Это либо лейтенанты-женихи, либо полковники отставного возраста, которые, выйдя на пенсию, часто покупают себе домик на зелёных, окраинных улицах и, картаво рассказывая об "еврейских кухочках", сами с удовольствием жрут бердичевских жирных кур и гусей. Смешной, постыдный город Бердичев, но много ли их, белоголовых, вернулось назад на морошку да клюкву, на подножный корм в свою родную Сибирь? Возвращаться не хотят, но злословят. Уж на что среди украинцев силен антисемит, а эти ещё покрепче. Пока живут у себя в Сибири, то с антисемитизмом у них слабее, умеренно, вяло, а как попробуют жирной бердичевской курицы, то словно бесятся, словно боятся, если утихнет в этой местности антисемитизм, то их украинцы опять на сибирскую клюкву прогонят.
Впрочем, общеизвестно, что в среднем русский человек в русских областях гораздо лучше русского в областях нерусских. Чужак всё-таки. Ходит - нет, нет, да и оглянется: что сзади? В старое время было сословное единство дворянства, которое ослабляло национальную рознь, было единство культурное, которое эту рознь почти ликвидировало. А красномордому сибиряку-отставнику как с украинским, толстозадым хатовладельцем национальные противоречия замазать? Анекдотами про "кухочку". Вон они по перрону идут рядом, пельмень с галушкой. Рыбные снасти при них, плетёные местные кошёлки с выпивкой, салом, помидорами, видать в Червоное собрались на рассветную рыбалку, лещей удить, да карасей. Идут, как два брата, на бердичевских евреев поглядывают, да посмеиваются. Однако, бердичевские евреи привыкли такие усмешки не замечать, у них свои проблемы. Чичильницкого, к примеру, так и не нашли.
Когда-то на одной бердичевской свадьбе я встретил множество Чичильницких, сразу несколько семей. И едва заиграла музыка, как они все пустились в пляску, высоко подбрасывая ноги и напевая:
Гезунт золс те зайн,
Гезунт золс те зайн,
Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй,
Гезунт золс те зайн.
Поют хорошо. Многие Чичильницкие участвуют в сводном хоре города Бердичева. Я помню, как на областном смотре в Житомире этот хор, женщины в русских сарафанах, мужчины в вышитых рубашках, исполнил песню Павла Кузьмича Самохина, директора бердичевского музыкального училища:
Мой голубчик по саду гуляет
Прехороший по саду гуляет
Ой-ели-ели-ей...
А когда бердичевские парубки и девчата вышли на заключительный гопак, то и среди них было несколько Чичильницких обоего пола в красных чоботях: "Гоп, кумо, не журысь..."
- Чичильницкий, - кричат уже в конце перрона у самого тепловоза, и один раз даже по имени, - Ы-ы-ы-зя! - тепловозным гудком, - Ызя Цызин!
Нет, это уже другого зовут. А где же Чичильницкий? Может Чичильницкий должен был приехать этим, двадцать седьмым, да дела задержали в Киеве или Казатине? У Чичильницкого всюду дела.
Пройтись бы и мне, Забродскому, по Бердической земле. Но опасаюсь выйти из поезда после казатинских волнений. Выхожу в тамбур и, держась за вагонные поручни, спускаюсь на две ступеньки, оглядываюсь, глотаю ночной бердичевский воздух. Бердичев спит в своих домах и на своих кладбищах: православном недалеко от вокзала, католическом, отделённом от православного лишь забором, и еврейском, в противоположном конце города, у кожзавода. Когда едешь автобусом из Киева в Бердичев по житомирскому шоссе, то, въезжая в город, видишь кучи грубых камней, среди лишённой зелени, безжизненной пустыни. Это и есть еврейское кладбище. Гулять по такому кладбищу не хочется, особенно вдыхая ароматы кожзавода, не поют на таком кладбище соловьи в кустарнике, не цветёт сирень. До революции, да и позднее до гитлеровского пришествия евреи составляли в Бердичеве 80% населения, но власть ведь всё равно находилась в руках православных, которые своему покойнику отдавали предпочтение. Правда, позднее, с развитием города, шумный вокзал и шумный завод вплотную подступили и к православной кладбищенской ограде. Нет ничего удиви-тльного, что остановка в Бердичеве пробудила во мне кладбищенские мотивы. Бердичев это прошлое моего народа, а прошлое - это кладбище. Бердичев - это и моё личное прошлое, это человеческие образы, давно похороненные и забытые. Впрочем христиане верят в воскресение и на красивых христианских кладбищах царит дух воскресения. Что бы не говорить о религиозно-философской стороне проблемы, но я любил просто так, в весенний или летний день погулять по православному бердичев-скому кладбищу, посмотреть на его чудесные памятники, посидеть на мягкой траве.
- Чичильницкий, - не унимаются, - Чичильницкий! Настойчивый народ, если им нужен Чичильницкий, будут кричать, пока тот в Казатине не услышит. Держась за поручни, подаю своё тело вперёд, набираю побольше воздуха и громко кричу:
- Забродский! Забродский! Феликс Забродский! Пусть моё имя и фамилия окунутся в Бердичевский воздух, поплывут в нём вольным стилем, обогнут здание вокзала, приземлятся на бердичевский булыжник, поскачут по трём городским бульварам, которые тянутся от самого вокзала к центру и далее к тому месту, где стояла ныне покойная, знаменитая бердичевская водонапорная башня, сложенная из серого, старинного кирпича. Старые бердичевские бульвары тоже можно считать покойными. Ограждение - ажурная решётка, какой не постыдился бы ни Ленинград, ни Одесса - снесена, многие старые каштаны вырублены, ибо они заслоняли вид с бульвара на новопо-строенный горком партии, оштукатуренную коробку белого цвета, прозванную бердичевлянами белый дом.
- Забродский, - не унимаюсь я, - Забродский, - посылаю вместо затихающих звуков моей фамилии новые и новые. Авось они разбудят моё прошлое.
- Слушай, куда ты едешь?
Я приглядываюсь. С этим человеком я разговаривал последний раз лет тридцать назад, но он спросил меня так, будто мы с ним расстались только вчера, после того, как вместе проводили в Загребелье девочек-селяночек с бердичевской швейной фабрики. Фамилия его Гуменюк. Кстати, чистокровный украинец. Но в Бердичеве все украинцы говорят по-русски с еврейским акцентом.
- Слушай, где ты теперь живёшь?
- В Москве.
- А я здесь, на заводе "Прогресс" в котельном цеху работаю. Решил после ночной смены зайти на вокзал, пиво купить. Нигде ж теперь не купишь, кроме как в вокзальном буфете с наценкой. Мама свинное сало посолила, без пива его жалко употреблять... Прихожу, слышу, кто-то Забродского зовёт.
"Неужели Гуменючка ещё жива? - думаю я, - совсем уж глубокая старуха, а по-прежнему сало солит".
Я убеждён, что украинское сало - лучшее в мире. Это одна из тех, немногих истин, в которых я твёрдо убеждён. Сама Гуменючка, насколько я помню, родом из-под Винницы и потому она владеет высшим секретом салосоления. Ибо если украинское сало лучшее в мире, то винницкое - лучшее среди украинского, а Тульчинский район, откуда Гуменючка, лучший, по салосолению на Винничине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Впрочем, общеизвестно, что в среднем русский человек в русских областях гораздо лучше русского в областях нерусских. Чужак всё-таки. Ходит - нет, нет, да и оглянется: что сзади? В старое время было сословное единство дворянства, которое ослабляло национальную рознь, было единство культурное, которое эту рознь почти ликвидировало. А красномордому сибиряку-отставнику как с украинским, толстозадым хатовладельцем национальные противоречия замазать? Анекдотами про "кухочку". Вон они по перрону идут рядом, пельмень с галушкой. Рыбные снасти при них, плетёные местные кошёлки с выпивкой, салом, помидорами, видать в Червоное собрались на рассветную рыбалку, лещей удить, да карасей. Идут, как два брата, на бердичевских евреев поглядывают, да посмеиваются. Однако, бердичевские евреи привыкли такие усмешки не замечать, у них свои проблемы. Чичильницкого, к примеру, так и не нашли.
Когда-то на одной бердичевской свадьбе я встретил множество Чичильницких, сразу несколько семей. И едва заиграла музыка, как они все пустились в пляску, высоко подбрасывая ноги и напевая:
Гезунт золс те зайн,
Гезунт золс те зайн,
Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй,
Гезунт золс те зайн.
Поют хорошо. Многие Чичильницкие участвуют в сводном хоре города Бердичева. Я помню, как на областном смотре в Житомире этот хор, женщины в русских сарафанах, мужчины в вышитых рубашках, исполнил песню Павла Кузьмича Самохина, директора бердичевского музыкального училища:
Мой голубчик по саду гуляет
Прехороший по саду гуляет
Ой-ели-ели-ей...
А когда бердичевские парубки и девчата вышли на заключительный гопак, то и среди них было несколько Чичильницких обоего пола в красных чоботях: "Гоп, кумо, не журысь..."
- Чичильницкий, - кричат уже в конце перрона у самого тепловоза, и один раз даже по имени, - Ы-ы-ы-зя! - тепловозным гудком, - Ызя Цызин!
Нет, это уже другого зовут. А где же Чичильницкий? Может Чичильницкий должен был приехать этим, двадцать седьмым, да дела задержали в Киеве или Казатине? У Чичильницкого всюду дела.
Пройтись бы и мне, Забродскому, по Бердической земле. Но опасаюсь выйти из поезда после казатинских волнений. Выхожу в тамбур и, держась за вагонные поручни, спускаюсь на две ступеньки, оглядываюсь, глотаю ночной бердичевский воздух. Бердичев спит в своих домах и на своих кладбищах: православном недалеко от вокзала, католическом, отделённом от православного лишь забором, и еврейском, в противоположном конце города, у кожзавода. Когда едешь автобусом из Киева в Бердичев по житомирскому шоссе, то, въезжая в город, видишь кучи грубых камней, среди лишённой зелени, безжизненной пустыни. Это и есть еврейское кладбище. Гулять по такому кладбищу не хочется, особенно вдыхая ароматы кожзавода, не поют на таком кладбище соловьи в кустарнике, не цветёт сирень. До революции, да и позднее до гитлеровского пришествия евреи составляли в Бердичеве 80% населения, но власть ведь всё равно находилась в руках православных, которые своему покойнику отдавали предпочтение. Правда, позднее, с развитием города, шумный вокзал и шумный завод вплотную подступили и к православной кладбищенской ограде. Нет ничего удиви-тльного, что остановка в Бердичеве пробудила во мне кладбищенские мотивы. Бердичев это прошлое моего народа, а прошлое - это кладбище. Бердичев - это и моё личное прошлое, это человеческие образы, давно похороненные и забытые. Впрочем христиане верят в воскресение и на красивых христианских кладбищах царит дух воскресения. Что бы не говорить о религиозно-философской стороне проблемы, но я любил просто так, в весенний или летний день погулять по православному бердичев-скому кладбищу, посмотреть на его чудесные памятники, посидеть на мягкой траве.
- Чичильницкий, - не унимаются, - Чичильницкий! Настойчивый народ, если им нужен Чичильницкий, будут кричать, пока тот в Казатине не услышит. Держась за поручни, подаю своё тело вперёд, набираю побольше воздуха и громко кричу:
- Забродский! Забродский! Феликс Забродский! Пусть моё имя и фамилия окунутся в Бердичевский воздух, поплывут в нём вольным стилем, обогнут здание вокзала, приземлятся на бердичевский булыжник, поскачут по трём городским бульварам, которые тянутся от самого вокзала к центру и далее к тому месту, где стояла ныне покойная, знаменитая бердичевская водонапорная башня, сложенная из серого, старинного кирпича. Старые бердичевские бульвары тоже можно считать покойными. Ограждение - ажурная решётка, какой не постыдился бы ни Ленинград, ни Одесса - снесена, многие старые каштаны вырублены, ибо они заслоняли вид с бульвара на новопо-строенный горком партии, оштукатуренную коробку белого цвета, прозванную бердичевлянами белый дом.
- Забродский, - не унимаюсь я, - Забродский, - посылаю вместо затихающих звуков моей фамилии новые и новые. Авось они разбудят моё прошлое.
- Слушай, куда ты едешь?
Я приглядываюсь. С этим человеком я разговаривал последний раз лет тридцать назад, но он спросил меня так, будто мы с ним расстались только вчера, после того, как вместе проводили в Загребелье девочек-селяночек с бердичевской швейной фабрики. Фамилия его Гуменюк. Кстати, чистокровный украинец. Но в Бердичеве все украинцы говорят по-русски с еврейским акцентом.
- Слушай, где ты теперь живёшь?
- В Москве.
- А я здесь, на заводе "Прогресс" в котельном цеху работаю. Решил после ночной смены зайти на вокзал, пиво купить. Нигде ж теперь не купишь, кроме как в вокзальном буфете с наценкой. Мама свинное сало посолила, без пива его жалко употреблять... Прихожу, слышу, кто-то Забродского зовёт.
"Неужели Гуменючка ещё жива? - думаю я, - совсем уж глубокая старуха, а по-прежнему сало солит".
Я убеждён, что украинское сало - лучшее в мире. Это одна из тех, немногих истин, в которых я твёрдо убеждён. Сама Гуменючка, насколько я помню, родом из-под Винницы и потому она владеет высшим секретом салосоления. Ибо если украинское сало лучшее в мире, то винницкое - лучшее среди украинского, а Тульчинский район, откуда Гуменючка, лучший, по салосолению на Винничине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49