- Вам нельзя идти на работу, - сказала Ноэль. - Где вы живете?
- В Хорнси, мисс,
- Садитесь в автобус, поезжайте домой и сделайте сразу же примочку из слабого раствора марганцевого калия. Иначе рука распухнет. Вот пять шиллингов.
- Да, мисс; спасибо вам, мисс! Вы очень добры. Рука сильно болит.
- Если сегодня не станет лучше, пойдите к врачу, обещайте мне это!
- О, дорогая мисс, обязательно! Вот мой автобус. От всего сердца спасибо вам, мисс.
Ноэль глядела, как автобус увозил ее, как она все еще посасывала грязную опухшую руку. И она пошла дальше, полная душевного сочувствия к этой бедной женщине и ненависти к дамам, которых она видела в аптеке. Почти до самого госпиталя она ни разу не вспомнила о собственном горе.
В другой ноябрьский день, в субботу, она ушла из госпиталя пораньше и направилась в Хайд-парк. Платаны уже были готовы окончательно расстаться со своей увядающей красотой. Мало, очень мало желтых листьев висело на ветках; стройные, величественные деревья словно радовались тому, что сбросили с себя тяжелый летний наряд. Их тонкие ветки раскачивались и плясали на ветру, а омытые дождями, пятнистые, словно шкура леопарда, стволы выглядели не по-английски легкомысленными. Ноэль прошла меж рядами деревьев и села на скамью. Рядом писал картину художник. Его мольберт стоял в нескольких шагах от нее, и она могла разглядеть картину. Это был уголок Парк-Лейн с домами на фоне веселых молодых платанов. Художник был высокий человек лет сорока, по всей видимости - иностранец; худощавое, овальное, безбородое лицо, высокий лоб, большие серые глаза, глядевшие так, словно он страдал головными болями и жил какой-то скрытой внутренней жизнью. Он несколько раз взглянул на Ноэль, а она, следуя пробудившемуся в ней интересу к "жизни", незаметно наблюдала за ним: однако она немного испугалась, когда он вдруг снял широкополую мягкую шляпу и сказал с сильным иностранным акцентом:
- Простите меня за смелость, mademoiselle! Не будете ли вы добры позволить мне сделать с вас набросок - так, как вы сидите? Я работаю очень быстро. Прошу вас, не откажите мне. Я бельгиец и, как видите, не очень хорошо воспитан... - Он улыбнулся.
- Если вам угодно, - ответила Ноэль.
- Очень вам благодарен.
Он поставил мольберт поближе к ней и принялся рисовать. Она была польщена и в то же время чувствовала себя немного смущенной. Он был такой худой и бледный, что она растрогалась.
- Вы давно в Англии? - спросила она.
- С первого месяца войны.
- Вам нравится здесь?
- Сначала я очень тосковал по родине. Но моя жизнь - в картинах. В Лондоне есть изумительные полотна.
- Почему же вам захотелось рисовать меня? Художник снова улыбнулся.
- Mademoiselle, юность так таинственна! Молодые деревца, которые я сейчас писал, говорят моему сердцу больше, чем старые большие деревья. Ваши глаза видят то, чего еще не случилось. В них - сама судьба, они запрещают нам, посторонним, видеть это. У меня на родине нет таких лиц; мы проще; наши глаза открыто выражают наши чувства. Англичане же непостижимы. Мы для них нечто вроде детей. Но и вы для нас в некотором смысле дети. Вы совершенно не такие, как другие нации. Вы, англичане, добры к нам, но вы не любите нас.
- Наверно, и вы нас тоже не любите?
Он снова улыбнулся, и она заметила, какие у него белые зубы.
- Да, не очень. Англичане многое делают из чувства долга, но сердце они оставляют для себя. А их искусство - ну, оно просто забавно.
- Я мало понимаю в искусстве, - прошептала Ноэль.
- А для меня это весь мир, - возразил художник и некоторое время молчал, с увлечением занявшись своей работой.
- Так трудно найти тему, - заговорил он отрывисто. - У меня нет денег на модель, а когда работаешь на открытом воздухе, на тебя косятся. Вот если бы у меня была такая натура, как вы! У вас... у вас горе, не правда ли?
Вопрос поразил Ноэль; взглянув на художника, она нахмурилась.
- У всех теперь горе.
Художник ухватился за подбородок; выражение его глаз внезапно стало трагическим.
- Да, - сказал он, - да, у всех. Трагедия стала повседневностью. Я потерял семью, она осталась в Бельгии. Как они живут, не знаю.
- Мне очень жаль вас; я сожалею и о том, что к вам здесь не так добры. Нам надо быть добрее.
Он пожал плечами.
- Что поделаешь! Мы разные. Это непростительно. К тому же человек искусства всегда одинок; у него более тонкая организация, чем у других людей, и он видит то, чего не дано видеть им. Люди не любят, когда ты не похож на них. Если вам когда-либо придется поступить не так, как другие, вы это поймете, mademoiselle.
Ноэль почувствовала, что краснеет. Неужели он разгадал ее тайну? В его взгляде было что-то необычное, словно он обладал вторым зрением.
- Вы, наверно, уже кончаете рисунок? - спросила она.
- Нет, mademoiselle. Я мог бы рисовать еще несколько часов. Но я не хочу задерживать вас. Вам, должно быть, холодно.
Ноэль встала.
- Можно взглянуть?
- Конечно.
Она не сразу узнала себя - да и кому дано узнавать себя? - но увидела лицо, странно взволновавшее ее: девушка на рисунке всматривалась во что-то, что уже словно было перед ней, но чего еще как будто и не существовало.
- Моя фамилия Лавенди, - сказал художник. - Мы с женой живем вот здесь. - И он протянул ей карточку.
Ноэль ничего не оставалось, как ответить:
- Меня зовут Ноэль Пирсон: я живу с отцом; вот наш адрес. - Она открыла сумочку и достала карточку. - Мой отец - священник. Не хотите ли познакомиться с ним? Он любит музыку и живопись.
- С удовольствием, а может быть, мне будет разрешено написать вас? Увы! У меня нет мастерской.
Ноэль отшатнулась.
- Боюсь, что, я не смогу. Я целый день занята в госпитале, и... и... я не хочу, чтобы меня рисовали, благодарю вас. Но папе, я уверена, будет приятно с вами познакомиться.
Художник снова поклонился; она поняла, что обидела его.
- Я, конечно, вижу, что вы очень хороший художник, - торопливо добавила она. - Только... только... я не хочу, понимаете? Может быть, вы пожелаете написать папу? У него очень интересное лицо.
Художник усмехнулся.
- Он ваш отец, mademoiselle. Можно мне задать вам вопрос? Почему вы не хотите, чтобы я писал вас?
- Потому что... потому что я не хочу. Я боюсь. - Она протянула ему руку. Художник склонился над ней.
- Au revoir, mademoiselle До свидания, барышня (франц.)..
- Спасибо вам, - сказала Ноэль. - Мне было очень интересно.
И она ушла. В небе над заходящим солнцем клубились тучи; ажурные сплетения ветвей платанов вырисовывались на фоне серого облака с золотистыми краями. Ее успокаивала эта красота, как и горести других людей. Ей было жаль художника; вот только глаза у него видят слишком многое. А его слова: "Если вам когда-либо придется поступить не так, как другие..." показались ей просто вещими. Правда ли, что люди не любят и осуждают тех, кто живет иначе, чем они?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80