Это было первое приличное пальто. С деньгами в семье было туго, в решиться в этих условиях отдать мне машину казалось абсолютным безумием. Ведь можно было продать её, деньги получить — три с половиной тысячи, не меньше. Можно было бы хорошо подправить семейный бюджет, но родители решили меня побаловать. Отдали «Запорожец» сыночку, и он на нем благополучно рассекал. Я на этом «Запорожце» все время ездил, даже на сборы.
Я лихачом был. И при этом все время боялся разбить машину. Как её потом восстанавливать?
…Уже к концу университета мы «ездили на военные сборы. Там были и два моих друга, с одним из которых мы в Гагры ездили. Два месяца провели на этик сборах. Было, конечно, попроще, чем на спортивных, и быстро надоело. Там основное развлечение — карты. Играли в карты, а потом ходили к бабке в деревню за молоком. Кто выиграет — покупает молоко. Я играть сразу отказался, а они — нет. И все быстро проиграли. Когда у них совсем ничего не осталось, они подошли и говорят. „Дай нам денег“. Азартные были игроки. Я думаю: дать, что ли, им? Проиграют же. А они; „Да ладно, тебя твои гроши все равно не спасут. Отдай нам“. А я же говорю — у меня пониженное чувство опасности. Отдал.
Они на эти деньги так раскрутились! Сначала очень много выиграли, а потом все оставшееся время никак не могли их проиграть. Мы каждый вечер к бабке ходили молоко покупать.
…Все эти годы в университете я ждал, что обо мне вспомнит тот человек, к которому я тогда приходил в приемную КГБ. А оказалось, что про меня, естественно, забыли. Я же к ним пришел школьником. Кто же знал, что я такую прыть проявлю? А я помнил, что у них инициативников не берут, и поэтому не давал знать о себе.
Четыре года прошло. Тишина. Я решил, что все, тема закрыта, и начал прорабатывать варианты трудоустройства сразу в два места — в спецпрокуратуру (она и сейчас на режимных объектах существует) и в адвокатуру. Это было престижное распределение.
Но на четвертом курсе на меня вышел один человек и предложил встретиться. Правда, человек этот не сказал, кто он такой, но я как-то сразу все понял. Потому что он говорит: «Речь идет о вашем будущем распределении, и я хочу на эту тему с вами поговорить. Я бы пока не хотел уточнять куда».
Тут я все и смикитил. Если не хочет говорить куда, значит — туда.
Договорились встретиться прямо на факультете, в вестибюле. Я пришел. Прождал его минут где-то двадцать. Ну думаю, свинья какая! Или кто-то пошутил, обманул? И уже хотел уходить. Тут он и прибежал запыхавшийся.
— Извини, — говорит.
Мне это понравилось.
— Впереди, — говорит, — Володя, ещё очень много времени, но как бы ты посмотрел, в общем в целом, если бы тебе предложили пойти на работу в органы?
…Я, когда принимал предложение того сотрудника отдела кадров Управления (он, впрочем, оказался не по кадрам, а сотрудником подразделения, которое обслуживало вузы), не думал о репрессиях. Мои представления о КГБ возникли на основе романтических рассказов о работе разведчиков. Меня, без всякого преувеличения, можно было считать успешным продуктом патриотического воспитания советского человека.
…Но после разговора в вестибюле все вдруг затихло. Пропал тот человек. Уже комиссия по распределению на носу. И тут опять звонок. Приглашают в отдел кадров университета. Разговаривал со мной Дмитрий Ганцеров, я фамилию запомнил. Он и провел со мной первую установочную беседу накануне распределения.
А на самой комиссии чуть не случился казус. Когда дошли до моей фамилии, представитель отдела юстиции сказал: «Да, мы берем его в адвокатуру». Тут резко проснулся опер, курировавший распределение, — он до этого спал где-то в углу. «Нет-нет, — говорит, — этот вопрос решен. Мы берем Путана на работу в органы КГБ». Прямо на распределении сказал, открыто.
— Говорили примерно так: «Предлагаем поработать на том участке, на который пошлем. Готовы?» Кто-то отвечал: «Мне надо подумать». Все, иди, следующий. И шансов больше у этого человека нет. Если он начинает ковырять в носу: там хочу, а там не хочу, — то его очень сложно использовать…
— Меня оформили сначала в секретариат Управления, потом в контрразведывательное подразделение, и я там проработал около пяти месяцев.
…Помню, они как-то разрабатывали одно мероприятие. Сидела целая группа. Меня тоже привлекли. Я уже не помню детали, но один говорит:
«Давайте так-то и так-то сделаем. Согласны?» Я говорю: «Нет, это неправильно». — «Что такое, почему неправильно?» — «Это противоречит закону». Он удивляется: «Какому закону?» Я называю закон. Они говорят: «Но у нас же есть инструкция». Я опять про закон. Они ничего не понимают — я опять про инструкцию. Я говорю: «Так это же инструкция, а не закон».
А собеседник мой искренне и с удивлением: «Для нас инструкция и есть самый главный закон». Причем сказал дед без иронии. Абсолютно. Так они были воспитаны, так работали. Я так не мог. И не только я, но и практически все мои ровесники.
Несколько месяцев покрутился формально, подшивал дела какие-то. А через полгода меня отправили на учебу, на шесть месяцев, на курсы переподготовки оперативного состава. Это была ничем не примечательная школа у нас, в Ленинграде. Считалось, что база у меня есть, а нужна чисто оперативная подготовка. Я там проучился, вернулся в Питер и ещё где-то около полугода отработал в контрразведывательном подразделении.
…Пока я полгода работая в контрразведывательном подразделении, на меня, видимо, обратили внимание сотрудники внешней разведки. Начали со мной беседовать. Одна беседа, вторая, ещё раз и еще… Разведка постоянно активно ищет себе людей, в том числе среди кадровых сотрудников органов безопасности. Брали молодых, подходящих по некоторым объективным данным.
Конечно, мне хотелось в разведку. Считалось, что разведка — это белые воротнички в органах. Очень много блатников было, конечно. Это факт, к сожалению. Потому что мы все знаем, что такое для человека был выезд за границу в условиях Советского Союза.
Естественно, я согласился, потому что это было интересно. Довольно быстро уехал на спецподготовку в Москву, где пробыл год. Потом вернулся опять в Ленинград, проработал там, как раньше говорили, в первом отделе. Первое главное управление — это разведка. В этом управлении были подразделения в крупных городах Союза, в том числе и в Ленинграде. Там я проработал где-то четыре с половиной года, после этого опять поехал в Москву на учебу в Краснознаменный институт имени Андропова. Сейчас это Академия внешней разведки.
— Когда я учился в КИ, с самого начала было ясно, что меня готовят в Германию, потому что натаскивали на немецкий язык. Вопрос был только, куда — в ГДР или ФРГ.
Для того чтобы поехать в ФРГ, надо было подработать в соответствующем отделе центрального аппарата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63