Важно услышать, уловить разницу между лицом морщинистым – и изрезанным, изборожденным морщинами (когда нужно нарисовать не просто старость, а умудренность горем, жизненным опытом).
И если человек «пошел бродить по улицам, измученный и несчастный», нельзя прибавить: больше делать было нечего, ибо это уже о шатанье по улицам от безделья. Надо немного иначе: что еще оставалось делать?
Женщина неожиданно узнала, что ей грозит несчастье, тяжкая разлука, – и вцепилась зубами себе в руку, чтобы не вырвался крик отчаяния. Но вцепилась – получается злобно, как о собаке, а жест душевной боли верней передать близким словом: впилась…
А подчас малые оттенки смысла и окраска слова ускользают от пишущего – и неточность его подводит.
В фантастическом рассказе космонавты приземлились после долгого и опасного полета, перед ними – чудесный вид, все дышит благодатным покоем. Среди прочего сказано: «Неспешные ручьи мирно извивались среди зеленых лугов». Одно слово разрушает мирную картину – оно неспокойное, недоброе: извивается змея, демоническая Саломея в танце, извиваются лианы в непроходимых джунглях, раненое животное – от боли.
А мирный, неспешный ручей среди лугов – вьется.

4. Буква или дух?
Мадам де Займи и другие
Как часто встречается и как несуразно звучит в переводе: «Я повернул на двадцатую стрит»! Нам уже хорошо знакомо, насыщено очень точным смыслом сочетание Уолл-стрит, мы привыкаем к названиям вроде Мэдисон-авеню, Лестер-сквер: это именно названия, сочетания нераздельные, да и то подчас верней перевести не «сквер», а «площадь». Но ведь «стрит» – просто улица, и так бы и надо называть многочисленные нью-йоркские нумерованные «стриты»: Сороковая, Пятая, Сотая улица. А нередко название еще и рисует облик городка, селения, и тогда лучше не безликие «Мэйпл-стрит» и «рю Делорм», а Кленовая улица, улица Вязов.
Русский читатель не знал, что такое парижская Конкорд и как выглядит площадь Этуаль. Куда понятней площадь Согласия, и очень ясно, воочию представляешь себе, как лучами расходятся улицы от площади Звезды.
Тому, кто не знает английского, не понять, почему человек считает Мейплдерхем красивым названием: для русского уха это ничуть не музыкально, с непривычки не выговорить. Совсем иначе воспринималось бы, если перевести главное – Maple – и назвать имение Клены (или Кленовое, Кленовая роща).
Переводить ли иностранные названия? И, что еще сложнее, переводить ли осмысленные, многозначительные имена?
Задача непростая, об этом немало спорили, и не раз ломались копья.
В XVIII веке и даже в XIX переводчики, нимало не смущаясь, Мэри превращали в Машеньку, а Жана в Ванюшу. Теперь у нас, пожалуй, крен в обратную сторону.
В мировой литературе, особенно в сатире, существует давняя и сильная традиция – давать имена со значением. Были и у нас Стародумы и Скалозубы, недаром и у Шиллера злодей именовался Вурм – червяк! Смешным анахронизмом было бы сейчас переводить такие имена «в лоб», разводить на страницах западного романа Скотининых или Смердяковых. Но и отнимать у нашего читателя то, в чем находит еще новые краски, дополнительную прелесть и остроту читатель подлинника, – обидно и несправедливо.
Наш читатель не обязан понимать, что в блистательной, беспощадной «Ярмарке тщеславия» хитроумная Бекки недаром носит фамилию Шарп. А тем самым облик героини утратил некую черточку, и читатель, как ни говорите, отчасти обокраден. Значит, нужно искать какие-то другие пути, более современно передавать словесную игру автора.
А как прикажете поступать? Дать нашей мисс Бекки фамилию Проныра?
Нет, конечно, нет. Но нельзя ли сочинить что-то такое, что звучит более или менее по-английски и в то же время таит некий намек? Нельзя ли переименовать героиню… ну, скажем, в мисс Бекки Востр?
С трепетом сознает автор этих строк, какие громы и молнии обрушатся на его крамольную голову. Говорят, ересь. Говорят, традиция. Говорят, нельзя.
Ну, может быть, в данном случае и нельзя – сильна традиция. А в иных случаях все-таки надо! Необходимо!
Ведь вот (об этом хорошо писал А. Арго) назвали же в переводе старую ростовщицу «мадам де Займи» – как хорошо и выразительно!
И разве плохо, как предлагал Арго, девицу, чья фамилия по-английски означает «томность», назвать в переводе мисс Томнэй, субъекта по фамилии Снэйк (змея) – мистер Гад, а наушника – мистер Клеветаун?
В новом переводе диккенсовых «Тяжелых времен» мучитель детей назван мистер Чадомор. Другой мучитель (и названный его именем роман Генриха Манна) полвека существовал в русском переводе как «Учитель Унрат», и читателю это ничего не говорило. Новый перевод сломал традицию, и появилось беспощадное, очень точное: «Учитель Гнус»!
Неожиданными находками такого рода блеснул большой наш мастер Н. Любимов в новом переводе Рабле.
Ломать традиции порой необходимо. Даже очень старые. Чуть не сто лет у нас широко известны были «Большие ожидания» Диккенса, а в новом переводе выбран менее признанный прежде, но более правильный вариант: «Большие надежды». Тем нужней исправлять ошибки не столь давние. К примеру, известный роман Митчела Уилсона сперва назван был по смыслу как раз наоборот: «Жизнь во мгле»! Позже исправили на «Живи с молнией», а верней было бы, пожалуй, «Живи среди молний». А может быть, и совсем по-иному: «Не тлей, но гори!».
Давным-давно и не один раз переводили у нас роман Дж. Лондона под разными названиями: «День пламенеет» и даже (не в честь ли киевского князя Владимира?) «Красное Солнышко».Так прозвали героя, то было его любимое присловье. И никто не задумывался, как странно звучат эти слова в краю долгой полярной ночи. А когда впервые задумались, стало ясно, что смысл присловья совсем иной: burning daylight по-английски значит «время не ждет»; герой жаден к жизни, нетерпелив, силы в нем бурлят, отсюда и присловье, и прозвище. Но только в новом переводе настоящий мастер донес это до читателя.
Наши критики и литературоведы называли, а некоторые и до сих пор называют роман А. Камю «Чужой». Между тем по смыслу и философии этой книги герой ее не столько чужой людям (с ихточки зрения), сколько посторонний им (его точка зрения на мир: меня все это не касается, я вас знать не хочу). Французское l’?tranger включает оба эти значения. Но вот переводчик на английский сперва назвал эту книгу «Stranger», а через годы, в новом издании, исправил «Outsider». И так же, ломая «литературоведческую» традицию, сделали оба переводчика по-русски (в журнале «Иностранная литература» и в однотомнике).
К сожалению, до последнего времени наши редакции и редакторы опасались перемен, а если что-нибудь меняли, то как раз уходя от игры слов. Вот давний случай с одним из наших мастеров. В пьесе-сатире Шоу тупица полковник спрашивает умницу солдата, как его фамилия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82