- Я хотел бы оградить ее от этого человека.
- Но, папа, почему? Джорджу он нравится, и мне тоже.
О лампу бился большой серый мотылек. Пирсон встал, поймал его и положил на ладонь.
- Бедняга! Ты похож на мою Нолли; такое же нежное и мечтательное существо, такое же беспомощное и безрассудное!
Подойдя к окну, он просунул руку сквозь занавес и выпустил мотылька.
- Отец, - сказала вдруг Грэтиана, - мы только сами можем решить, как нам жить; даже если бы нам пришлось опалить крылья. Мы как-то читали "Прагматизм" Джемса Джемс, Уильям (1842-1910) - американский философ, один из основателей идеалистической философии прагматизма.. Джордж говорит, что там нет единственно важной главы - об этике; а это как раз та глава, в которой должно быть доказано: все, что мы делаем, не является ошибочным до тех пор, пока результат не покажет, что мы ошибались. Я думаю, что автор побоялся написать эту главу.
На лице Пирсона появилась улыбка, как всегда, когда речь заходила о Джордже; эта улыбка словно бы говорила: "Ах, Джордж! Все это очень умно: но знаю-то я.
- Дорогая, - сказал он, - эта доктрина самая опасная! Я удивляюсь Джорджу.
- Мне кажется, что для Джорджа она не опасна.
- Джордж - человек с большим опытом, твердыми убеждениями и сильным характером; но, подумай, каким роковым все это может оказаться для Нолли, моей бедной Нолли, которая от маленького дуновения ветерка может угодить в пламя свечи.
- Все равно, - упрямо сказала Грэтиана, - я уверена, что человека нельзя назвать хорошим или стоящим, если у него нет головы на плечах и он не умеет рисковать.
Пирсон подошел к ней, лицо его дрогнуло.
- Не будем спорить в этот последний вечер. Мне надо еще зайти на минуту к Нолли, а потом лечь спать. Я не увижу вас завтра - вы не вставайте; я не люблю долгих проводов. Мой поезд уходит в восемь. Храни тебя господь, Грэйси; передай мой привет Джорджу. Я знаю и всегда знал, что он хороший человек, хотя мы с ним немало сражались. До свидания, моя родная!
Он вышел, чувствуя на щеках слезы Грэтианы, и немного постоял на крыльце, пытаясь вернуть себе душевное равновесие. Короткая бархатная тень от дома падала на сад-альпиниум. Где-то рядом кружился козодой, шелест его крыльев страшно волновал Пирсона. Последняя ночная птица, которую он слышит в Англии. Англия! Проститься с ней в такую ночь! "Моя родина, - подумал он, - моя прекрасная родина!" Роса уже серебрилась на небольшой полоске травы последняя роса, последний аромат английской ночи. Где-то прозвучал охотничий рожок. "Англия! - молился он. - Да пребудет с тобой господь!" Какой-то звук послышался по ту сторону лужайки - словно старческий кашель, потом бряцание цепи. В тени, падающей от дома, появилось лицо - бородатое, с рожками, как у Пана, и уставилось на него. Взглянув, Пирсон понял, что это козел, и услышал, как тот, словно испугавшись вторжения нежданного гостя, возится вокруг колышка, к которому был привязан.
Пирсон поднялся по лестнице, ведущей в маленькую узкую комнату Ноэль, рядом с детской. На его стук никто не ответил. В комнате было темно, но он увидел Ноэль у окна - она перегнулась через подоконник и лежала на нем, прижав подбородок к руке.
- Нолли!
Она ответила, не оборачиваясь:
- Какая чудесная ночь, папа! Иди сюда, посмотри. Мне бы хотелось отвязать козла, да только он съест все растения в альпиниуме. Но ведь эта ночь принадлежит и ему тоже, правда? В такую ночь ему бы бегать и прыгать! Стыдно привязывать животных. Папа, а ты никогда не чувствовал себя в душе дикарем?
- Я думаю, что чувствовал, Нолли, и даже слишком. Было очень трудно приручать себя.
Ноэль взяла его под руку.
- Пойдем, отвяжем козла и вместе с ним прогуляемся по холмам. Если бы только у меня была свистулька! Ты слышал охотничий рожок? Охотничий рожок и козел!
Пирсон прижал к себе ее руку.
- Нолли, веди себя хорошо, пока меня не будет. Ты знаешь, чего я не хочу. Я писал тебе.
Он посмотрел на нее и не решился продолжать. На ее лице снова появилось выражение "одержимой".
- Ты не чувствуешь, папа, - сказала она вдруг, - что в такую ночь все живет своей большой жизнью: и звезды, и луна, и тени, и мотыльки, и птицы, и козы, и деревья, и цветы; так почему же мы должны бежать от жизни? Ах, папа, зачем эта война? И почему люди так связаны, так несчастны? Только не говори мне, что этого хочет бог, не надо!
Пирсон и не мог ответить, потому что ему пришли на ум строки, которые он читал сегодня дочерям вслух:
Ах, с ключа бы студеного чистой воды
Зачерпнуть мне глоток и уста оросить!
Ах, под тополя сенью в зеленой траве
Мне прилечь бы... я там обрела бы покой!
Что со мною? Туда я... где ели темней!
Меня в горы ведите, где хищные псы
По следам за пятнистою ланью летят!
Ради бога! Хоть раз бы им свистнуть, хоть раз,
Фессалийский бы дрот, размахнувшись, метнуть
Мимо волн золотистых летучей косы! *
* Эврипид, "Ипполит". (Перев. И. Анненского.).
Все, что осталось для него в жизни неизвестного, все соблазны и пряный аромат жизни; все чувства, которые он подавлял; быстроногий Пан, которого он отрицал; терпкие плоды, обжигающее солнце, глубокие омуты, неземной свет луны - все это вовсе не от бога, а все это пришло к нему с дыханием этой древней песни, со взглядом его юной дочери. Он прикрыл рукой глаза.
Ноэль потянула его за рукав.
- Разве красота - не живая? - прошептала она. - Разве не напоминает она любимого человека? Так и хочется ее расцеловать!
Губы у него пересохли.
- Есть и другая красота, за пределами этой, - упрямо сказал он.
- А где она?
- В святости, в долге, в вере. О Нолли, любовь моя!
Но Ноэль крепко держала его.
- Знаешь, чего бы я хотела? - сказала она. - Я бы хотела взять бога за руку и показать ему мир. Я убеждена, что он многого не видел.
Пирсона охватила дрожь, та странная, внезапная дрожь, которую может вызвать неверная нотка в голосе, или новый острый запах, или чей-нибудь взгляд.
- Дорогая моя, что ты говоришь?
- Но он же действительно ничего не видел, а уж пора бы ему посмотреть! Мы бы облазили с ним все уголки, заглянули бы во все щелочки и сразу бы все увидели. Разве может он это сделать в своих церквах? Ах, папа! Я больше не могу этого вынести; я все думаю о том, что их убивают вот в такую ночь; убивают и убивают, и они больше никогда не увидят такой ночи, никогда, никогда! - Она опустилась на колени и закрыла лицо руками. - Я не могу, не могу! Ах, как жестоко - отнимать у них все это! Зачем же эти звезды, цветы, если богу все безразлично?
Потрясенный, он стоял, наклонившись над ней, и гладил ее по голове. Потом привычка видеть сотни людей на смертном одре помогла ему.
- Полно, Нолли! Жизнь быстротечна. Нам всем суждено умереть.
- Но не им, не таким молодым! - Она прижалась к его коленям и подняла голову. - Папа, я не хочу, чтобы ты ушел от нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80