Последний вопрос старика вызвал во мне досаду.
- Что ж, - сказал я, - вы находите мое охотничье приключение столь забавным, столь достойным осмеяния?
- Нимало, - возразил старик, - нимало, любезный тезка, но ты мне поверишь, какую потешную рожу строит такой вот несмышленыш и как уморительно ведет он себя, когда господь Бог ниспошлет ему какое-нибудь приключение. Был у меня в университете приятель, скромный, спокойный, рассудительный малый. Случай замешал его, хотя он никогда не подавал к тому повода, в какое-то дело чести, и он, кого большая часть буршей считала трусом, простофилей, повел себя с таким решительным мужеством, что все диву давались. Но с того времени он совсем переменился. Из прилежного рассудительного юноши превратился в заносчивого хвастливого забияку. Он кутил, буйствовал и дрался, все ради глупого ребячества, (*59)и не унялся до тех пор, покуда старшина землячества, которое он оскорбил самым грубым образом, не заколол его на дуэли. Я рассказываю тебе все это, тезка, просто так, а ты уж думай по сему случаю что хочешь. А теперь, возвращаясь к баронессе и ее болезни... - Тут в зале послышались тихие шаги, и мне почудилось, что по воздуху проносятся ужасные вздохи. "Ее уже нет!" - мысль эта пронизала меня как убийственный удар молнии. Старик поспешно встал и громко окликнул:
- Франц! Франц! - "Слушаю, господин стряпчий", - ответили за дверью. Франц, - продолжал мой дед, - помешай уголья в камине и, коли можно, приготовь нам по чашке чаю. Чертовски холодно, - обратился он ко мне, лучше уж мы потолкуем там, сидя у камина. Старик отпер дверь, я машинально последовал за ним.
- Ну, как там дела? - спросил дед у кастеляна.
- Э, да что там, - отвечал Франц, - все было не так страшно; госпожа баронесса совсем оправилась и полагает, что приключился маленький обморок от дурного сна.
Я едва не закричал от радости и восторга, но строгий взгляд старика осадил меня.
- Вот как? - сказал он. - А ведь, в сущности, не худо было бы теперь соснуть часика два. Франц, брось-ка хлопотать о чае!
- Как угодно, господин стряпчий, - отвечал Франц и оставил нас, пожелав спокойной ночи, невзирая на то, что уже пели петухи.
- Слушай, тезка, - сказал дед, выбивая пепел из трубки, - а ведь хорошо, что тебе не приключилось несчастья ни от волка, ни от заряженного ружья!
Тут я понял все и устыдился, что подал старику повод обойтись со мною, как с дурно воспитанным ребенком.
- Сделай одолжение, - сказал мой дед поутру, - сделай одолжение, тезка, сходи вниз и справься о здоровье баронессы. Можешь спросить фрейлейн Адельгейду, а она-то уж сообщит достоверный бюллетень.
Можно себе представить, как я помчался вниз. Но в то самое мгновение, когда я собирался тихонько постучаться в двери передней на половине баронессы, навстречу мне поспешно вышел сам барон. Он в изумлении остановился и вперил в меня мрачный, проницательный взор.
- Что вам здесь надобно? - буркнул он.
Э.Т.А. Гофман - Майорат
Продолжение
(*60)Невзирая на то, что сердце мое неистово билось, я собрался с духом и отвечал твердым голосом:
- По поручению деда моего мне надлежит справиться о здоровье досточтимой госпожи.
- Все это были пустяки - ее обыкновенный нервный припадок. Она спокойно спит, и я уверен, что выйдет к столу здоровая и веселая! Так и передайте!
Барон проговорил это с какой-то страстной горячностью, и оттого мне показалось, что он беспокоится о баронессе больше, нежели хотел показать. Я повернулся, чтобы уйти, но вдруг барон схватил меня за руку и воскликнул, сверкая глазами:
- Мне надо поговорить с вами, молодой человек. Разве я не видел перед собою жестоко оскорбленного супруга, не должен был страшиться столкновения, которое могло кончиться моим позором? Я был безоружен, но тотчас вспомнил, что при мне отличный охотничий нож, подаренный мне дедом уже здесь, в Р...зиттене. И вот я следовал за торопливо уводящим меня бароном, решив не щадить жизни, если мне будет грозить опасность, что со мной поступят недостойным образом. Мы вошли в комнату барона; он замкнул за собою дверь. Скрестив руки, он стал в волнении ходить взад и вперед по комнате, потом остановился передо мною и повторил:
- Мне надо поговорить с вами, молодой человек! Меня обуяла дерзостная отвага, и, возвысив голос, я сказал:
- Полагаю, что слова ваши будут таковы, что я смогу их выслушать без повреждения моей чести!
Барон с изумлением поглядел на меня, словно не понимая моих слов. Потом мрачно потупился, закинул руки за спину и снова стал метаться по комнате. Он взял стоявшее в углу ружье и сунул в него шомпол, будто желая испытать, заряжено оно или нет. Кровь закипела у меня в жилах, я схватился за нож и подошел вплотную к барону, чтобы не дать возможность прицелиться в меня.
- Славное оружие, - сказал барон, ставя ружье на прежнее место.
Я отступил на несколько шагов, но барон опять подошел ко мне и, хлопнув меня по плечу сильнее, чем следовало бы, снова заговорил:
- Верно, я кажусь вам, Теодор, встревоженным и смущенным. Таков я и в самом деле после прошедшей ночи, проведенной среди стольких страхов и волнений. (*61)Нервный припадок жены моей был совсем не опасен, теперь я вижу это сам, но здесь, - здесь, в этом замке, где заколдован темный дух, я беспрестанно опасаюсь чего-то ужасного, и здесь она занемогла в первый раз. Вы - вы один в том виноваты!
Я спокойно отвечал, что не имею и малейшего подозрения, как это могло случиться.
- Ах, - продолжал барон, - когда бы этот проклятый ящик экономши разбился в щепки на скользком льду, когда бы вы... - но нет! Нет! Так должно, так суждено было случиться, и я один виноват во всем. Мне надлежало в ту же минуту, когда вы начали заниматься музыкой в комнате моей жены, уведомить вас о настоящем положении вещей, об особых свойствах ее души. Я порывался заговорить.
- Дайте мне сказать все, - вскричал барон, - я должен предупредить всякое поспешное ваше суждение! Вы почтете меня за грубого, чуждого искусству человека. Я совсем не таков, одна только предосторожность, почерпнутая из глубокого убеждения, принуждает меня всеми силами не допускать сюда такую музыку, которая способна взволновать всякую душу, а также, разумеется, и мою. Знайте же, что моя жена подвержена такой возбудимости, которая наконец умертвит в ней всякую радость жизни. В этих зловещих стенах она не выходит из состояния раздражительной экзальтации, которое обыкновенно овладевает ею лишь на короткое время, но часто служит предвестником серьезной болезни. С полным правом вы можете спросить меня, отчего не избавлю я эту нежную женщину от ужасного пребывания в здешних местах, от этой дикой беспорядочной охотничьей жизни? Назовите это слабостью, - все равно, я не могу оставить ее одну. В непрестанной тревоге я был бы не способен ни к какому важному занятию, ибо знаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
- Что ж, - сказал я, - вы находите мое охотничье приключение столь забавным, столь достойным осмеяния?
- Нимало, - возразил старик, - нимало, любезный тезка, но ты мне поверишь, какую потешную рожу строит такой вот несмышленыш и как уморительно ведет он себя, когда господь Бог ниспошлет ему какое-нибудь приключение. Был у меня в университете приятель, скромный, спокойный, рассудительный малый. Случай замешал его, хотя он никогда не подавал к тому повода, в какое-то дело чести, и он, кого большая часть буршей считала трусом, простофилей, повел себя с таким решительным мужеством, что все диву давались. Но с того времени он совсем переменился. Из прилежного рассудительного юноши превратился в заносчивого хвастливого забияку. Он кутил, буйствовал и дрался, все ради глупого ребячества, (*59)и не унялся до тех пор, покуда старшина землячества, которое он оскорбил самым грубым образом, не заколол его на дуэли. Я рассказываю тебе все это, тезка, просто так, а ты уж думай по сему случаю что хочешь. А теперь, возвращаясь к баронессе и ее болезни... - Тут в зале послышались тихие шаги, и мне почудилось, что по воздуху проносятся ужасные вздохи. "Ее уже нет!" - мысль эта пронизала меня как убийственный удар молнии. Старик поспешно встал и громко окликнул:
- Франц! Франц! - "Слушаю, господин стряпчий", - ответили за дверью. Франц, - продолжал мой дед, - помешай уголья в камине и, коли можно, приготовь нам по чашке чаю. Чертовски холодно, - обратился он ко мне, лучше уж мы потолкуем там, сидя у камина. Старик отпер дверь, я машинально последовал за ним.
- Ну, как там дела? - спросил дед у кастеляна.
- Э, да что там, - отвечал Франц, - все было не так страшно; госпожа баронесса совсем оправилась и полагает, что приключился маленький обморок от дурного сна.
Я едва не закричал от радости и восторга, но строгий взгляд старика осадил меня.
- Вот как? - сказал он. - А ведь, в сущности, не худо было бы теперь соснуть часика два. Франц, брось-ка хлопотать о чае!
- Как угодно, господин стряпчий, - отвечал Франц и оставил нас, пожелав спокойной ночи, невзирая на то, что уже пели петухи.
- Слушай, тезка, - сказал дед, выбивая пепел из трубки, - а ведь хорошо, что тебе не приключилось несчастья ни от волка, ни от заряженного ружья!
Тут я понял все и устыдился, что подал старику повод обойтись со мною, как с дурно воспитанным ребенком.
- Сделай одолжение, - сказал мой дед поутру, - сделай одолжение, тезка, сходи вниз и справься о здоровье баронессы. Можешь спросить фрейлейн Адельгейду, а она-то уж сообщит достоверный бюллетень.
Можно себе представить, как я помчался вниз. Но в то самое мгновение, когда я собирался тихонько постучаться в двери передней на половине баронессы, навстречу мне поспешно вышел сам барон. Он в изумлении остановился и вперил в меня мрачный, проницательный взор.
- Что вам здесь надобно? - буркнул он.
Э.Т.А. Гофман - Майорат
Продолжение
(*60)Невзирая на то, что сердце мое неистово билось, я собрался с духом и отвечал твердым голосом:
- По поручению деда моего мне надлежит справиться о здоровье досточтимой госпожи.
- Все это были пустяки - ее обыкновенный нервный припадок. Она спокойно спит, и я уверен, что выйдет к столу здоровая и веселая! Так и передайте!
Барон проговорил это с какой-то страстной горячностью, и оттого мне показалось, что он беспокоится о баронессе больше, нежели хотел показать. Я повернулся, чтобы уйти, но вдруг барон схватил меня за руку и воскликнул, сверкая глазами:
- Мне надо поговорить с вами, молодой человек. Разве я не видел перед собою жестоко оскорбленного супруга, не должен был страшиться столкновения, которое могло кончиться моим позором? Я был безоружен, но тотчас вспомнил, что при мне отличный охотничий нож, подаренный мне дедом уже здесь, в Р...зиттене. И вот я следовал за торопливо уводящим меня бароном, решив не щадить жизни, если мне будет грозить опасность, что со мной поступят недостойным образом. Мы вошли в комнату барона; он замкнул за собою дверь. Скрестив руки, он стал в волнении ходить взад и вперед по комнате, потом остановился передо мною и повторил:
- Мне надо поговорить с вами, молодой человек! Меня обуяла дерзостная отвага, и, возвысив голос, я сказал:
- Полагаю, что слова ваши будут таковы, что я смогу их выслушать без повреждения моей чести!
Барон с изумлением поглядел на меня, словно не понимая моих слов. Потом мрачно потупился, закинул руки за спину и снова стал метаться по комнате. Он взял стоявшее в углу ружье и сунул в него шомпол, будто желая испытать, заряжено оно или нет. Кровь закипела у меня в жилах, я схватился за нож и подошел вплотную к барону, чтобы не дать возможность прицелиться в меня.
- Славное оружие, - сказал барон, ставя ружье на прежнее место.
Я отступил на несколько шагов, но барон опять подошел ко мне и, хлопнув меня по плечу сильнее, чем следовало бы, снова заговорил:
- Верно, я кажусь вам, Теодор, встревоженным и смущенным. Таков я и в самом деле после прошедшей ночи, проведенной среди стольких страхов и волнений. (*61)Нервный припадок жены моей был совсем не опасен, теперь я вижу это сам, но здесь, - здесь, в этом замке, где заколдован темный дух, я беспрестанно опасаюсь чего-то ужасного, и здесь она занемогла в первый раз. Вы - вы один в том виноваты!
Я спокойно отвечал, что не имею и малейшего подозрения, как это могло случиться.
- Ах, - продолжал барон, - когда бы этот проклятый ящик экономши разбился в щепки на скользком льду, когда бы вы... - но нет! Нет! Так должно, так суждено было случиться, и я один виноват во всем. Мне надлежало в ту же минуту, когда вы начали заниматься музыкой в комнате моей жены, уведомить вас о настоящем положении вещей, об особых свойствах ее души. Я порывался заговорить.
- Дайте мне сказать все, - вскричал барон, - я должен предупредить всякое поспешное ваше суждение! Вы почтете меня за грубого, чуждого искусству человека. Я совсем не таков, одна только предосторожность, почерпнутая из глубокого убеждения, принуждает меня всеми силами не допускать сюда такую музыку, которая способна взволновать всякую душу, а также, разумеется, и мою. Знайте же, что моя жена подвержена такой возбудимости, которая наконец умертвит в ней всякую радость жизни. В этих зловещих стенах она не выходит из состояния раздражительной экзальтации, которое обыкновенно овладевает ею лишь на короткое время, но часто служит предвестником серьезной болезни. С полным правом вы можете спросить меня, отчего не избавлю я эту нежную женщину от ужасного пребывания в здешних местах, от этой дикой беспорядочной охотничьей жизни? Назовите это слабостью, - все равно, я не могу оставить ее одну. В непрестанной тревоге я был бы не способен ни к какому важному занятию, ибо знаю:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24