как мы волнуемся же против привилегированных высших учебных заведений, откуда выходя и без знания и без сердца, люди уже по одной своей заштампованности получают сразу "9 классный чин" должности. Таким образом источником моего анти–либерального настроения было общее христианское чувство и вместе демократическое (все люди равны по душам, и добряк–консерватор выше прижимистого либерала)" (Василий Розанов)[18].
Вот стихотворение Бориса Алмазова "Социалисты", написанное в 1871 году:
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В трескучих фразах утопая,
Кричала Герцену ура!
В те дни неведомая сила,
Как аравийский ураган,
Вдруг подняла и закрутила
Умы тяжелых россиян;
Все пробудилось, все восстало
И все куда–то понеслось –
Куда, зачем – само не знало, –
Но все вперед,
Во что б ни стало,
Спросонок пер ленивый росс.
Чиновники, семинаристы,
Кадеты, дамы,гимназисты.
Квартальные, профессора,
Грудные дети, фельдшера.
Просвирни, даже генералы –
Всё поступило в либералы,
Бывало, если гимназиста,
Лет эдак в девять прогрессиста,
Слегка начальство посечет,
Уж он на власти гневом пышет,
На суд журнальный их зовет
И в «Колокол» доносы пишет,
И благодушный Огарев
На целый мир подъемлет рёв.
Бывало, кто без уваженья
Смел о разврате говорить,
ему не жить –
«Он враг прогресса, просвещенья»,
Все дружным хором закричат:
Он враг младого поколенья!"
Начальник не дерзал дышать
И ощущал благоговенье,
Неловкость и священный страх
При либеральных писарях
Из молодого поколенья,
И штрафовать их не дерзал
За упущенья, беспорядки,
И по гуманности прощал
Им пьянство, леность, даже взятки!
Когда ж решался сдуру он,
Отсталый вспомнивши закон
И мнимый долг свой исполняя,
Из службы выгнать негодяя, –
То открывалось невзначай,
Что удаленный негодяй
Был не простой, обыкновенный
Мерзавец добрых старых дней,
Но жрец доктрины современной
– Мерзавец – проводник идей;
Что был он в Лондоне известен,
И был хоть на руку нечист,
Но был в душе глубоко честен,
Как всякий истый коммунист,
– Тогда «общественное мненье»
Вдруг поднимало страшный вой:
"Где ж наш прогресс, где просвещенье,
Когда погиб за убежденья
Наш гражданин передовой!"
В ХХ веке Николай Лосский точно сказал о Бердяеве, что тот "был просто одержим мракобесием свободы"[19]. А в 1935 г. в Париже диспут по поводу софиологии закончился тем, что Борис Вышеславцев просто избил Максима Ковалевского, одного из единомышленников В. Лосского и оппонента о. Сергия Булгакова[20].
Вообще сторонники “открытого христианства” парадоксальным образом творят вполне закрытый его вариант. Декларируемая открытость к опыту “западных братьев” совмещается с поразительной глухотой к опыту собственно православному, к отрезанности от реального церковного мира. Об открытости и терпимости отца Георгия Кочеткова можно судить хотя бы по его неоднократным высказываниям о том, что он спокойно будет причащаться вместе с экуменически настроенным католиком, но взаимное причащение с православным фундаменталистом считал бы невозможным[21]. И здесь приходится напомнить, что Апостольские правила (своего рода конституция Церкви) предупреждают (в 8–м правиле), что священник, отказавшийся от причастия с другим православным священником, и не приведший канонически убедительных оснований для такого своего поступка, сам должен быть лишен сана. Вообще нельзя не заметить, что экуменические настроения русских филокатоликов питаются не столько тягой к тому свету, что они видят в опыте западных христиан, сколько неприязнью к реальному православному миру, в котором они живут. Это известное искушение любви к дальним, питаемой прежде всего осуждением ближних…
"Мракобесие свободы" – черта, присущая и тем московским демократическим приходам, где служат духовные потомки отца Александра Меня. На словах они за многообразие мнений и свободу дискуссий в Церкви. Но о тех, кто смеет не видеть в трудах о. Александра эталон православного мыслителя, выражаются языком большевистской пропаганды – "Что бы ни шипели в его адрес завистники и ненавистники…"[22]. Мои книги они никогда не пускают к себе – я не из их гнезда[23]. Также и в прессе – есть определенные телепередачи, где я никогда не смогу появиться. Там совершенно четкая установка: найдите другого батюшку, тупенького какого–нибудь или там косноязычного, чтобы создал соответствующий имидж Православию.
В 1999 году молоденькая журналистка из газеты "Сегодня" взяла у меня интервью о Пасхе. Материал должен был появиться в Великую Субботу. Утром в пятницу отправляю ей по электронной почте правленый текст интервью. В середине той же пятницы она звонит мне и говорит, что все хорошо, материал пошел. Утром в субботу раскрываю газету. Интервью нет. Но мой текст есть. Он объединен в статью, а под статьей стоит фамилия журналистки. Мое имя не упоминается. Звоню ей. Девушка чуть не в слезах говорит: понимаете, в последнюю минуту редактору позвонил Гусинский и потребовал, чтобы Вашего имени в нашей газете не было…
По мне же – пусть цензура будет открытой, гласной, как было в царские времена, когда в каждой книге указывалось имя цензора, который и нес ответственность за эту цензуру как перед начальством, так и перед читателями и перед автором[24].
В условиях же, когда цензуры нет, а дурь на книжных прилавках есть, часто приходится идти на личные неприятности и говорить резкие вещи об уже растиражированных чьих–то суевериях.
– Отец Андрей, вам приходилось встречать во властных структурах людей, верующих искренне и глубоко?
– Вот–вот: они тоже – люди. И все человеческое бывает в них, в том числе и покаяние, и молитва. Я помню как в 1991 году на одной из первых патриарших служб в Кремле Иван Силаев, председатель правительства России, после службы зашел в алтарь – поздравить Патриарха с праздником. Я стоял рядом и все слышал. Другие VIP’ы подходили, говорили дежурные поздравительные слова и уходили. А Силаев вроде бы формальный поцелуй с Патриархом использовал для того, чтобы шепнуть ему: "Ваше Святейшество, помолитесь обо мне…". Это было сказано по ту сторону иконостаса, не было тележурналистов – это была действительно личная просьба.
– Представитель президента России по Центральному федеральному округу Георгий Полтавченко, бывший генерал КГБ, демонстрирует просто отчаянную влюбленность в Православие и Патриарха. По–Вашему, искренне?
– Наше личное общение (мы паломничали в Иерусалим перед Пасхой 2003 года) было слишком кратким, чтобы понять, насколько искренни его симпатии к Православию. Во всяком случае мне стало понятно, что у нас есть некоторые общие антипатии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Вот стихотворение Бориса Алмазова "Социалисты", написанное в 1871 году:
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В трескучих фразах утопая,
Кричала Герцену ура!
В те дни неведомая сила,
Как аравийский ураган,
Вдруг подняла и закрутила
Умы тяжелых россиян;
Все пробудилось, все восстало
И все куда–то понеслось –
Куда, зачем – само не знало, –
Но все вперед,
Во что б ни стало,
Спросонок пер ленивый росс.
Чиновники, семинаристы,
Кадеты, дамы,гимназисты.
Квартальные, профессора,
Грудные дети, фельдшера.
Просвирни, даже генералы –
Всё поступило в либералы,
Бывало, если гимназиста,
Лет эдак в девять прогрессиста,
Слегка начальство посечет,
Уж он на власти гневом пышет,
На суд журнальный их зовет
И в «Колокол» доносы пишет,
И благодушный Огарев
На целый мир подъемлет рёв.
Бывало, кто без уваженья
Смел о разврате говорить,
ему не жить –
«Он враг прогресса, просвещенья»,
Все дружным хором закричат:
Он враг младого поколенья!"
Начальник не дерзал дышать
И ощущал благоговенье,
Неловкость и священный страх
При либеральных писарях
Из молодого поколенья,
И штрафовать их не дерзал
За упущенья, беспорядки,
И по гуманности прощал
Им пьянство, леность, даже взятки!
Когда ж решался сдуру он,
Отсталый вспомнивши закон
И мнимый долг свой исполняя,
Из службы выгнать негодяя, –
То открывалось невзначай,
Что удаленный негодяй
Был не простой, обыкновенный
Мерзавец добрых старых дней,
Но жрец доктрины современной
– Мерзавец – проводник идей;
Что был он в Лондоне известен,
И был хоть на руку нечист,
Но был в душе глубоко честен,
Как всякий истый коммунист,
– Тогда «общественное мненье»
Вдруг поднимало страшный вой:
"Где ж наш прогресс, где просвещенье,
Когда погиб за убежденья
Наш гражданин передовой!"
В ХХ веке Николай Лосский точно сказал о Бердяеве, что тот "был просто одержим мракобесием свободы"[19]. А в 1935 г. в Париже диспут по поводу софиологии закончился тем, что Борис Вышеславцев просто избил Максима Ковалевского, одного из единомышленников В. Лосского и оппонента о. Сергия Булгакова[20].
Вообще сторонники “открытого христианства” парадоксальным образом творят вполне закрытый его вариант. Декларируемая открытость к опыту “западных братьев” совмещается с поразительной глухотой к опыту собственно православному, к отрезанности от реального церковного мира. Об открытости и терпимости отца Георгия Кочеткова можно судить хотя бы по его неоднократным высказываниям о том, что он спокойно будет причащаться вместе с экуменически настроенным католиком, но взаимное причащение с православным фундаменталистом считал бы невозможным[21]. И здесь приходится напомнить, что Апостольские правила (своего рода конституция Церкви) предупреждают (в 8–м правиле), что священник, отказавшийся от причастия с другим православным священником, и не приведший канонически убедительных оснований для такого своего поступка, сам должен быть лишен сана. Вообще нельзя не заметить, что экуменические настроения русских филокатоликов питаются не столько тягой к тому свету, что они видят в опыте западных христиан, сколько неприязнью к реальному православному миру, в котором они живут. Это известное искушение любви к дальним, питаемой прежде всего осуждением ближних…
"Мракобесие свободы" – черта, присущая и тем московским демократическим приходам, где служат духовные потомки отца Александра Меня. На словах они за многообразие мнений и свободу дискуссий в Церкви. Но о тех, кто смеет не видеть в трудах о. Александра эталон православного мыслителя, выражаются языком большевистской пропаганды – "Что бы ни шипели в его адрес завистники и ненавистники…"[22]. Мои книги они никогда не пускают к себе – я не из их гнезда[23]. Также и в прессе – есть определенные телепередачи, где я никогда не смогу появиться. Там совершенно четкая установка: найдите другого батюшку, тупенького какого–нибудь или там косноязычного, чтобы создал соответствующий имидж Православию.
В 1999 году молоденькая журналистка из газеты "Сегодня" взяла у меня интервью о Пасхе. Материал должен был появиться в Великую Субботу. Утром в пятницу отправляю ей по электронной почте правленый текст интервью. В середине той же пятницы она звонит мне и говорит, что все хорошо, материал пошел. Утром в субботу раскрываю газету. Интервью нет. Но мой текст есть. Он объединен в статью, а под статьей стоит фамилия журналистки. Мое имя не упоминается. Звоню ей. Девушка чуть не в слезах говорит: понимаете, в последнюю минуту редактору позвонил Гусинский и потребовал, чтобы Вашего имени в нашей газете не было…
По мне же – пусть цензура будет открытой, гласной, как было в царские времена, когда в каждой книге указывалось имя цензора, который и нес ответственность за эту цензуру как перед начальством, так и перед читателями и перед автором[24].
В условиях же, когда цензуры нет, а дурь на книжных прилавках есть, часто приходится идти на личные неприятности и говорить резкие вещи об уже растиражированных чьих–то суевериях.
– Отец Андрей, вам приходилось встречать во властных структурах людей, верующих искренне и глубоко?
– Вот–вот: они тоже – люди. И все человеческое бывает в них, в том числе и покаяние, и молитва. Я помню как в 1991 году на одной из первых патриарших служб в Кремле Иван Силаев, председатель правительства России, после службы зашел в алтарь – поздравить Патриарха с праздником. Я стоял рядом и все слышал. Другие VIP’ы подходили, говорили дежурные поздравительные слова и уходили. А Силаев вроде бы формальный поцелуй с Патриархом использовал для того, чтобы шепнуть ему: "Ваше Святейшество, помолитесь обо мне…". Это было сказано по ту сторону иконостаса, не было тележурналистов – это была действительно личная просьба.
– Представитель президента России по Центральному федеральному округу Георгий Полтавченко, бывший генерал КГБ, демонстрирует просто отчаянную влюбленность в Православие и Патриарха. По–Вашему, искренне?
– Наше личное общение (мы паломничали в Иерусалим перед Пасхой 2003 года) было слишком кратким, чтобы понять, насколько искренни его симпатии к Православию. Во всяком случае мне стало понятно, что у нас есть некоторые общие антипатии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128