— обернулся ко мне подполковник.
— Этого я не знаю, — сказал я. (Я его действительно не знал, видно, из новых.)
— Орлов? — переспросил Мотылин. — Не сын ли это…
— Нет, не сын, не сын, — перебил нервно Орлов, — не сын я ему, ибо мы с ним люди разных национальностей.
— То есть? — удивленно переспросил Мотылин. — В каком смысле?
— А в том смысле, что я по национальности русский, — ответил Орлов, выпятив грудь и напрягшись, так что охраннику пришлось применить усилие, чтоб его удержать.
— Ну, поскольку мне известно, ваш отец из потомственных… из крестьян, — сказал Мотылин, — член партии с двадцатых годов… Я слышал, что у него нелады с сыном… Это, значит, вы?
— Не может быть русским человек, который предает Россию жидам, — сказал Орлов и снова попытался встать.
Охранник опять удержал его, а следователь в штатском заметил резко:
— Вы на допросе, Орлов, и отвечайте на то, что вас спрашивают. Ваша бандитская агитация здесь никого не интересует.
— А я и отвечаю, — умехнувшись, ответил Орлов, видно довольный, что уязвил следователя. (Орлов действительно хоть и по-своему, но ответил на конкретно поставленный вопрос.)
— Вот что, Орлов, — сказал подполковник, — подумайте о своей судьбе и ведите себя прилично.
— Как русского, — ответил Орлов, — меня прежде всею волнует судьба России. И мне безразлично, что обо мне думают здесь, в вашем жидовском КГБ. Переняли традиции от жидовского ЧК.
После этих слов следователь в штатском, перегнувшись через стол, ударил Орлова по лицу. Я видел, что Мотылин, который к подобному не привык, отвернулся и поморщился.
— Ну вот, — сказал Орлов, сплевывая кровью себе под ноги, — это другое дело. С этого и начинали бы.
— Орлов, — сказал подполковник, — вы будете отвечать на вопросы следствия? Учтите, что каждое ваше слово и действие протоколируется.
— Отвечать на вопросы более не буду, — сказал жестко и твердо Орлов, — а высказать кое-что могу, раз уж протоколируется. Только пусть он меня отпустит. У меня мысли путаются от физического насилия. Да и не могу я говорить сидя такие слова… Это слова от сердца… От русского сердца…
— Пустите его, — сказал подполковник охраннику. Тот отошел, и Орлов встал, пошевелил схваченными наручниками кистями.
— Главная опасность еврейства для России, — убежденно сказал Орлов, — не в его ненависти к России, а наоборот, в его к ней любви. Вот чего не понимает этот подлец Щусев… Да и другие всякого рода стоящие у власти партийные подлецы, такие, как мой отец, коммунисты… Те евреи, которые ненавидят Россию, менее для нее опасны, чем те, которые ее любят. Ассимиляторские тенденции этой части еврейства, его умение проникнуть не только внутрь русского общества, но и подчас внутрь русского характера, покорить его и видоизменить его суть, как рак меняет суть живой клетки. Их способность любить наши поля, леса, березки, грибные места, бруснику… Наших женщин, наши, наконец, традиции… Отлучение этой части еврейства от русской национальной жизни — вот где наша главная национальная обязанность. Обязанность русского патриота. Это я понял не сразу и не очень давно, и только после подобного понимания я по-настоящему ощутил суть великого национального движения, начатого Сталиным в конце сороковых годов. Поэтому март 53-го года всякий честный русский патриот должен считать трагической катастрофой для России. Такие же, как Щусев, замкнулись в эгоизме и слепоте собственных обид. И вся их борьба, их антисталинская ненависть фактически не противоречит желанию еврейства, а наоборот, на руку ему, потому что евреи всегда ненавидели любую твердую русскую власть. Все, что хоть отдаленно несет в себе русскую идею твердой власти, русской власти, ненавидится еврейством… Оттого они и стараются пролезть в самую основу этой власти, точить ее изнутри… Еврейство в ЧК — это особая тема… Сколько они расстреляли русских людей, сколько русских аристократок изнасиловали в тюремных камерах…
— Я думаю, хватит нам выслушивать этот маниакальный бред, — сказал следователь в штатском, мельком глянув на подполковника и переведя взгляд на Орлова, — говорите по существу… Кем вы были посланы, какие ставили задачи, какие связи?…
— Мне кажется, — перебил подполковник, — что ничего путного сейчас мы от него не добьемся. Но мы умеем ждать, Орлов. Вы успокойтесь и трезво подумайте о своем положении. Идите…
Орлова и его неопознанного спутника увели.
— Пришлите потом ко мне, — сказал подполковник следователю в штатском и, обернувшись к Мотылину, добавил:
— Дело идет на лад. Кое в каких районах, конечно, еще хаос, но в общем обошлись без вызова внутренних войск. К вечеру, думаю, все утихнет.
— Доложите мне вечером обстановку, — сказал Мотылин. — Я буду в горисполкоме на чрезвычайном заседании.
— Слушаюсь, — по-военному ответил подполковник.
Мотылин вышел. Подполковник, подождав минуту-другую, мне кажется, чтоб не выходить вместе с Мотылиным, тоже вышел. Я остался в комнате для допросов один со следователем в штатском. Тот сидел, устало закрыв лицо руками, и во всем его облике было нечто подавленное и печальное. Наконец он поднял голову и посмотрел на меня, словно отрешившись и стряхнув некие свои внутренние мысли.
— Вы, наверно, голодны, — сказал он мне. — Вас надо накормить и устроить.
— А когда назад? — спросил я.
— Назад? — удивился следователь. — Отдохните здесь. У нас лучшие условия, чем в районе.
Я не мог сказать ему, что там меня ждет оставленная с чужим человеком Маша, и потому я сказал:
— У меня командировка туда.
— Это мы уладим, — сказал следователь. — Кстати, мне сообщили, что вас там едва не задушили в камере… Вас что, подсаживали?
— Нет, случайно в неразберихе меня задержали и поместили туда, — ответил я, — в камеру к Щусеву.
— Ну и ну, — вздохнул следователь и глянул, словно ища во мне союзника: — Полный беспорядок.
Следователь этот был человек молодой, примерно моих лет, но я не знал, то ли он личность внутренне оппозиционная, то ли испытывает меня. Поэтому, отведя глаза и глядя вниз, на пол, не отвечая, я взял записку коменданту общежития и вышел.
Общежитие помещалось тут же, во дворе управления, и было почти пустым. (Все сотрудники находились на осадном положении с тех пор, как вчера подняты были по боевой тревоге.) В столовой при общежитии тоже было пусто, и я почти в одиночестве съел хоть и непритязательный, но калорийный и добротно приготовленный обед. (Борщ с салом, две большие котлеты с кашей и деревянную кружку вкусного изюмного кваса.) Кроме меня, в столовой был один лишь какой-то майор, да и тот не обедал, а пил пиво. После обеда комендант направил меня в чистую двухкоечную комнату, недоступную мечту мою в бытность гонимым жильцом Жилстроя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288
— Этого я не знаю, — сказал я. (Я его действительно не знал, видно, из новых.)
— Орлов? — переспросил Мотылин. — Не сын ли это…
— Нет, не сын, не сын, — перебил нервно Орлов, — не сын я ему, ибо мы с ним люди разных национальностей.
— То есть? — удивленно переспросил Мотылин. — В каком смысле?
— А в том смысле, что я по национальности русский, — ответил Орлов, выпятив грудь и напрягшись, так что охраннику пришлось применить усилие, чтоб его удержать.
— Ну, поскольку мне известно, ваш отец из потомственных… из крестьян, — сказал Мотылин, — член партии с двадцатых годов… Я слышал, что у него нелады с сыном… Это, значит, вы?
— Не может быть русским человек, который предает Россию жидам, — сказал Орлов и снова попытался встать.
Охранник опять удержал его, а следователь в штатском заметил резко:
— Вы на допросе, Орлов, и отвечайте на то, что вас спрашивают. Ваша бандитская агитация здесь никого не интересует.
— А я и отвечаю, — умехнувшись, ответил Орлов, видно довольный, что уязвил следователя. (Орлов действительно хоть и по-своему, но ответил на конкретно поставленный вопрос.)
— Вот что, Орлов, — сказал подполковник, — подумайте о своей судьбе и ведите себя прилично.
— Как русского, — ответил Орлов, — меня прежде всею волнует судьба России. И мне безразлично, что обо мне думают здесь, в вашем жидовском КГБ. Переняли традиции от жидовского ЧК.
После этих слов следователь в штатском, перегнувшись через стол, ударил Орлова по лицу. Я видел, что Мотылин, который к подобному не привык, отвернулся и поморщился.
— Ну вот, — сказал Орлов, сплевывая кровью себе под ноги, — это другое дело. С этого и начинали бы.
— Орлов, — сказал подполковник, — вы будете отвечать на вопросы следствия? Учтите, что каждое ваше слово и действие протоколируется.
— Отвечать на вопросы более не буду, — сказал жестко и твердо Орлов, — а высказать кое-что могу, раз уж протоколируется. Только пусть он меня отпустит. У меня мысли путаются от физического насилия. Да и не могу я говорить сидя такие слова… Это слова от сердца… От русского сердца…
— Пустите его, — сказал подполковник охраннику. Тот отошел, и Орлов встал, пошевелил схваченными наручниками кистями.
— Главная опасность еврейства для России, — убежденно сказал Орлов, — не в его ненависти к России, а наоборот, в его к ней любви. Вот чего не понимает этот подлец Щусев… Да и другие всякого рода стоящие у власти партийные подлецы, такие, как мой отец, коммунисты… Те евреи, которые ненавидят Россию, менее для нее опасны, чем те, которые ее любят. Ассимиляторские тенденции этой части еврейства, его умение проникнуть не только внутрь русского общества, но и подчас внутрь русского характера, покорить его и видоизменить его суть, как рак меняет суть живой клетки. Их способность любить наши поля, леса, березки, грибные места, бруснику… Наших женщин, наши, наконец, традиции… Отлучение этой части еврейства от русской национальной жизни — вот где наша главная национальная обязанность. Обязанность русского патриота. Это я понял не сразу и не очень давно, и только после подобного понимания я по-настоящему ощутил суть великого национального движения, начатого Сталиным в конце сороковых годов. Поэтому март 53-го года всякий честный русский патриот должен считать трагической катастрофой для России. Такие же, как Щусев, замкнулись в эгоизме и слепоте собственных обид. И вся их борьба, их антисталинская ненависть фактически не противоречит желанию еврейства, а наоборот, на руку ему, потому что евреи всегда ненавидели любую твердую русскую власть. Все, что хоть отдаленно несет в себе русскую идею твердой власти, русской власти, ненавидится еврейством… Оттого они и стараются пролезть в самую основу этой власти, точить ее изнутри… Еврейство в ЧК — это особая тема… Сколько они расстреляли русских людей, сколько русских аристократок изнасиловали в тюремных камерах…
— Я думаю, хватит нам выслушивать этот маниакальный бред, — сказал следователь в штатском, мельком глянув на подполковника и переведя взгляд на Орлова, — говорите по существу… Кем вы были посланы, какие ставили задачи, какие связи?…
— Мне кажется, — перебил подполковник, — что ничего путного сейчас мы от него не добьемся. Но мы умеем ждать, Орлов. Вы успокойтесь и трезво подумайте о своем положении. Идите…
Орлова и его неопознанного спутника увели.
— Пришлите потом ко мне, — сказал подполковник следователю в штатском и, обернувшись к Мотылину, добавил:
— Дело идет на лад. Кое в каких районах, конечно, еще хаос, но в общем обошлись без вызова внутренних войск. К вечеру, думаю, все утихнет.
— Доложите мне вечером обстановку, — сказал Мотылин. — Я буду в горисполкоме на чрезвычайном заседании.
— Слушаюсь, — по-военному ответил подполковник.
Мотылин вышел. Подполковник, подождав минуту-другую, мне кажется, чтоб не выходить вместе с Мотылиным, тоже вышел. Я остался в комнате для допросов один со следователем в штатском. Тот сидел, устало закрыв лицо руками, и во всем его облике было нечто подавленное и печальное. Наконец он поднял голову и посмотрел на меня, словно отрешившись и стряхнув некие свои внутренние мысли.
— Вы, наверно, голодны, — сказал он мне. — Вас надо накормить и устроить.
— А когда назад? — спросил я.
— Назад? — удивился следователь. — Отдохните здесь. У нас лучшие условия, чем в районе.
Я не мог сказать ему, что там меня ждет оставленная с чужим человеком Маша, и потому я сказал:
— У меня командировка туда.
— Это мы уладим, — сказал следователь. — Кстати, мне сообщили, что вас там едва не задушили в камере… Вас что, подсаживали?
— Нет, случайно в неразберихе меня задержали и поместили туда, — ответил я, — в камеру к Щусеву.
— Ну и ну, — вздохнул следователь и глянул, словно ища во мне союзника: — Полный беспорядок.
Следователь этот был человек молодой, примерно моих лет, но я не знал, то ли он личность внутренне оппозиционная, то ли испытывает меня. Поэтому, отведя глаза и глядя вниз, на пол, не отвечая, я взял записку коменданту общежития и вышел.
Общежитие помещалось тут же, во дворе управления, и было почти пустым. (Все сотрудники находились на осадном положении с тех пор, как вчера подняты были по боевой тревоге.) В столовой при общежитии тоже было пусто, и я почти в одиночестве съел хоть и непритязательный, но калорийный и добротно приготовленный обед. (Борщ с салом, две большие котлеты с кашей и деревянную кружку вкусного изюмного кваса.) Кроме меня, в столовой был один лишь какой-то майор, да и тот не обедал, а пил пиво. После обеда комендант направил меня в чистую двухкоечную комнату, недоступную мечту мою в бытность гонимым жильцом Жилстроя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288