумие! — воскликнул охотник.
— Как вам угодно. Я не хуже вас понимаю, что кажусь смешным, но ничего не могу с собой сделать.
Валентин в отчаянии топнул ногой и бросил взгляд в сторону своих спутников, которые, собравшись на противоположном краю бездны, не могли понять, отчего произошла заминка.
— Слушайте, генерал, — сказал он через мгновение, — я не покину вас так, что бы ни случилось. Нас связывают слишком тесные узы, чтобы я мог оставить вас умирать от голода на этой скале. Если для вас действительно невозможно перебраться через пропасть так, как перебрались наши спутники, то я найду другой способ, позвольте мне только действовать.
— Благодарю вас сердечно, мой друг, — печально ответил генерал Ибаньес, с чувством пожав ему руку, — но послушайте меня и не заботьтесь обо мне, а оставьте меня здесь. Пусть будет со мной то, что угодно Богу, а вам надо торопиться, ваши товарищи ждут вас.
— Я не уйду! — с решимостью вскричал охотник. — Клянусь вам, что вы отправитесь вместе с нами.
— Нет, говорю вам, я не могу.
— Попробуйте!
— Это бесполезно — я не в состоянии этого сделать. Прощайте!
Валентин задумался и ничего не ответил.
Через мгновение он поднял голову. Лицо его осветилось радостью.
— Ну вот, — воскликнул он весело, — я ведь знал, что найду средство. Вы переправитесь, как в повозке. Вот увидите.
Генерал Ибаньес улыбнулся.
— Благородное сердце! — прошептал он.
— Подождите меня, — сказал Валентин, — через несколько минут я возвращусь. Мне надо только кое-что приготовить.
С этими словами охотник схватился за веревки и быстро переправился на другую сторону.
Как только генерал увидел, что Валентин уже на другой стороне, он поспешно отвязал лассо и перебросил его вслед за охотником.
— Что вы сделали? — вскричали все с ужасом и изумлением.
Генерал, между тем, наклонился над бездной, держась левой рукой за выступ скалы.
— Не следует допускать, чтобы Красный Кедр открыл ваши следы, — крикнул он, — вот почему я отвязал лассо. Прощайте, братья. Да поможет вам Бог!
Раздался выстрел, на который ответило эхо гор, и труп генерала низвергнулся в бездну.
Генерал Ибаньес размозжил себе выстрелом череп.
Его спутники застыли как вкопанные от изумления, пораженные тем, что они увидели. Они не могли понять, как генерал Ибаньес, из боязни свалиться в пропасть, мог предпочесть самому покончить с собой. Между тем его поступок был сам по себе логичен. Его страшила не сама смерть, но род смерти.
Но перед тем как умереть, генерал оказал им неоценимую услугу. Благодаря ему Красный Кедр никоим образом не мог теперь обнаружить их след.
Хотя охотники при помощи смелого плана Валентина и выбрались теперь из западни, в которую завел их скваттер, но положение их все еще было довольно опасным. Им необходимо было как можно скорее спуститься на равнину, чтобы найти хоть какую-нибудь дорогу.
Валентин первым пришел в себя. С тех пор как охотник переселился в прерию, он присутствовал при стольких ужасных зрелищах, что не многое могло надолго выбить его из колеи.
Но к генералу Ибаньесу Валентин чувствовал глубокую симпатию. Ему не раз приходилось убеждаться в благородстве души генерала, а потому его трагическая кончина произвела на охотника сильное впечатление.
— Что же, — сказал он, встряхнув головой как бы для того, чтобы отогнать грустные мысли. — Cosa que no tiene remedio olvidar la e lo mejor . Наш друг отошел в лучший мир, так угодно было Богу, и наши сожаления не возвратят жизни нашему милому генералу. Позаботимся же о себе, друзья мои. Наше положение тоже далеко не блестяще, и если мы не поторопимся, то скоро последуем за ним.
Дон Мигель с грустью посмотрел на охотника.
— Это верно, — произнес он, — наш друг теперь успокоился. Позаботимся о себе. Говорите, дон Валентин, что нам делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Через несколько секунд он был уже на другой стороне, оставил там свое ружье и спокойно возвратился к товарищам.
— Надеюсь, — сказал он им, — теперь вы убедились в прочности лассо и не будете колебаться.
Курумилла, ни слова не говоря, спокойно подошел к краю бездны и точно так же переправился на противоположную сторону.
За ним последовал дон Пабло, а затем и дон Мигель.
Теперь на площадке оставались только двое: Валентин и генерал Ибаньес.
— Теперь ваша очередь, генерал, — сказал Валентин, — я должен переправиться последним.
Генерал грустно покачал головой.
— Я не смогу этого сделать, — сказал он.
ГЛАВА XXIII. Смерть генерала Ибаньеса
Валентину показалось, что он плохо расслышал.
— Что вы сказали? — спросил он, наклоняясь к генералу.
— Я не в силах переправиться, — отвечал тот. Охотник с удивлением посмотрел на него. Он слишком давно знал генерала и видел его при таких обстоятельствах, что не мог сомневаться в его храбрости.
— Почему же? — спросил он.
Генерал Ибаньес встал, крепко пожал Валентину руку и прошептал ему на ухо сдавленным голосом:
— Потому что я боюсь.
Услышав это неожиданное признание, Валентин в изумлении отшатнулся и внимательно посмотрел на генерала, — настолько оно показалось ему чудовищным в устах такого смелого человека.
— Вы шутите! — воскликнул он.
Генерал Ибаньес покачал головой.
— Нет, я не шучу, — сказал он, — это чистая правда. Да, я понимаю, — продолжал он, вздохнув, — что это должно показаться вам странным, не правда ли — я, которого вы до сих пор всегда видели встречающим опасность со смехом, которого ничто не могло… Но что делать, мой друг, это так… Я боюсь. Я не знаю почему, но при мысли, что мне предстоит переправиться через эту пропасть, держась руками только за веревку, которая каждую минуту может оборваться, мною овладевает непреодолимый ужас, от которого я дрожу. Этот род смерти мне представляется отвратительным, и я ни за что не решусь проделать то, что совершили вы и все остальные.
Валентин внимательно слушал взволнованную речь генерала, которого теперь трудно было узнать. Он побледнел, по лицу его струился пот, он весь трясся, как в лихорадке, и его голос дрожал.
— Ну, — сказал Валентин, стараясь улыбнуться, — это все пустяки. Пересильте себя, и вы преодолеете этот страх, вызванный в вас только головокружением.
— Я не знаю, отчего он происходит, но уверяю вас, что я сделал все что мог, чтобы победить его.
— И что же?
— Все было напрасно. Мне кажется даже, что чем больше я стараюсь пересилить себя, тем сильнее страх овладевает мною.
— Как! Вы… Такой смелый… Подумайте, оставаться здесь нельзя, возвращаться тоже поздно, остается одно — сделать то же, что сделали и все мы.
— Все, что вы мне говорите, я уже себе и сам говорил, но, повторяю вам, я скорее застрелюсь, чем решусь переправиться таким способом.
— Но ведь это безумие! — воскликнул охотник.
— Как вам угодно. Я не хуже вас понимаю, что кажусь смешным, но ничего не могу с собой сделать.
Валентин в отчаянии топнул ногой и бросил взгляд в сторону своих спутников, которые, собравшись на противоположном краю бездны, не могли понять, отчего произошла заминка.
— Слушайте, генерал, — сказал он через мгновение, — я не покину вас так, что бы ни случилось. Нас связывают слишком тесные узы, чтобы я мог оставить вас умирать от голода на этой скале. Если для вас действительно невозможно перебраться через пропасть так, как перебрались наши спутники, то я найду другой способ, позвольте мне только действовать.
— Благодарю вас сердечно, мой друг, — печально ответил генерал Ибаньес, с чувством пожав ему руку, — но послушайте меня и не заботьтесь обо мне, а оставьте меня здесь. Пусть будет со мной то, что угодно Богу, а вам надо торопиться, ваши товарищи ждут вас.
— Я не уйду! — с решимостью вскричал охотник. — Клянусь вам, что вы отправитесь вместе с нами.
— Нет, говорю вам, я не могу.
— Попробуйте!
— Это бесполезно — я не в состоянии этого сделать. Прощайте!
Валентин задумался и ничего не ответил.
Через мгновение он поднял голову. Лицо его осветилось радостью.
— Ну вот, — воскликнул он весело, — я ведь знал, что найду средство. Вы переправитесь, как в повозке. Вот увидите.
Генерал Ибаньес улыбнулся.
— Благородное сердце! — прошептал он.
— Подождите меня, — сказал Валентин, — через несколько минут я возвращусь. Мне надо только кое-что приготовить.
С этими словами охотник схватился за веревки и быстро переправился на другую сторону.
Как только генерал увидел, что Валентин уже на другой стороне, он поспешно отвязал лассо и перебросил его вслед за охотником.
— Что вы сделали? — вскричали все с ужасом и изумлением.
Генерал, между тем, наклонился над бездной, держась левой рукой за выступ скалы.
— Не следует допускать, чтобы Красный Кедр открыл ваши следы, — крикнул он, — вот почему я отвязал лассо. Прощайте, братья. Да поможет вам Бог!
Раздался выстрел, на который ответило эхо гор, и труп генерала низвергнулся в бездну.
Генерал Ибаньес размозжил себе выстрелом череп.
Его спутники застыли как вкопанные от изумления, пораженные тем, что они увидели. Они не могли понять, как генерал Ибаньес, из боязни свалиться в пропасть, мог предпочесть самому покончить с собой. Между тем его поступок был сам по себе логичен. Его страшила не сама смерть, но род смерти.
Но перед тем как умереть, генерал оказал им неоценимую услугу. Благодаря ему Красный Кедр никоим образом не мог теперь обнаружить их след.
Хотя охотники при помощи смелого плана Валентина и выбрались теперь из западни, в которую завел их скваттер, но положение их все еще было довольно опасным. Им необходимо было как можно скорее спуститься на равнину, чтобы найти хоть какую-нибудь дорогу.
Валентин первым пришел в себя. С тех пор как охотник переселился в прерию, он присутствовал при стольких ужасных зрелищах, что не многое могло надолго выбить его из колеи.
Но к генералу Ибаньесу Валентин чувствовал глубокую симпатию. Ему не раз приходилось убеждаться в благородстве души генерала, а потому его трагическая кончина произвела на охотника сильное впечатление.
— Что же, — сказал он, встряхнув головой как бы для того, чтобы отогнать грустные мысли. — Cosa que no tiene remedio olvidar la e lo mejor . Наш друг отошел в лучший мир, так угодно было Богу, и наши сожаления не возвратят жизни нашему милому генералу. Позаботимся же о себе, друзья мои. Наше положение тоже далеко не блестяще, и если мы не поторопимся, то скоро последуем за ним.
Дон Мигель с грустью посмотрел на охотника.
— Это верно, — произнес он, — наш друг теперь успокоился. Позаботимся о себе. Говорите, дон Валентин, что нам делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72