В этом случае отрицательные стороны такого человека развиваются, а положительные затухают.
Примером подавления характера в результате болезни можно рассматривать судьбу П. Я. Чаадаева, современника и друга Пушкина, автора трактата «Философские письма», которые спровоцировали в свое время раскол российского общества на «славянофилов» и «западников». За инакомыслие Чаадаева объявили сумасшедшим. Находясь под надзором полиции, Чаадаев пишет трактат «Апология сумасшедшего», чисто политический памфлет, не связанный с психопатией. Но сам Чаадаев был болен и его хроническая болезнь — геморрой — подавляла его характер, он был желчен, склонен к простудам, чувствителен к переменам погоды, очень болезненно переживал собственное нездоровье.
«Ко всему прочему Чаадаев страдал несварением желудка, а это (современная медицина сходится здесь с тогдашней во мнениях) располагает к пессимизму вообще и к желчности в частности. До самой смерти в 1859 году Чаадаев мучился от периодического разлива желчи и, видимо, в этой связи не мог долго поддерживать разговора ни на одну сколько-нибудь приятную и жизнерадостную тему — всегда сворачивал на безысходность русской жизни. Мрачность его проистекала ещё и от того, что во время своих приступов он не мог ни сидеть, ни ходить, ни стоять, принимал знакомых полулежа, стонал, и все отмечали желтый цвет его лица. „Болезненная сосредоточенность на трагедии“ — сформулировал свой диагноз один из исследователей» (журнал «Будь здоров!», № 1, 1999).
Немалое число людей больны хроническими болезнями и в большинстве случаев их характеры — кошмар для близких. В то же время есть характеры, которые, несмотря на хронические болезни, дарят людям целый огромный мир чувств, переживаний даже предсказывают будущее изменений человеческих душ. К таким характерам относился характер великого русского писателя Федора Достоевского.
Достоевский был человеком с «содранной кожей», т. е. с обнаженными нервами, проживший неповторяемую фантастическую жизнь любви и страстей, полную неожиданностями и мучительными противоречиями. В то же время он был малоизвестен как человек и личность. Это потому, что Достоевский был сдержан и немногословен, когда дело касалось его личных, особенно любовных чувств, и, за редкими исключениями, он избегал признаний даже в письмах к любимым женщинам.
К этому следует добавить, что Достоевский, был писателем глубоко субъективным, превратил свои романы в монолог — исповедь, а скрытые стороны своего существования отразил в них неполно и косвенно.
Но верно и то, что Достоевский прожил глубоко трагическую жизнь, а его одиночество было безгранично. Читатели его романов-трагедий, «романов-исповедей» видели в нем проповедника гуманности, певца «бедных людей», «униженных и оскорбленных» и им, людям прошлого века, мир Достоевского представлялся фантастическим. ХХ век увидел в Достоевском не только талантливого психопатолога, но и религиозного мыслителя.
Жизнь и творчество великого романиста неразделимы. Достоевский «жил в литературе» и она была его жизненным делом и трагической судьбой. Во всех своих произведениях он решал загадку своей личности, говорил только о том, что им лично было пережито.
Однако если мы коснемся истории отношений писателя с женщинами, то увидим, что роль пола и любви в жизни Достоевского очень велика. Такая гениальная и глубокая индивидуальность как Достоевский — патологический любовник и мятущийся искатель святости, — ни в чем не знала пределов, свойственных современному человеку, ограждающему себя от стрессов и заботящемся о своем здоровье.
Интерес к эротизму Достоевского возникает потому, что он в своих романах и повестях так страстно говорит о тайнах и безумиях пола, много раз показывает развратников, растлителей и сластолюбцев, так образно подает грешных и роковых женщин, что читатель вправе задать себе вопрос: откуда пришло к Достоевскому подобное знание такой подробной чувственной эротики его растленных героев и героинь?
Создал ли великий писатель такой мир страстей и сладострастия, преступлений и возмездия, взлетов духа, мечты, беснований плоти лишь из наблюдений над другими людьми или же из собственного опыта?
В самом Достоевском бушевали чувственные бури и его существование было полно телесных соблазнов и порывов.
Но он не был бы великим писателем, и вообще писателем, если бы живописал великие страсти своих героинь и героев, не опираясь на свое огромное чувственное воображение, подкрепленное прекрасной памятью и острой наблюдательностью. В мире было и есть немало талантливых мужчин, имевших куда более обширный опыт интимных связей с женщинами, чем Достоевский, но не подаривших миру ни одного великого романа-исповеди.
Во всех своих произведениях Достоевский изображал неудачи любви, связанной с жертвой и страданиями. В то же время любви торжествующей, радостной и по-мужски уверенной он описывать не умел или не хотел. Интенсивность его эротики и сексуального напряжения объясняются его ничем не ограниченным воображением и вынужденными периодами воздержания от общения с женщинами. Воздержания происходили, например, в период каторги, по причине болезней, мнительности, меланхолии.
Сочетание в характере женщины детского и женского начал, хрупкости и изящества в фигуре вызывало у Достоевского острое физическое влечение, будило его эротическую фантазию и тогда такая женщина казалась ему необыкновенной и желанной. К тому же, если эта женщина страдала, то это ещё больше привлекало его внимание, поражало его воображение и вызывало чувственный порыв, что вело к сложным переживаниям, в которых Достоевский не мог и не всегда хотел разобраться. Это объясняется тем, что чувствительность к чужому горю, женскому, повышала его эротическую возбудимость.
Потому в эротизме Достоевского садистские и мазохистские влечения переплетались самым причудливым образом: любить — значило жертвовать собою и отзываться всей душой, всем телом на чужое страдание, хотя бы ценою собственных мук. Но было и любить — значило для Достоевского мучить самому, причинять страдание, больно ранить любимое существо.
Не каждая женщина могла разделить с Достоевским его сладострастия, его чувственности с учетом его повышенной сексуальности, его комплексов мазохизма и садизма. Как и в жизни, так и в любви был человеком тяжелым и странным. Его любовь была нелегкая — с её противоречиями нежности, сострадания, жажды физического влечения, боязни причинить боль и неудержимого стремления к мучительству. Он не знал простых чувств. Его любовь разрывала на части и тело и душу. При этом великий писатель, умевший разгадать и представлять все изгибы ума и сердца своих многочисленных и сложных героев, не находил слов, когда ему приходилось говорить о собственных переживаниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Примером подавления характера в результате болезни можно рассматривать судьбу П. Я. Чаадаева, современника и друга Пушкина, автора трактата «Философские письма», которые спровоцировали в свое время раскол российского общества на «славянофилов» и «западников». За инакомыслие Чаадаева объявили сумасшедшим. Находясь под надзором полиции, Чаадаев пишет трактат «Апология сумасшедшего», чисто политический памфлет, не связанный с психопатией. Но сам Чаадаев был болен и его хроническая болезнь — геморрой — подавляла его характер, он был желчен, склонен к простудам, чувствителен к переменам погоды, очень болезненно переживал собственное нездоровье.
«Ко всему прочему Чаадаев страдал несварением желудка, а это (современная медицина сходится здесь с тогдашней во мнениях) располагает к пессимизму вообще и к желчности в частности. До самой смерти в 1859 году Чаадаев мучился от периодического разлива желчи и, видимо, в этой связи не мог долго поддерживать разговора ни на одну сколько-нибудь приятную и жизнерадостную тему — всегда сворачивал на безысходность русской жизни. Мрачность его проистекала ещё и от того, что во время своих приступов он не мог ни сидеть, ни ходить, ни стоять, принимал знакомых полулежа, стонал, и все отмечали желтый цвет его лица. „Болезненная сосредоточенность на трагедии“ — сформулировал свой диагноз один из исследователей» (журнал «Будь здоров!», № 1, 1999).
Немалое число людей больны хроническими болезнями и в большинстве случаев их характеры — кошмар для близких. В то же время есть характеры, которые, несмотря на хронические болезни, дарят людям целый огромный мир чувств, переживаний даже предсказывают будущее изменений человеческих душ. К таким характерам относился характер великого русского писателя Федора Достоевского.
Достоевский был человеком с «содранной кожей», т. е. с обнаженными нервами, проживший неповторяемую фантастическую жизнь любви и страстей, полную неожиданностями и мучительными противоречиями. В то же время он был малоизвестен как человек и личность. Это потому, что Достоевский был сдержан и немногословен, когда дело касалось его личных, особенно любовных чувств, и, за редкими исключениями, он избегал признаний даже в письмах к любимым женщинам.
К этому следует добавить, что Достоевский, был писателем глубоко субъективным, превратил свои романы в монолог — исповедь, а скрытые стороны своего существования отразил в них неполно и косвенно.
Но верно и то, что Достоевский прожил глубоко трагическую жизнь, а его одиночество было безгранично. Читатели его романов-трагедий, «романов-исповедей» видели в нем проповедника гуманности, певца «бедных людей», «униженных и оскорбленных» и им, людям прошлого века, мир Достоевского представлялся фантастическим. ХХ век увидел в Достоевском не только талантливого психопатолога, но и религиозного мыслителя.
Жизнь и творчество великого романиста неразделимы. Достоевский «жил в литературе» и она была его жизненным делом и трагической судьбой. Во всех своих произведениях он решал загадку своей личности, говорил только о том, что им лично было пережито.
Однако если мы коснемся истории отношений писателя с женщинами, то увидим, что роль пола и любви в жизни Достоевского очень велика. Такая гениальная и глубокая индивидуальность как Достоевский — патологический любовник и мятущийся искатель святости, — ни в чем не знала пределов, свойственных современному человеку, ограждающему себя от стрессов и заботящемся о своем здоровье.
Интерес к эротизму Достоевского возникает потому, что он в своих романах и повестях так страстно говорит о тайнах и безумиях пола, много раз показывает развратников, растлителей и сластолюбцев, так образно подает грешных и роковых женщин, что читатель вправе задать себе вопрос: откуда пришло к Достоевскому подобное знание такой подробной чувственной эротики его растленных героев и героинь?
Создал ли великий писатель такой мир страстей и сладострастия, преступлений и возмездия, взлетов духа, мечты, беснований плоти лишь из наблюдений над другими людьми или же из собственного опыта?
В самом Достоевском бушевали чувственные бури и его существование было полно телесных соблазнов и порывов.
Но он не был бы великим писателем, и вообще писателем, если бы живописал великие страсти своих героинь и героев, не опираясь на свое огромное чувственное воображение, подкрепленное прекрасной памятью и острой наблюдательностью. В мире было и есть немало талантливых мужчин, имевших куда более обширный опыт интимных связей с женщинами, чем Достоевский, но не подаривших миру ни одного великого романа-исповеди.
Во всех своих произведениях Достоевский изображал неудачи любви, связанной с жертвой и страданиями. В то же время любви торжествующей, радостной и по-мужски уверенной он описывать не умел или не хотел. Интенсивность его эротики и сексуального напряжения объясняются его ничем не ограниченным воображением и вынужденными периодами воздержания от общения с женщинами. Воздержания происходили, например, в период каторги, по причине болезней, мнительности, меланхолии.
Сочетание в характере женщины детского и женского начал, хрупкости и изящества в фигуре вызывало у Достоевского острое физическое влечение, будило его эротическую фантазию и тогда такая женщина казалась ему необыкновенной и желанной. К тому же, если эта женщина страдала, то это ещё больше привлекало его внимание, поражало его воображение и вызывало чувственный порыв, что вело к сложным переживаниям, в которых Достоевский не мог и не всегда хотел разобраться. Это объясняется тем, что чувствительность к чужому горю, женскому, повышала его эротическую возбудимость.
Потому в эротизме Достоевского садистские и мазохистские влечения переплетались самым причудливым образом: любить — значило жертвовать собою и отзываться всей душой, всем телом на чужое страдание, хотя бы ценою собственных мук. Но было и любить — значило для Достоевского мучить самому, причинять страдание, больно ранить любимое существо.
Не каждая женщина могла разделить с Достоевским его сладострастия, его чувственности с учетом его повышенной сексуальности, его комплексов мазохизма и садизма. Как и в жизни, так и в любви был человеком тяжелым и странным. Его любовь была нелегкая — с её противоречиями нежности, сострадания, жажды физического влечения, боязни причинить боль и неудержимого стремления к мучительству. Он не знал простых чувств. Его любовь разрывала на части и тело и душу. При этом великий писатель, умевший разгадать и представлять все изгибы ума и сердца своих многочисленных и сложных героев, не находил слов, когда ему приходилось говорить о собственных переживаниях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63