Володя кивнул. Машины остановились около компрессорной. Из передней «Волги» вышел не кто иной, как Воронков. С ним была Юнна, еще какие-то люди. Улыбаясь, Воронков пошел к Володе.
– Старые знакомые, – сказал он, пожимая руку капитану. – Как успехи?
– Нормально, – сказал Володя.
Воронков обошел всех, со всеми поздоровался. Пожал руку и Марату, не сказав ему ни слова. Остановился, стал смотреть на камень.
– Когда закончили? – спросил он Юнну.
– Вчера, – ответила Юнна.
– Не трясло еще?
– Слава богу, нет.
– Жаль, а не слава богу, – сказал Воронков. Он повернулся к Володе.
– Юнна Александровна не сможет у вас принять работу, – сказал он.
– Это почему? – грозно спросил Саша, но Воронков даже не посмотрел в его сторону. Он говорил только с капитаном.
– И я не могу у вас принять работу, – продолжал он. – Работу у вас примет только приличное землетрясение.
– Мы производили расчеты, Сергей Николаевич, – сказала Юнна.
– Расчеты – это хорошо, – с явной иронией сказал Воронков. – А что происходит у Шайхометова?
– Леса нет, – сказала Юнна. – Железная дорога держит за горло. Отсюда все проблемы.
– Минутку, – прервал ее Воронков, – вы, Юнна Александровна, дойдите до слова «однако». Предположим: «однако к пятому августа недостатки будут устранены».
– Однако, – медленно сказала Юнна, – к пятому августа положение станет еще хуже.
Воронков грозно взглянул на Ковальскую, но ничего не сказал.
– Ладно, разберемся на месте у Шайхометова, – тяжело заключил он. Подошел к Марату.
– Ну как? Освоился? – спросил он у сына.
– Нормально, – солидно ответил Марат. – С энергией перебои частенько бывали.
– Где я тебя найду вечером?
– В общаге.
– Володя! – возмутился Воронков. – Ну как он у тебя говорит? В общаге!
– Не доглядел, – засмеялся Володя.
– Это я у тебя так говорю, – сказал Марат отцу. Воронков не нашел ответа и пошел к машине. Юнна торопливо сказала Володе:
– Как наш роман?
– Продолжается, – улыбнулся Володя. – Завтра утром мы улетаем.
– Мне тебе надо сообщить нечто важное. Где ты сегодня вечером?
– Там же, у столба. С десяти.
– С двенадцати, – сказала Юнна и села в машину.
Когда улеглась пыль, поднятая уехавшими машинами, Володя улыбнулся, захлопал в ладоши и сказал:
– Ну что, моряки, поздравляю!
Все стали пожимать друг другу руки. Володя подошел к молчавшему мрачному Петру Семушину и стукнул его по плечу.
– Ну, – сказал он, – а ты боялся.
– Я и сейчас боюсь, – ответил Петр. – И я хочу тебе сказать, капитан, вот что: лучше поругаться на земле, чем на горе.
– Я с тобой не ругался, Петр, – сказал Володя. – Я просто сторонник принципа единоначалия. Так меня научили на флоте.
– А я с тобой поругался, – сказал Петр. – Мысленно, конечно. Я тебе облегчу жизнь, капитан. Ты все равно должен выбирать – идут только четверо. Я сам отказываюсь от горы.
Володя помолчал немного. Молчали и все вокруг.
– Когда мы с тобой последний раз ходили вместе? – спросил Володя.
– Пять лет назад, – сказал Руслан вместо Петра, – на стену Короны.
– Это когда гроза была, помнишь? – сказал Саша.
– Да-да, – сказал Володя, – мы тогда связали все железо и кинули вниз на сорокаметровом конце. Помнишь?
– А вы, дураки, – сказала Лида, – стали выталкивать из палатки Вадика Кавешникова, потому что у него было два вставных металлических зуба!
– Он, кстати, сильно сопротивлялся! – вспомнил Володя.
– А что ему оставалось делать? – сказал Петр и улыбнулся. – Он запрыгал, как меченый атом: «Ребята, вы что, вы серьезно? У меня двое детей, жена любит, вы что?»
Все смеялись.
– Да, славная была гора, – сказал Володя. – Ладно, Петр, решил так решил.
Возникла неловкая пауза.
– И что? Вы его выгнали? – неожиданно спросил Марат.
– Кого? – не понял Володя.
– С железными зубами.
– Это была шутка, Марат. Тогда было немного страшновато – молнии били непрерывно, все железо светилось и гудело от электричества, из палатки нос страшно было высунуть. Однако нашелся один человек, который вышел на этот жуткий ливень и под эти молнии, собрал все наше железо – кошки, крючья, ледорубы, завязал все железо на длинную веревку и спустил вниз, чтобы молнии, которые очень любят бить в железо, миновали нас.
– Это ты, Володя? – спросил Марат. – Это Петр, – ответил Володя.
Ясным ветреным утром команда была уже на аэродроме – так громко называлось небольшое поле, где полоскалась под ветром полосатая «колбаса» на мачте и возле дощатого домика стоял одинокий вертолет. Отсюда, с плоскогорья, хорошо был виден город строителей – белый горох домов, спички подъемных кранов над серой ребристой ладонью плотины. Снаряжение было погружено, команда сидела на траве. Немного в стороне тоже возлежали на ветерке оба пилота. Единственный провожающий – Петр.
Наконец на дороге, поднимавшейся к аэродрому, показалась машина. Впереди сидела женщина, все узнали Юнну. Пока машина подъезжала, Лида быстро, не глядя на Володю, сказала:
– Одна просьба. Сейчас ты будешь прощаться со своей пассией – не убивай меня до конца.
И, не дождавшись ответа, отошла. В машине кроме Юнны оказались Воронков и Марат. Воронков вышел и уже издали заговорил:
– Ну что, Володя? Мы тут с товарищами обменялись – отдаю я его тебе. Но так договорились – никаких подъемов, пусть сидит внизу, занимается хозработами. И требовать с него построже! Тем более что я еще должен остаться здесь. А вообще, – Воронков сделал попытку погладить сына по голове, отчего Марат недовольно уклонился, – верный мы взяли курс на трудовое воспитание. Есть сдвиги в положительную сторону! Ну, давайте прощаться? Как говорили в наше время – от винта!
Счастливый Марат побежал в самолет и кинул туда свой рюкзак.
– С отцом попрощайся! – сказал Володя.
– Пока! – сказал Марат отцу, но из вертолета не вылез.
– Пока, сынок! – сказал Воронков. Все стали садиться. Володя подошел к Юнне.
– У меня есть один знакомый старик, – сказала Юнна, – который говорит: «Все кончается. Сахар кончается. Работа кончается. Только погода никогда не кончается».
– Дядя Митя, – сказал Володя.
– Да, Бочарников. Ты долго ждал меня вчера?
– Полтора часа.
– Я не могла.
– Я понял.
– Володя, – сказала Юнна, – я думаю, что я тебя люблю. Молчи, не перебивай. Я два с половиной года жила с человеком и никак не могла из себя выжать эти слова. А тебя я вижу всего в четвертый раз… и как-то легко это говорить. Я понятия не имею, что будет дальше. Лишь бы ты был жив. Лишь бы я любила тебя. Все остальное приложится.
– Я думаю о тебе день и ночь, – сказал Володя.
Они помолчали. Володя обернулся: вся команда была уже в вертолете и глядела на них через окна и дверь. Он подал Юнне руку. Возле них топтался Петр, ждавший очереди попрощаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25