Дрейк понял, что советский капитан посмеивается над ним. Он посмотрел на капитана, потом перевел взгляд на свою ногу в носке, которой он вырисовывал в воздухе вензеля.
– Вы шутите надо мной, капитан, – сказал Дрейк.
– А я решил, что вы шутите, – ответил Малыгин.
– Я серьезно, – сказал Дрейк.
– А если серьезно, то лучше не будьте… дураком и мерзавцем! – последние слова Малыгин произнес по русски и затем добавил по-английски: – Илько – гражданин Советского Союза!
И капитан вышел из кают-компании
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ДЕВЯТЬ БАЛЛОВ
На следующий день утром Пав тик Жаворонков передал капитану радиограмму с предписанием следовать в порт.
«Октябрь» взял курс на Архангельск.
Англичане и маленький китаец настолько занимали наши мысли, что я почти забыл о Грисюке. Да он и сам редко выходил на палубу. «Ладно, – думал я, – придем в Архангельск, и я поведу Грисюка домой. Какой это будет у нас желанный гость! Вот обрадуются мама и де душка! И обо всем его расспросят».
Ли мы видели редко. Должно быть, ему здорово попало от Дрейка, и он теперь боялся с нами встречаться. Когда кто-нибудь из команды подходил к нему, он пугливо убегал.
Погода наладилась. Даже в океане чувствовалось наступление лета. Солнце уже нагревало палубу, горело в медных поручнях, яркими отблесками играло в волнах.
Мы сидели на палубе и разговаривали.
– Правильно сказал Илько, – заметил Костя. – Этого китайчонка надо бы отнять у инглишей, а потом отправить в Китай. Ему там будет лучше.
– Сейчас в Китае война, – сказал Жаворонков. – Китай хотят сделать колонией. Ему бы у нас, в России, остаться. Только, наверное, англичане не согласятся его оставить. Этот штурман, этот Дрейк…
– А какое дело Дрейку? – спросил с возмущением кочегар Матвеев. – Разве он купил мальчишку? У него нет никаких прав!
– Нужно обо всем этом рассказать капитану. Он в Архангельске посоветуется с кем нужно и все устроит.
– Надо сказать Ли, что у нас он будет учиться. А когда вырастет, то поедет в Китай.
– Может быть, тогда в Китае тоже будет Советская власть, – предположил Костя. – Правильно. Но где он, этот Ли?
– Он боится выходить, – сказал Жаворонков. – А вообще-то он забавный. Я ему читаю стихи «Горит восток зарею новой…», а он меня спрашивает: «Восток – это Чайна?» – «Да, – говорю, – Чайна, Китай и еще много других стран». Он смотрит на меня так жалобно и говорит: «Попроси капитана, пусть он свезет Ли в Китай!» Я ему сказал, что это очень далеко и совсем нам не по пути. Он и загрустил…
…К вечеру опять посвежело. Поднимался ветер. Он дул, как говорят моряки, в скулу. Море уже волновалось, но пока казалось, что оно только играет.
Такая коварная игра знакома опытным мореплавателям. Недаром боцман Иван Пантелеевич Родионов с матросом Веретенниковым уже поджимали талрепы у шлюпок и дополнительно закрепляли палубный груз.
Я люблю море в любую погоду. Вероятно, море не любят только те, кто его никогда не видел или кто совсем не переносит морской качки. Но дедушка Максимыч всегда говорил, что к морю может привыкнуть каждый, нужно только не раскисать, крепиться, получше закусывать и работать.
Кочегар Матвеев часто напевал шуточную песенку:
Люблю я крепкий шторм на море,
Когда… на берегу сижу.
Сам Матвеев любил море всей душой.
Сильный шторм на море, конечно, приносит мало удовольствий. Нос парохода зарывается в воду, волны с ревом врываются на полубак, и свирепствуя, катятся по палубе, обрывая и унося с собой все, что слабо держится на судне. Обезумевший ветер таранит капитанский мостик, словно хочет обезглавить корабль, рвет флаг, будто задумал лишить корабль достоинства и чести. И все-таки чаще всего эта тяжелая схватка оканчивается победой экипажа корабля. Обессиленное море сдается, начинает успокаиваться. Ветер уходит далеко.
Спокойное море не менее красиво и могуче, чем штормовое. Тогда оно бархатисто-голубое или зеленоватое, с мириадами световых отблесков. И, глядя на него, порой кажется, что нет ничего в мире, кроме сливающихся в горизонте неба и моря.
Хорошо быть моряком и в то же время художником!
Счастливец Илько! У него много рисунков, где изображены море и корабли, скалистые берега и тихие бухты. Может быть, Илько будет учиться и потом напишет такую картину, которая прославит его. Я верил, что Илько станет знаменитым художником.
Скоро «Октябрь» придет в Архангельск, и мы снова будем в Соломбале. Я любил море и пароход «Октябрь», но почему-то всегда тосковал по Соломбале, по зеленым тихим улочкам, по речке, у берегов которой всегда теснились карбасы и лодки. Скоро я увижу маму, деда Максимыча и, может быть, встречу Олю.
Обычно, если пароход приходит в порт, моряков встречают на причале родные, знакомые, друзья. А теперь-то уж нас обязательно будут встречать. На «Октябре» находятся спасенные англичане. Павлик Жаворонков получил из редакции газеты радиограмму – просили сообщить подробности розысков и спасения английских моряков.
Если бы на пристань пришла Оля! Но это невозможно: ведь она не знает о приходе «Октября». Да и зачем она придет? Может быть, за все это время она даже не вспомнила обо мне.
Когда я оставался один, я часто вынимал из записной книжки фотокарточку. Оли и рассматривал ее, вспоминал разговор с ней, наше детство и последние встречи.
…К утру ветер усилился. Начинался шторм. Я вышел на вахту. Качка мешала работать – машину смазывать стало очень трудно.
На палубе что-то воет, шумит, грохочет. Кажется, что рушатся палубные надстройки, лопаются тросы, падают мачты. Внизу, в машинном отделении, когда не видишь, что творится вверху, становится жутко и хочется поскорее вырваться на палубу.
Мы благополучно отстояли и сдали вахту.
– Сегодня нас изрядно потреплет, – сказал старший машинист Павел Потапович. – Ты, кажется, еще не был в крепком шторме? Ну, ничего, держись, парень! Наш «Октябрь» выдержит, а от качки не умирают.
Едва я поднялся на палубу, как на меня налетела огромная волна, подняла и ударила о стенку. Я упал и тщетно пытался за что-нибудь ухватиться. Холодная громада воды потащила меня за собой. Я ощутил себя совершенно беспомощным и не мог даже крикнуть.
Вдруг я почувствовал, что кто-то держит меня. Вода схлынула, и я услышал ворчливый голос боцмана Родионова:
– Ходи, да смотри! Здесь не на бульваре… эдак и за бортом можно оказаться!
Боцман, уцепившись одной рукой за ванту, другой крепко держал меня за рукав.
У меня сильно болел затылок. Родионов помог мне добраться до кубрика. Пробираясь по кубрику, он ругал кочегаров за беспорядок в помещении.
– Думаете, шторм – так и уборку делать не нужно!
– Делали уборку, Иван Пантелеич, – оправдывался дежурный, – да только пользы никакой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21