Не зная тогда нигилистическую, точнее, политическую точку зрения П. Чаадаева, я приводил из него цитату. «Народы в такой же мере существа нравственные, как отдельные личности. Их воспитывают века, как отдельных людей воспитывают годы. Но мы, можем сказать, некоторым образом – народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставление, которое мы призваны преподать, конечно, не будет потеряно, но кто может сказать, когда мы обретем себя среди человечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение?» Каково?
Тогда, приводя эту цитату, я полностью, к сожалению, не отдавал себе отчета в восприятии этого антиисторического утверждения, что Россия, раскинувшаяся на одну шестую часть света, не входит в состав человеческой истории. Здесь следует спросить, а какие же народы, с точки зрения Чаадаева, являются «историческими» народами? Царскосельский офицер и его неугомонная паранойя отрицания всего русского сегодня интересна для нас лишь, как свидетельство масонского бурления тех давно ушедших дней. И не мудрено, что рассуждения признанного сумасшедшим гусарского офицера-масона выдаются многими сегодня за откровение русской критической мысли. Я сам в свое время, да и по сей день приводил и привожу то место из письма юному Пушкину, где Чаадаев пишет: «Мое пламеннейшее желание, друг мой, видеть вас посвященным в тайну времени. Нет более огорчительного зрелища в мире нравственном, чем зрелище гениального человека, не понимающего свой век и свое призвание». Разные понятия в познание «тайны времени» и посвящение в нее вкладывал «посвященный» Чаадаев, как и мы сегодня. Я всегда понимал под тайной времени постижение реальных сил добра и зла или, как позднее называли это русские философы, – тайна беззакония. Да, безусловно, как бы ни был гениален поэт, художник, философ, музыкант или историк, но, не зная, что реально скрывается за той или иной философской теорией или учением, за всей глубиной религиозных еретических дурманов, насаждаемых лжепророками, он не сможет создать и воплотить в образах великого откровения и глубокой работы ума подлинного гениального произведения. Я считал и считаю, что тайной времени является яростная борьба антихриста с Христом – сатаны с Богом. Но не то понятие, которое, как видно из всех его высказываний, вкладывал Петр Яковлевич Чаадаев, изменивший православию и попирающий все русское, призывавший на деле к великим потрясениям. Здесь же позволю себе привести полный текст «подписки» Пушкина: «Я, нижеподписавшийся, сим объявляю, что ни к какой масонской ложе и никакому тайному обществу ни внутри Империи, ни вне ее не принадлежу и обязываюсь впредь оным не принадлежать и никаких сношений с ними не иметь». Любопытно, могут ли сегодня иные наши поэты и писатели дать подобную «подписку»?
Многих по сей день мучит тайна смерти ставшего монархистом гениального поэта великой исторической России, сраженного безжалостной рукой иностранного наемника…
На сомнения и раздумья Чаадаева об историческом пути России, о ее самобытности, о великих возможностях самостоятельного творчества с предельной ясностью гения ответил всем своим бытием Александр Пушкин.
…Попав в пределы древней Псковщины, окруженной курганами, городищами, могилами-памятниками бурного прошлого, великий поэт оказался во власти этого, столь богатого историческими воспоминаниями места. Пушкин проехал в Михайловское прямо с горячего юга с его полуазиатской культурой. Контраст поражающий. Тихий заброшенный Святогорский монастырь между пологих холмов, крестьянская речь, простота и яркость народных одежд, неизъяснимая тоска северных песен – все это должно было, особенно после юга, поразить поэта и углубить его интерес ко всему народному. Переодевшись в красную ситцевую рубаху, подпоясавшись голубой лентой, с палкой в руках, Пушкин любил хаживать на ярмарку, которая кипела у самых стен монастыря.
«Придет в народ – тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают», – свидетельствует очевидец, кучер поэта, Петр.
«Однажды Пушкин явился к главным воротам монастырским и стал петь со слепцами стихи о Лазере убогом, об Алексии – человеке божьем. Своей тростью с бубенцами он дирижировал хором», – рассказывает один из современников.
Так оригинально «ходил в народ» и впитывал в себя русскую народность от слепцов, юродивых и калик перехожих у стен Святогорского монастыря автор «Бориса Годунова».
Как известно, Петр прорубил именно окно, а не дверь, с тем чтобы русские люди изучали и наблюдали через это окно жизнь Европы. Изучали, чтоб из учеников сделаться учителями. Но, к сожалению, сбрасывая национальные кафтаны, часть русских вместе с тем порывали свои связи с отечеством. Сбривая бороды, они утрачивали вместе с этим свою русскую индивидуальность.
Русские вдруг устыдились своего языка, своих обычаев, стали пренебрегать национальными традициями.
Лучшие умы России возмущались и страдали, видя такое раболепство перед Западом. Оттого, видимо, и развилась у нас художественная сатира, достигшая высокого совершенства в произведениях Фонвизина и Крылова. А тем, кому природа русская казалась слишком бедной и неприветливой, жизнь России серой, кому в историческом прошлом нашем виделось лишь грубое и темное, – всем им ответил Пушкин. Не могу не напомнить, что уже в «Руслане и Людмиле» русское общество впервые открыло для себя неведомый доселе родник русского духа, определивший развитие нашей национальной литературы.
А несколько десятилетий спустя Васнецов, обратившийся к миру русской истории, народной легенды и сказки, указал последующему поколению художников путь воплощения в искусстве красоты русского национального духа.
Вспоминается пушкинская «Зимняя дорога»:
«Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика, то разгулье удалое, то сердечная тоска…» Именно родное для всех нас звучит в каждой строке великого поэта.
Изучая старые летописи, Пушкин старался угадать образ мысли и язык тогдашнего времени. Он воскресил драматическую эпоху нашей истории так, что в его трагедии пахнет землей и веет воздухом XVII века. И воздух этот оказался отнюдь не тлетворен, как полагали иные раболепцы пред Западом. В одном Пимене поэт собрал такие черты исконно русского характера, кои потрясают и заставляют любить нашу Древнюю Русь. Когда в доме Веневитинова поэт прочел сцену в монастыре, все слушатели были ошеломлены. «Мне показалось, – писал историк Погодин, – что мой родной и любезный Нестор поднялся из могилы и говорит устами Пимена, мне послышался голос древнего летописателя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227