К счастью, из бурлящей смеси выкристаллизовались одна за другой целая череда идей. Они соединились в логическую цепь. По тому, как прихлынула к щекам горячая кровь, Хорнблауэр мог предсказать рождение плана — так Макбетовская ведьма чуяла приближение злодея по тому, что у нее зачесались пальцы. Вскоре план оформился, созрел, и Хорнблауэр почувствовал себя спокойным и хладнокровным — такая ясность наступает в голове, когда минует приступ лихорадки — может быть, так оно и было?
Для осуществления плана требовалась темная ночь, половина прилива и предрассветный час — все это природа, следуя своим неизменным законам, рано или поздно предоставит. Еще требовались удача, решимость и быстрота, но это составные части любого плана. Еще он включал возможность провала, но какой же план ее не включает? Требовался также человек, в совершенстве владеющий французским, и Хорнблауэр, хладнокровно взвесив свои способности, понял, что он на это не годится. Нищий французский эмигрант, с успехом учивший юного Хорнблауэра языку и манерам (а также музыке и танцам, совершенно безуспешно), так и не добился сносного произношения от своего абсолютно немузыкального питомца. Грамматически Хорнблауэр говорил безупречно, но никто никогда не примет его за француза.
К тому времени, когда пора было расходиться, Хорнблауэр все окончательно продумал и постарался в нужный момент оказаться рядом с Коллинзом.
— Кто нибудь в Ла-Маншском флоте говорит по-французски превосходно, сэр? — спросил он.
— Вы сами говорите по-французски, — ответил Коллинз.
— Не настолько, насколько надо, сэр, — сказал Хорнблауэр скорее изумленный, чем польщенный осведомленностью Коллинза. — Я мог бы найти дело для человека, который говорит по-французски в точности как француз.
— Есть такой Котар, — произнес Коллинз, задумчиво потирая подбородок. — Лейтенант на «Мальборо». Он с острова Гернси. Говорит по-французски, как француз, — я так понимаю, говорил на нем в детстве. Зачем он вам нужен?
— Адмиральский катер у борта, сэр, — доложил Пелью запыхавшийся посыльный.
— Сейчас я не успею вам рассказать, сэр, — сказал Хорнблауэр. — Я могу изложить план сэру Эдварду. Но все будет без толку, если не найдется человек, в совершенстве владеющий французским.
Капитаны уже стояли на переходном мостике. Коллинз, в соответствии с этикетом, должен был спуститься в катер прежде Корнваллиса.
— Я отправлю Котара к вам, — поспешно сказал Коллинз, — вы сможете на него посмотреть.
— Спасибо, сэр.
Корнваллис уже благодарил хозяина и прощался с остальными капитанами. Коллинз ненавязчиво и в то же время на удивление быстро проделал то же самое и исчез за бортом. Корнваллис последовал за ним, провожаемый традиционными почестями — почетный караул, оркестр, фалрепные. В то же, время с верхушки фор-стеньги спустили его флаг. Адмирал отбыл, и гичка за гичкой стала подходить к борту, сверкая свежей краской, с командой, разодетой в пошитую за капитанский счет форму. Капитан за капитаном исчезал за бортом, строго в порядке старшинства. Наконец подошла неприглядная шлюпочка с «Отчаянного». Ее матросы были в том, что им выдали на вещевом складе в день поступления на судно.
— До свидания, сэр, — сказал Хорнблауэр, протягивая Пелью руку.
Пелью пожал сегодня столько рук, столько произнес прощальных слов, что Хорнблауэр постарался распрощаться как можно короче.
— До свидания, Хорнблауэр, — сказал Пелью, и Хорнблауэр поспешно отступил назад, отдавая честь. Дудки свистели, пока его голова не поравнялась с главной палубой, а потом он рискованно прыгнул в шлюпку — в перчатках, в шляпе и со шпагой — и все это было старое и заношенное.
10
— Пользуюсь случаем, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр, — повторить то, что уже говорил. Мне очень жаль, что вам не представляется возможность отличиться.
— Ничего не поделаешь, сэр. Такова служба, — произнес голос из темноты напротив Хорнблауэра. Слова были философские, но в голосе звучала горечь. Это — часть общего безумия войны: Буш огорчен, что ему не позволили рискнуть жизнью, а Хорнблауэр, которому этот риск предстоит, вынужден Буша утешать, говорить спокойным официальным тоном, словно нисколько не волнуется — словно нисколько не боится.
Хорнблауэр достаточно хорошо разбирался в себе и знал: если случится чудо, если придет приказ, запрещающий ему лично участвовать в предстоящей вылазке, он почувствует облегчение — облегчение и радость. Но это было абсолютно невозможно — в приказе четко говорилось, что «высадкой должен командовать капитан „Отчаянного“ Горацио Хорнблауэр». Почему, объяснялось в предыдущем абзаце — «…так как лейт. Котар старше лейт. Буша». Котара невозможно было назначить командиром десанта, набранного из матросов чужого судна; не мог он служить под началом офицера с меньшим стажем. Единственным выходом из тупика было назначить командиром Хорнблауэра. Пелью, писавший эти приказы в тишине своей великолепной каюты, походил в этот момент на валькирию из скандинавской легенды, приобретшей недавно в Англии странную популярность — он был вершителем судеб. Росчерк его пера мог означать, что Буш останется жить, а Хорнблауэр погибнет.
Но у дела была и другая сторона. Хорнблауэр неохотно признался себе, что его не порадовало бы, если б командовать десантом назначили Буша. Задуманная операция требовала быстроты и точности, на которые Буш мог оказаться неспособен. Как ни странно, Хорнблауэр радовался, что командует он сам. По его мнению, радость эта была одним из проявлений слабых сторон его характера.
— Вы хорошо помните приказы на время до моего возвращения, мистер Буш? — спросил Хорнблауэр. — И на случай, если я не вернусь?
— Да, сэр.
Упоминая, словно между прочим, о своей возможной гибели, Хорнблауэр почувствовал, как по спине пробежал холодок. Через час он может превратиться в застывший обезображенный труп.
— Тогда я пойду подготовлюсь сам, — сказал он с притворно беззаботным видом.
Не успел он войти в каюту, как появился Гримс.
— Сэр! — сказал Гримс.
Хорнблауэр обернулся. Гримсу было немногим больше двадцати, он был худощав и возбудим. Сейчас лицо его было бледно (капитанский вестовой мало времени проводил на палубе под солнцем), губы сильно дрожали.
— В чем дело? — резко спросил Хорнблауэр.
— Не берите меня с собой, сэр! — выкрикнул Гримс. — Я ведь не нужен вам, сэр, ведь правда, сэр?
Хорнблауэр опешил. За долгие годы службы он ни с чем подобным не сталкивался. Это трусость; при желании это можно даже расценить как бунт. За пять последних секунд Гримс совершил преступление, карающееся даже не кошками, а виселицей. Хорнблауэр смотрел на него в упор, не в состоянии произнести ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Для осуществления плана требовалась темная ночь, половина прилива и предрассветный час — все это природа, следуя своим неизменным законам, рано или поздно предоставит. Еще требовались удача, решимость и быстрота, но это составные части любого плана. Еще он включал возможность провала, но какой же план ее не включает? Требовался также человек, в совершенстве владеющий французским, и Хорнблауэр, хладнокровно взвесив свои способности, понял, что он на это не годится. Нищий французский эмигрант, с успехом учивший юного Хорнблауэра языку и манерам (а также музыке и танцам, совершенно безуспешно), так и не добился сносного произношения от своего абсолютно немузыкального питомца. Грамматически Хорнблауэр говорил безупречно, но никто никогда не примет его за француза.
К тому времени, когда пора было расходиться, Хорнблауэр все окончательно продумал и постарался в нужный момент оказаться рядом с Коллинзом.
— Кто нибудь в Ла-Маншском флоте говорит по-французски превосходно, сэр? — спросил он.
— Вы сами говорите по-французски, — ответил Коллинз.
— Не настолько, насколько надо, сэр, — сказал Хорнблауэр скорее изумленный, чем польщенный осведомленностью Коллинза. — Я мог бы найти дело для человека, который говорит по-французски в точности как француз.
— Есть такой Котар, — произнес Коллинз, задумчиво потирая подбородок. — Лейтенант на «Мальборо». Он с острова Гернси. Говорит по-французски, как француз, — я так понимаю, говорил на нем в детстве. Зачем он вам нужен?
— Адмиральский катер у борта, сэр, — доложил Пелью запыхавшийся посыльный.
— Сейчас я не успею вам рассказать, сэр, — сказал Хорнблауэр. — Я могу изложить план сэру Эдварду. Но все будет без толку, если не найдется человек, в совершенстве владеющий французским.
Капитаны уже стояли на переходном мостике. Коллинз, в соответствии с этикетом, должен был спуститься в катер прежде Корнваллиса.
— Я отправлю Котара к вам, — поспешно сказал Коллинз, — вы сможете на него посмотреть.
— Спасибо, сэр.
Корнваллис уже благодарил хозяина и прощался с остальными капитанами. Коллинз ненавязчиво и в то же время на удивление быстро проделал то же самое и исчез за бортом. Корнваллис последовал за ним, провожаемый традиционными почестями — почетный караул, оркестр, фалрепные. В то же, время с верхушки фор-стеньги спустили его флаг. Адмирал отбыл, и гичка за гичкой стала подходить к борту, сверкая свежей краской, с командой, разодетой в пошитую за капитанский счет форму. Капитан за капитаном исчезал за бортом, строго в порядке старшинства. Наконец подошла неприглядная шлюпочка с «Отчаянного». Ее матросы были в том, что им выдали на вещевом складе в день поступления на судно.
— До свидания, сэр, — сказал Хорнблауэр, протягивая Пелью руку.
Пелью пожал сегодня столько рук, столько произнес прощальных слов, что Хорнблауэр постарался распрощаться как можно короче.
— До свидания, Хорнблауэр, — сказал Пелью, и Хорнблауэр поспешно отступил назад, отдавая честь. Дудки свистели, пока его голова не поравнялась с главной палубой, а потом он рискованно прыгнул в шлюпку — в перчатках, в шляпе и со шпагой — и все это было старое и заношенное.
10
— Пользуюсь случаем, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр, — повторить то, что уже говорил. Мне очень жаль, что вам не представляется возможность отличиться.
— Ничего не поделаешь, сэр. Такова служба, — произнес голос из темноты напротив Хорнблауэра. Слова были философские, но в голосе звучала горечь. Это — часть общего безумия войны: Буш огорчен, что ему не позволили рискнуть жизнью, а Хорнблауэр, которому этот риск предстоит, вынужден Буша утешать, говорить спокойным официальным тоном, словно нисколько не волнуется — словно нисколько не боится.
Хорнблауэр достаточно хорошо разбирался в себе и знал: если случится чудо, если придет приказ, запрещающий ему лично участвовать в предстоящей вылазке, он почувствует облегчение — облегчение и радость. Но это было абсолютно невозможно — в приказе четко говорилось, что «высадкой должен командовать капитан „Отчаянного“ Горацио Хорнблауэр». Почему, объяснялось в предыдущем абзаце — «…так как лейт. Котар старше лейт. Буша». Котара невозможно было назначить командиром десанта, набранного из матросов чужого судна; не мог он служить под началом офицера с меньшим стажем. Единственным выходом из тупика было назначить командиром Хорнблауэра. Пелью, писавший эти приказы в тишине своей великолепной каюты, походил в этот момент на валькирию из скандинавской легенды, приобретшей недавно в Англии странную популярность — он был вершителем судеб. Росчерк его пера мог означать, что Буш останется жить, а Хорнблауэр погибнет.
Но у дела была и другая сторона. Хорнблауэр неохотно признался себе, что его не порадовало бы, если б командовать десантом назначили Буша. Задуманная операция требовала быстроты и точности, на которые Буш мог оказаться неспособен. Как ни странно, Хорнблауэр радовался, что командует он сам. По его мнению, радость эта была одним из проявлений слабых сторон его характера.
— Вы хорошо помните приказы на время до моего возвращения, мистер Буш? — спросил Хорнблауэр. — И на случай, если я не вернусь?
— Да, сэр.
Упоминая, словно между прочим, о своей возможной гибели, Хорнблауэр почувствовал, как по спине пробежал холодок. Через час он может превратиться в застывший обезображенный труп.
— Тогда я пойду подготовлюсь сам, — сказал он с притворно беззаботным видом.
Не успел он войти в каюту, как появился Гримс.
— Сэр! — сказал Гримс.
Хорнблауэр обернулся. Гримсу было немногим больше двадцати, он был худощав и возбудим. Сейчас лицо его было бледно (капитанский вестовой мало времени проводил на палубе под солнцем), губы сильно дрожали.
— В чем дело? — резко спросил Хорнблауэр.
— Не берите меня с собой, сэр! — выкрикнул Гримс. — Я ведь не нужен вам, сэр, ведь правда, сэр?
Хорнблауэр опешил. За долгие годы службы он ни с чем подобным не сталкивался. Это трусость; при желании это можно даже расценить как бунт. За пять последних секунд Гримс совершил преступление, карающееся даже не кошками, а виселицей. Хорнблауэр смотрел на него в упор, не в состоянии произнести ни слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83