Вам оказало тогда помощь одно влиятельное лицо, имя которого осталось для вас тайной.
— Да, вы правы, генерал.
— Этим человеком — теперь я могу сказать вам это — был я.
— Вы, генерал?
— Да, я. Затем вспомните, что, когда все было окончено, я первый записался в число ваших акционеров и сделал денежный взнос.
— Все это совершенно верно, и вот потому-то мне становится еще менее понятным странное положение, в котором я очутился.
— Каким же образом?
— Извините, генерал, я, может быть, слишком откровенно высказываю все, что накопилось у меня на душе.
— Пожалуйста, не церемоньтесь, граф, мы ведь и пришли сюда именно затем, чтобы говорить одну правду.
— Дело в том, что со времени моего прибытия в Гуаймас ваше поведение совершенно не понятно для меня.
— Вы шутите! Я нахожу его вполне естественным.
— Однако мне кажется…
— Скажите, пожалуйста, что находите вы необычного в моем поведении?
— Да все!
— Прошу вас говорить определеннее!
— Это именно я и хочу сделать.
— Увидим.
— Нужно ли рассказывать все с самого начала?
— Превосходно. Начинайте сначала.
— Поскольку у вас имеется копия договора, вы знаете, что я должен пробыть в Гуаймасе только строго ограниченный срок, чтобы дать обществу время наметить маршрут и заготовить провиант для людей и фураж для скота?
— Да.
— А между тем меня держат в Гуаймасе уже почти две недели, и все это делается под разными предлогами, один нелепее другого. Я прекрасно понимаю, насколько такое невольное бездействие может оказаться пагубным для моих людей. Я посылаю запрос за запросом начальнику порта и вам, но мне сообщают, что мои письма почему-то не дошли по назначению.
— Продолжайте.
— Тем временем я все-таки успеваю получить пропуск для следования к месту нахождения прииска и хочу уже отдать приказание готовиться к выступлению, как вдруг получаю от вас, генерал, бумагу, которая мне предписывает не выступать из Гуаймаса.
— Все это верно. Продолжайте.
Граф Луи, сбитый с толку наглостью своего собеседника, лицо которого оставалось таким же спокойным и голос звучал так же твердо, чувствовал, как кровь невольно закипает у него в жилах.
— Признаюсь, я совершенно не понимаю вас.
— Не может быть!
— Клянусь честью! И самым откровенным образом прошу объяснить мне, что происходит, потому что, уверяю вас, я брожу как в потемках и просто-напросто начинаю теряться!
— А между тем все зависит только от вас.
— Черт возьми! Да вы прямо издеваетесь надо мной, генерал!
— Никоим образом.
— Но послушайте! С разрешения вашего правительства я являюсь в Сонору, чтобы приступить к разработке приисков. Вы сами только что говорили, что исключительно благодаря вашему содействию контракт со мной был подписан. Я верю вашему правительству, снаряжаю экспедицию, приезжаю сюда, а мои компаньоны, и вы первый, отворачиваются от меня и обращаются со мной не как со своим другом, представителем их интересов, а как с обыкновенным флибустьером.
— О, граф, вы заходите слишком далеко!
— Клянусь честью, генерал, подобные вещи возможны только в Мексике.
— Нисколько, граф, вы глубоко заблуждаетесь. Здесь ровно никто не хочет вам вредить, напротив.
— Однако до сих пор вы, один из самых влиятельных акционеров общества, заинтересованный в наших делах более, чем кто-либо, человек, который по занимаемому им высокому посту обязан был бы оказать нам действенную помощь, — пользуетесь своей властью только для того, чтобы тормозить наши дела и всячески вредить нам.
— О граф, какие вы, однако, употребляете сильные выражения!
— Извините меня, генерал, я, может быть, и в самом деле выразился слишком сильно, но мне кажется, что уже давно пора кончить эти нелепые придирки и разрешить мне отправиться на золотые прииски — все это тянется слишком долго.
Генерал, казалось, размышлял с минуту.
— Будем говорить откровенно, — сказал он наконец, — неужели же вы действительно не поняли, почему я действовал по отношению к вам подобным образом?
— Клянусь вам, не понимаю!
— Странно. В таком случае извините меня, в свою очередь, граф, но я был о вас совершенно иного мнения.
— Простите, но я совсем не понимаю вас.
— Вам не ясно, почему я, генерал и военный губернатор штата Соноры, поддерживал так горячо ваше прошение у президента?
— Но…
— Вы не угадали, — продолжал генерал, — почему я требовал, чтобы ваши спутники были хорошо вооружены и организованы по-военному?
— Мне кажется…
— Вы не поняли, почему я предоставил вам такие права, как если бы вы были главнокомандующим? Полноте, граф, вы шутите или желаете просто превзойти меня хитростью.
Произнеся эту фразу с некоторым волнением, на этот раз вполне искренним, генерал встал с кресла и большими шагами начал ходить по кабинету.
Граф внимательно слушал, не спуская глаз со своего собеседника. Когда генерал кончил говорить, граф отвечал:
— Генерал, теперь я могу сказать вам, что мне все понятно.
— Говорите.
— Я понимаю, что мексиканское правительство слишком слабо, чтобы вернуть обратно территории Планча-де-Плата, которые по его небрежности попали в руки индейцев, и желает, чтобы это сделали иностранцы за счет барышей, которые им может доставить экспедиция. Я понял, что мексиканское правительство, чувствуя себя не в силах защитить жителей Соноры от набегов апачей и команчей, было бы очень радо, если бы иностранцы взяли на себя рискованную и опасную обязанность сдерживать свирепых грабителей в границах их земель. Наконец, я понял, что генерал дон Себастьян Гверреро, чью жизнь, как и жизнь его дочери, я имел счастье спасти, и который сохранил об этом такую глубокую благодарность, поспешил, в свою очередь, воспользоваться случаем оказать мне услугу своим могущественным влиянием для достижения того, чего я так долго и тщетно добивался. Вот все, что я теперь понял, генерал.
— А! Это все?
— Разве я ошибся?
— Может быть.
— В таком случае, будьте так добры, генерал, объяснить мне то, чего я не понял.
— Зачем? Теперь это, пожалуй, будет уже слишком поздно, — отвечал генерал, бросая на своего собеседника странный взгляд.
— Почему же?
Дон Себастьян подошел к графу и остановился прямо против него.
— Потому что, — сказал он, — мы никогда не поймем друг
друга.
— Вы думаете, генерал?
— Я в этом уверен. Хотите, чтобы я вам объяснил?
— Пожалуйста.
— В таком случае, senor conde, слушайте! Вы человек умный, воспитанный, богато одарены природой.
— Генерал, помилуйте!
— Я вовсе не льщу вам, граф, а говорю одну правду. Но несмотря на то, что вы в совершенстве владеете испанским языком, вы все-таки не настолько прониклись духом мексиканцев, чтобы мы когда-нибудь могли понять друг друга.
— А! — произнес граф, не прибавив больше ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Да, вы правы, генерал.
— Этим человеком — теперь я могу сказать вам это — был я.
— Вы, генерал?
— Да, я. Затем вспомните, что, когда все было окончено, я первый записался в число ваших акционеров и сделал денежный взнос.
— Все это совершенно верно, и вот потому-то мне становится еще менее понятным странное положение, в котором я очутился.
— Каким же образом?
— Извините, генерал, я, может быть, слишком откровенно высказываю все, что накопилось у меня на душе.
— Пожалуйста, не церемоньтесь, граф, мы ведь и пришли сюда именно затем, чтобы говорить одну правду.
— Дело в том, что со времени моего прибытия в Гуаймас ваше поведение совершенно не понятно для меня.
— Вы шутите! Я нахожу его вполне естественным.
— Однако мне кажется…
— Скажите, пожалуйста, что находите вы необычного в моем поведении?
— Да все!
— Прошу вас говорить определеннее!
— Это именно я и хочу сделать.
— Увидим.
— Нужно ли рассказывать все с самого начала?
— Превосходно. Начинайте сначала.
— Поскольку у вас имеется копия договора, вы знаете, что я должен пробыть в Гуаймасе только строго ограниченный срок, чтобы дать обществу время наметить маршрут и заготовить провиант для людей и фураж для скота?
— Да.
— А между тем меня держат в Гуаймасе уже почти две недели, и все это делается под разными предлогами, один нелепее другого. Я прекрасно понимаю, насколько такое невольное бездействие может оказаться пагубным для моих людей. Я посылаю запрос за запросом начальнику порта и вам, но мне сообщают, что мои письма почему-то не дошли по назначению.
— Продолжайте.
— Тем временем я все-таки успеваю получить пропуск для следования к месту нахождения прииска и хочу уже отдать приказание готовиться к выступлению, как вдруг получаю от вас, генерал, бумагу, которая мне предписывает не выступать из Гуаймаса.
— Все это верно. Продолжайте.
Граф Луи, сбитый с толку наглостью своего собеседника, лицо которого оставалось таким же спокойным и голос звучал так же твердо, чувствовал, как кровь невольно закипает у него в жилах.
— Признаюсь, я совершенно не понимаю вас.
— Не может быть!
— Клянусь честью! И самым откровенным образом прошу объяснить мне, что происходит, потому что, уверяю вас, я брожу как в потемках и просто-напросто начинаю теряться!
— А между тем все зависит только от вас.
— Черт возьми! Да вы прямо издеваетесь надо мной, генерал!
— Никоим образом.
— Но послушайте! С разрешения вашего правительства я являюсь в Сонору, чтобы приступить к разработке приисков. Вы сами только что говорили, что исключительно благодаря вашему содействию контракт со мной был подписан. Я верю вашему правительству, снаряжаю экспедицию, приезжаю сюда, а мои компаньоны, и вы первый, отворачиваются от меня и обращаются со мной не как со своим другом, представителем их интересов, а как с обыкновенным флибустьером.
— О, граф, вы заходите слишком далеко!
— Клянусь честью, генерал, подобные вещи возможны только в Мексике.
— Нисколько, граф, вы глубоко заблуждаетесь. Здесь ровно никто не хочет вам вредить, напротив.
— Однако до сих пор вы, один из самых влиятельных акционеров общества, заинтересованный в наших делах более, чем кто-либо, человек, который по занимаемому им высокому посту обязан был бы оказать нам действенную помощь, — пользуетесь своей властью только для того, чтобы тормозить наши дела и всячески вредить нам.
— О граф, какие вы, однако, употребляете сильные выражения!
— Извините меня, генерал, я, может быть, и в самом деле выразился слишком сильно, но мне кажется, что уже давно пора кончить эти нелепые придирки и разрешить мне отправиться на золотые прииски — все это тянется слишком долго.
Генерал, казалось, размышлял с минуту.
— Будем говорить откровенно, — сказал он наконец, — неужели же вы действительно не поняли, почему я действовал по отношению к вам подобным образом?
— Клянусь вам, не понимаю!
— Странно. В таком случае извините меня, в свою очередь, граф, но я был о вас совершенно иного мнения.
— Простите, но я совсем не понимаю вас.
— Вам не ясно, почему я, генерал и военный губернатор штата Соноры, поддерживал так горячо ваше прошение у президента?
— Но…
— Вы не угадали, — продолжал генерал, — почему я требовал, чтобы ваши спутники были хорошо вооружены и организованы по-военному?
— Мне кажется…
— Вы не поняли, почему я предоставил вам такие права, как если бы вы были главнокомандующим? Полноте, граф, вы шутите или желаете просто превзойти меня хитростью.
Произнеся эту фразу с некоторым волнением, на этот раз вполне искренним, генерал встал с кресла и большими шагами начал ходить по кабинету.
Граф внимательно слушал, не спуская глаз со своего собеседника. Когда генерал кончил говорить, граф отвечал:
— Генерал, теперь я могу сказать вам, что мне все понятно.
— Говорите.
— Я понимаю, что мексиканское правительство слишком слабо, чтобы вернуть обратно территории Планча-де-Плата, которые по его небрежности попали в руки индейцев, и желает, чтобы это сделали иностранцы за счет барышей, которые им может доставить экспедиция. Я понял, что мексиканское правительство, чувствуя себя не в силах защитить жителей Соноры от набегов апачей и команчей, было бы очень радо, если бы иностранцы взяли на себя рискованную и опасную обязанность сдерживать свирепых грабителей в границах их земель. Наконец, я понял, что генерал дон Себастьян Гверреро, чью жизнь, как и жизнь его дочери, я имел счастье спасти, и который сохранил об этом такую глубокую благодарность, поспешил, в свою очередь, воспользоваться случаем оказать мне услугу своим могущественным влиянием для достижения того, чего я так долго и тщетно добивался. Вот все, что я теперь понял, генерал.
— А! Это все?
— Разве я ошибся?
— Может быть.
— В таком случае, будьте так добры, генерал, объяснить мне то, чего я не понял.
— Зачем? Теперь это, пожалуй, будет уже слишком поздно, — отвечал генерал, бросая на своего собеседника странный взгляд.
— Почему же?
Дон Себастьян подошел к графу и остановился прямо против него.
— Потому что, — сказал он, — мы никогда не поймем друг
друга.
— Вы думаете, генерал?
— Я в этом уверен. Хотите, чтобы я вам объяснил?
— Пожалуйста.
— В таком случае, senor conde, слушайте! Вы человек умный, воспитанный, богато одарены природой.
— Генерал, помилуйте!
— Я вовсе не льщу вам, граф, а говорю одну правду. Но несмотря на то, что вы в совершенстве владеете испанским языком, вы все-таки не настолько прониклись духом мексиканцев, чтобы мы когда-нибудь могли понять друг друга.
— А! — произнес граф, не прибавив больше ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60