- Ничего нет удивительного, - вставил Элиас Спинкс.
- Да, - задумчиво говорила миссис Пенни, унесясь мыслями в прошлое, и, видимо, не нуждаясь в слушателях, - и натерпелась же я в ту ночь страху. Мне хотелось узнать, женится на мне Джон Уайлдвей или нет. Сделала все так, как велит гадательная книга, - приготовила хлеб с сыром и пиво, открыла дверь и стала ждать, когда пробьет двенадцать, а сама сижу ни жива ни мертва. И что же? Только пробило двенадцать, гляжу - идет по улице какой-то коротышка в сапожницком фартуке.
Тут мистер Пенни незаметно выпрямился, став выше на целых полдюйма.
- А Джон Уайлдвей, - продолжала миссис Пенни, - что за мной тогда ухаживал, тоже был сапожник, но довольно рослый парень, и мне просто невдомек было, при чем тут этот коротышка. А ой себе подходит к двери, переступает порог - и тут уж я ясно вижу, что это вовсе не Джон, а какой-то коротышка в фартуке сапожника.
- И чего ты заладила - коротышка, коротышка! - сказал ее муж.
- Заходит он в дом и садится на стул, а я как вскочу да как припущусь к себе наверх, вся душа у меня в пятки ушла! А вскорости получилось так, что мы с Джоном Уайлдвеем поссорились, и все у нас с ним врозь пошло. Тут-то и объявился Пенни: выходи, говорит, за меня замуж. Не успела я сообразить, что к чему, как дело было сделано.
- А по-моему, ты очень даже хорошо сообразила, что к чему, но, может, это мне показалось, - негромко проговорил ее муж.
Миссис Пенни закончила свой рассказ и, не находя, на чем бы остановить взор, продолжала вглядываться в только что описанные картины прошлого, которые, казалось, виделись ей посередине комнаты. Замечание мистера Пенни осталось без ответа.
Тем временем возчик и миссис Дьюи, отойдя в сторонку, заговорщицки перешептывались о чем-то своем, по-видимому, весьма далеком от разговора гостей, но зато весьма близко касавшемся их желудков. Придя наконец к какому-то решению, муж с женой закончили свои таинственные переговоры, и возчик отправился в кладовку, сначала засвистав почти забытый им мотив, а затем замурлыкав песню, из которой помнил строчки полторы. Миссис Дьюи объявила гостям, что сейчас будет подан небольшой ужин.
Гости постарше, любители покушать и выпить, сделали вид, будто совсем забыли про полагавшийся в таких случаях ужин; в своей благовоспитанности они пошли даже дальше и стали беседовать на разные, не относящиеся к ужину, темы, однако вялость и принужденность тона выдавали их с головой. А молодежь радостно заявила, что есть очень хочется и что, несмотря на поздний час, ужин будет весьма кстати.
Счастливая звезда сопутствовала влюбленному Дику за столом. Он сидел рядом с Фэнси и с восторгом пользовался возможностью пить из рюмки, из которой по ошибке отпила она, касаться башмаком края ее юбки и - о, блаженство! - гладить кошку, которая несколько минут просидела на коленях у Фэнси, а потом перебралась к нему, и чьей шерсти за секунду до этого касалась ее рука.
Кроме того, на его долю выпадали неожиданные маленькие радости; например, он стал было накладывать ей салату, когда же она отказалась, переложил себе этот салат, почти побывавший у нее на тарелке, заметив, что незачем-де пропадать добру. Вдобавок он то и дело исподтишка поглядывал на ее профиль, любуясь посадкой головы, изгибом шеи и прочими очаровательными подробностями облика резвой богини, которая тем временем вела довольно непринужденный, если не слишком непринужденный, разговор с мистером Шайнером, сидевшим напротив; не одобряя в душе такой вольности, Дик все же, после долгих колебаний, решил не придавать этому особого значения.
- А теперь у нас звучит иная музыка, - заметила мисс Фэнси, проявляя остроту ума, которой требовало ее положение, и имея в виду звон вилок и ножей, сменивший пение скрипок.
- Верно, - отозвался возчик, - а когда тебе перевалило за сорок, слушать ее, пожалуй, даже приятнее. Разве что отец не согласится - другого такого любителя скрипок не сыщешь. Они его прямо за сердце берут, верно, отец?
Старший Дьюи, сидевший на другом конце стола, улыбнулся в знак согласия.
- А как меня один раз музыка за сердце взяла, - сказал мистер Пенни, ни в жизнь не забуду. Дело было в Кэстербридже на похоронах бедняги капрала Найнмена, и я тогда в первый раз услышал "Похоронный марш". У меня прямо мороз подрал по коже и волосы на голове зашевелились - ей-богу! А когда все кончилось, и трубы прогремели в последний раз, и над могилой героя дали залп, у меня со лба скатилась капля ледяного пота и еще одна со щеки. Да, такая музыка всю душу переворачивает.
- А отец и сейчас такой же, как был в пятнадцать лет, - продолжал возчик, указывая на старого Уильяма, который в этот момент подносил ко рту ложку, - ради музыки готов хоть с голоду помереть.
- А по-моему, - проговорил Майкл Мейл и легонько откашлялся для придания вящей убедительности своим словам, - музыка с едой - родные сестры.
Он поднял кружку и стал пить, с каждым глотком все дальше запрокидываясь назад. Постепенно его тело из перпендикулярного положения приняло наклонное, а взгляд прочертил линию с противоположной стены на потолок. Затем он еще раз откашлялся.
- Сижу я как-то обедаю в трактирчике "Три моряка" в Кэстербридже, и вдруг на улице возьми да и заиграй духовой оркестр. И так, я вам скажу, они хорошо играли! А ел я - как сейчас помню! - жареную печенку и легкие. И что бы вы думали? Челюсти у меня сами заходили в такт музыке. Оркестр играет на шесть восьмых - и я волей-неволей жую на шесть восьмых. Оркестр заиграл на четыре четверти - и у меня челюсти заработали на четыре четверти. Красота, да и только! Никогда не забуду этот оркестр.
- Вот уж впрямь музыкальная история, - заметил дед Джеймс с отсутствующим видом, которым сопровождаются высказывания сугубо неодобрительного характера.
- Не люблю я эти Майкловы музыкальные истории, - сказала миссис Дьюи. Человеку воспитанному такая грубость не по вкусу.
Майкл как-то неопределенно пошевелил губами, словно хотел улыбнуться, но не знал, уместно ли это, и, наконец, придал своему лицу выражение, говорившее, что от такой приятной женщины, как жена возчика, и замечание выслушать не в тягость.
- Вот Энн не нравится, - убежденно заговорил Рейбин, - а по мне, если история чуточку грубовата, так это даже лучше, - значит, в ней все правда. И еще я люблю, чтоб у истории не было морали. Все правдивые истории, ребятки, или грубоваты, или у них нет морали, это уж непременно. Если бы в правдивых историях все было прилично, да в них была бы мораль, кому бы тогда понадобилось выдумывать притчи?
С этими словами возчик встал из-за стола и пошел принести еще сидра, меду, эля и настойки.
Миссис Дьюи вздохнула и заметила (будто бы за спиной мужа, но достаточно громко, чтобы он услышал):
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46