э 2
"Любимый! На какие только безумства не толкает людей страсть! После твоего вчерашнего объяснения леди Гриффон перестала разговаривать с твоей бедной Матильдой, объявила, что никого не принимает (даже тебя, мой Элджернон), и заперлась у себя в туалетной. Кажется, она ревнует и вообразила, что ты был влюблен в нее! Ха-ха! Я давно могла бы ее разубедить, n'est ce pas? Adieu, adieu, adieu! Не правда ли? Прощай, прощай, прощай! (франц.).
Тысяча, тысяча и миллион поцелуев.
М.Г. Понедельник, 2 часа дня".
К ночи еще одно; мы с хозяином побывали у Гриффонов с визитом, но нас не приняли. Мортимер и Фицкларенс подмигнули мне: мол, как, породнимся? А хозяин, кажется, не слишком огорчился, что не повидается с предметом своей любви.
Во вторник и в среду то же самое. Но тут - кто бы вы думали нам повстречался, когда мы явились? Папаша, лорд Крэбс. Он сделал ручкой мисс Кикси и обещал вернуться к семи обедать. А нас не приняли.
- Ну ничего, ничего, - сказал милорд, ласково взявши сына под руку. Признайся-ка, ведь ты их обеих обхаживал, а, Элджернон? Вдова ревнует, мисс тоскует. Но ничего, все обойдется. Миледи посердится и перестанет. Обещаю тебе, что завтра ты увидишься со своей милой.
Говоря это, милорд спускался по лестнице и уж так-то ласково глядел на сына, так ласково говорил. Хозяин не знал, что и думать. Он никогда не знал, что у отца на уме; но чуял что-то неладное, хотя в воскресенье одержал такую победу. Зато я сразу догадался, стоило мне увидеть взгляд старика и его усмешку - то ли ангельскую, то ли дьявольскую.
Однако на следующий день опасения хозяина развеялись; и все как будто обошлось. К завтраку пришло письмо с вложением. Привожу и то и другое:
э 9
"Четверг, утро.
Победа! Победа! Маменька наконец-то согласилась - не на наш брак, а на то, чтобы ты у нас бывал, как прежде, и обещала забыть прошлое. Глупая женщина! Как могла она видеть в тебе что-либо иное, кроме возлюбленного твоей Матильды? А я полна радости и нетерпения. Всю долгую ночь я не спала, думая о тебе, мой Элджернон, и призывая блаженный час свидания.
Приходи!
М. Г."
Сюда же была вложена записка от миледи:
"Не стану отрицать, что в воскресенье я почувствовала себя глубоко оскорбленной. Я имела глупость лелеять иные планы и не думала, что Ваше сердце (если оно у Вас есть) будет отдано той, которую Вы часто высмеивали вместе со мною и которая не может Вам нравиться, во всяком случае внешностью.
Полагаю, что моя падчерица хотя бы для формы будет просить моего согласия на брак; сейчас я еще не могу его дать. Я имею основания сомневаться, чтоб она нашла счастье, доверившись Вам. Но она - особа совершеннолетняя и может принимать у себя кого захочет, а тем более Вас, раз Вы помышляете о союзе с ней. Если я смогу убедиться, что Вы питаете к мисс Гриффон искреннюю любовь и через несколько месяцев не измените своего решения жениться на ней, я, конечно, не стану дольше этому препятствовать.
Итак, Вы можете снова посещать нас. Не обещаю принимать Вас, как прежде, - Вы сами стали бы презирать меня за это. Обещаю только забыть обо всем, что было между нами, и пожертвовать своим счастьем ради счастья дочери моего дорогого мужа.
Л.-Э. Г."
Ничего не скажешь: письмо прямое и честное, а ведь мы поступили с этой женщиной довольно-таки подло. Так подумал и хозяин; он поговорил с леди Гриффон весьма нежно и почтительно (что стоит немножко польстить). С печальным видом приложившись к ее ручке, он тихим и взволнованным голосом призвал небо в свидетели, как горько он сожалеет, что дал повод к недоразумению. И предлагает ей уважение и горячую преданность, надеясь, что она таковые не отвергнет - ну и так далее, причем кидал на нее томные взгляды и поминутно пускал в ход носовой платок.
Он считал, что все уладил. Дурак! Он попался в сети, как не попадался еще ни один мошенник.
ГЛАВА VI
Дуэль
Шевалье Делорж, тот самый молодой француз, о котором я писал, редко показывался, пока мой хозяин был в силе, а теперь задал свое прежнее место подле леди Гриффон; только теперь он был с хозяином на ножах, хотя и получил обратно свою даму, а Дьюсэйс занялся своей кривобокой Венерой.
Шевалье был маленький, бледный, скромный и неприметный; с виду - мухи не обидит, не то что такого тигра и бретера, каков был мой хозяин. Но уже через несколько дней стало ясно, - из того, как он разговаривал с хозяином, как на него глядел, как поджимал губы и сверкал глазами, - что он ненавидит достопочтенного Элджернона.
А почему? Да потому, что его ненавидела леди Гриффон - а она его ненавидела хуже чумы, хуже черта и даже больше, чем свою падчерицу. Вы, может быть, подумали, что ее письмо было написано от души? Или что с завещанием вышло случайно? Все это было подстроено; и этакий умник, как мой хозяин, угодил в ловушку, все равно что браконьер в охотничьем заказе.
Леди Гриффон настроила и Делоржа. Когда Дьюсэйс отступился, Делорж возвратился к ней с прежними пылкими чувствами. Бедняга! Он-то в самом деле любил эту женщину, а это было все равно что влюбиться в боа-конструктора! Он до того был ослеплен, что считал бы черное за белое, если бы так она велела; прикажи она убить человека, он и на это был готов; а она именно нечто подобное и задумала.
Я уже рассказывал, что хозяин любил высмеивать английский язык Делоржа и его смешные повадки. А у этого человечка их было множество. Будучи мал ростом, да еще француз, он вызывал у хозяина добродушное презрение, как у всякого истого англичанина. Он его считал скорее за умную обезьянку, чем за человека, и помыкал им, как лакеем.
Прежде, до ссоры хозяина с леди Гриффон, мусью принимал все очень кротко; но тут миледи заставила их поменяться ролями. В отсутствие хозяина и мисс Матильды (так рассказывали мне слуги) она подзадоривала шевалье - зачем столько терпит от Дьюсэйса. Удивлялась, почему дворянин позволяет обращаться с собой точно со слугой; и как это мужчина может сносить пренебрежение от другого мужчины; говорила, что Дьюсэйс постоянно строит насмешки за его спиною, что он бы должен его ненавидеть и что пора бы этому положить конец.
Бедняга всему верил; он бывал сердит или доволен, кроток или задирист как того хотела миледи. Между ним и хозяином начались стычки; то они перекоряются за столом, то не поделят, кому вперед другого выйти из комнаты, кому подать дамам нюхательную соль или подсадить в карету, словом, из-за всякого пустяка.
- Ради бога, - говорила в таких случаях миледи со слезами на глазах, ради бога, успокойтесь, мистер Дьюсэйс. А вы, мсье Делорж, простите его, умоляю вас. Мы все так любим, так уважаем вас обоих, что ради покоя в доме и вашего собственного вы не должны ссориться.
В тот день ссора началась, когда шли обедать, а разыгралась уже за столом. Как сейчас, помню глаза бедняги Делоржа, когда миледи сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22