Мы должны простить их, чтобы им не пришлось многократно умирать, спасаясь от чувства вины. Мы должны простить себе, своему незнанию; простить своему уму его постоянные осуждения и сомнения, которые делают каждого ответственным за действия другого.
С умом не нужно спорить. У нас должно быть только стремление отпустить себя, открыться душевной боли, чтобы не оживлять в себе снова и снова мгновение страдания, отразившееся в самоубийстве. Прощение себе и другим позволяет продолжаться жизни, позволяет сердцу выйти за пределы чувства вины и нестерпимых угрызений совести.
Фактически, когда мы работали с теми, кто сидел на телефоне доверия для самоубийц, мы напоминали им снова и снова, что если они не допускают, что другой человек может убить себя, значит, они занимают не свое место. Подлинный совет самоубийце может дать только тот, кто готов принять все то, что появляется в уме другого человека. В противном случае вы будете для него еще одним человеком, которому невозможно доверять, который пытается навязать другим свою волю. Чтобы позволить другим существам войти в ваше сердце, мы должны принимать их полностью.
Нам привили мнение, что самоубийство – это что-то отвратительное, даже греховное. Мы думаем, что мы знаем все лучше, чем тот, кто добровольно уходит из жизни. Однако мы никогда не прикасаемся к страданиям в их уме, поскольку мы больше всего боимся страданий в нашем собственном уме. Наше стремление не допустить самоубийство создает еще большую отделенность. Как мы можем полностью принять другого человека, если мы считаем, что он неправ? Но если мы принимаем душевные страдания, которые иногда выпадают на нашу долю, мы сможет принять и страдания других. Мы не откажемся от своей любви лишь на том основании, что другой человек задумал то, что не согласуется с нашими взглядами. Мы должны помнить, что многие хотят умереть только потому, что любовь, которую они чувствуют внутри себя, никогда не была завершенной. Они не получают того, что хотят. Это не безразличие. Они убивают себя от страдания и неудовлетворенных желаний.
Из сотен людей, которые ежегодно прыгают с моста Голден Гейт в Сан-Франциско, большинство прыгают со стороны, обращенной к городу, и только некоторые – в сторону простирающейся до горизонта безбрежности Тихого океана. Даже в самоубийстве они не желают порывать отношений с миром.
Мы должны прикоснуться к отчаянию в самих себе, если мы хотим помочь другим открыться жизни.
Можно сказать, что самоубийство не столько «неправильно», сколько неумело. Тот, кто кончает с собой, не заметил другой возможности отпустить душевное страдание, не воспользовался ею. В нем одержало верх обусловленное отвращение к неприятному. Примечательно, что многие из тех, кто решал покончить с собой в продолжительной депрессии, в которой они долго обдумывали и даже репетировали самоубийство, не могли осуществить свой замысел, когда выходили из депрессии. Энергия возвращается, и свет снова начинает пробиваться.
Многие убивают себя, когда они чувствуют, что «исчерпали надежду». Но надежда основывается на страхе, на желании. Только когда мы избавляемся от страха, мы оказываемся в состоянии жить без надежды. Те, кто проходили под аркой преисподней у Данте, читали: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Это было не проклятие, а благословение. Оно говорит, что любая привязанность к будущим возможностям создает болезненную невозможность войти в настоящее. Надежда заставляет нас убивать себя снова и снова. Это легко сказать, но очень трудно донести до тех, кто собрался покончить с собой. Но когда вы начинаете жить так полно, что можете отказаться от надежды, тогда вы можете передать эту бесстрашную пространственность другим, чтобы в их сердце тоже появилось место для страданий. Когда вы отказываетесь от привязанности к своим страхам, вы можете дать хороший совет тем, кто замышляет самоубийство. Вы становитесь пространством, в которое они могут войти и отпустить свои страдания. Ведь именно к этому они стремятся в своем порыве сделать маленький шаг и мягко войти в неизвестное.
Наше давнее общественное порицание самоубийства было поставлено под сомнение буддистским монахом, фотографию которого многие видели на передовицах газет в середине 60-х. Этот монах облил свое тело бензином и принес себя в жертву на улицах Сайгона. Во вьетнамском фольклоре, вне ортодоксальной буддистской мысли, есть неверие, что сознательная смерть чистого индивида может спасти жизни тысяч людей. Для многих признание страдания вьетнамцев началось именно с фотографии, на которой этот человек спокойно поджигает себя. Он не пытался бежать из жизни и не делал героический жест. Он пытался смягчить страдания других, принеся в жертву свое тело. Можно ли это назвать самоубийством?
Махараджи говорил: «Иисус отдал все, даже свое тело».
Существо, которое совершает самоубийство, уходя от превратностей жизни, олицетворяет страдание всех нас. Самоубийство – это не решение. Но решением не может быть и жизнь с надеждой на то, что все изменится и что выжить нужно любой ценой. Никогда не спрашивайте «Быть или не быть?» – спрашивайте «Что есть жизнь?». Исследуйте душевную боль и позволяйте ей перерасти в стремление служить другим, уменьшить их страдания.
Самоубийство – это убийство тела. Осознание – это перерождение ума. Любовь – это пробуждение неизреченного.
ГЛАВА 18
ПОХОРОНЫ
Изначально похороны представляли собой искусный способ проститься с ушедшим близким человеком. Они были средством признания смерти. Они предназначались для помощи тому, кто покинул тело, продолжить свою работу: с миром перейти в другое совершенное состояние.
Похороны дают возможность признать любовь, которую мы делили с ушедшими, и помогают им продолжить свое путешествие, не цепляясь за жизнь, которую они оставили. Это способ напомнить умершим о стремлении к слиянию с их подлинной природой, об отказе от частностей и приверженности всеобщему. Похороны устанавливают равновесие между обладанием и любовью, между стремлением не отпускать и пожеланием «В добрый путь!». Это ритуал, который помогает открыть сердце горю, а также довериться тому, что находится за пределами чувств. Это возможность проявить свои страдания, а также почтить ложное отождествление, которое заставляет нас считать нашего возлюбленного этим безжизненным телом.
Похороны – это инициация для тех, кто ушел, и для тех, кто остался. Перед всеми стоит одна и та же задача: отказаться от привязанности к идее об отделенности и слиться с первоосновой. Похороны – это напоминание о том, что нужно уходить внутрь, позволять уму погружаться в сердце.
Похороны – это еще одна возможность закончить дела, отпустить то, что нас разделяет, и признать основополагающее единство всех существ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
С умом не нужно спорить. У нас должно быть только стремление отпустить себя, открыться душевной боли, чтобы не оживлять в себе снова и снова мгновение страдания, отразившееся в самоубийстве. Прощение себе и другим позволяет продолжаться жизни, позволяет сердцу выйти за пределы чувства вины и нестерпимых угрызений совести.
Фактически, когда мы работали с теми, кто сидел на телефоне доверия для самоубийц, мы напоминали им снова и снова, что если они не допускают, что другой человек может убить себя, значит, они занимают не свое место. Подлинный совет самоубийце может дать только тот, кто готов принять все то, что появляется в уме другого человека. В противном случае вы будете для него еще одним человеком, которому невозможно доверять, который пытается навязать другим свою волю. Чтобы позволить другим существам войти в ваше сердце, мы должны принимать их полностью.
Нам привили мнение, что самоубийство – это что-то отвратительное, даже греховное. Мы думаем, что мы знаем все лучше, чем тот, кто добровольно уходит из жизни. Однако мы никогда не прикасаемся к страданиям в их уме, поскольку мы больше всего боимся страданий в нашем собственном уме. Наше стремление не допустить самоубийство создает еще большую отделенность. Как мы можем полностью принять другого человека, если мы считаем, что он неправ? Но если мы принимаем душевные страдания, которые иногда выпадают на нашу долю, мы сможет принять и страдания других. Мы не откажемся от своей любви лишь на том основании, что другой человек задумал то, что не согласуется с нашими взглядами. Мы должны помнить, что многие хотят умереть только потому, что любовь, которую они чувствуют внутри себя, никогда не была завершенной. Они не получают того, что хотят. Это не безразличие. Они убивают себя от страдания и неудовлетворенных желаний.
Из сотен людей, которые ежегодно прыгают с моста Голден Гейт в Сан-Франциско, большинство прыгают со стороны, обращенной к городу, и только некоторые – в сторону простирающейся до горизонта безбрежности Тихого океана. Даже в самоубийстве они не желают порывать отношений с миром.
Мы должны прикоснуться к отчаянию в самих себе, если мы хотим помочь другим открыться жизни.
Можно сказать, что самоубийство не столько «неправильно», сколько неумело. Тот, кто кончает с собой, не заметил другой возможности отпустить душевное страдание, не воспользовался ею. В нем одержало верх обусловленное отвращение к неприятному. Примечательно, что многие из тех, кто решал покончить с собой в продолжительной депрессии, в которой они долго обдумывали и даже репетировали самоубийство, не могли осуществить свой замысел, когда выходили из депрессии. Энергия возвращается, и свет снова начинает пробиваться.
Многие убивают себя, когда они чувствуют, что «исчерпали надежду». Но надежда основывается на страхе, на желании. Только когда мы избавляемся от страха, мы оказываемся в состоянии жить без надежды. Те, кто проходили под аркой преисподней у Данте, читали: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Это было не проклятие, а благословение. Оно говорит, что любая привязанность к будущим возможностям создает болезненную невозможность войти в настоящее. Надежда заставляет нас убивать себя снова и снова. Это легко сказать, но очень трудно донести до тех, кто собрался покончить с собой. Но когда вы начинаете жить так полно, что можете отказаться от надежды, тогда вы можете передать эту бесстрашную пространственность другим, чтобы в их сердце тоже появилось место для страданий. Когда вы отказываетесь от привязанности к своим страхам, вы можете дать хороший совет тем, кто замышляет самоубийство. Вы становитесь пространством, в которое они могут войти и отпустить свои страдания. Ведь именно к этому они стремятся в своем порыве сделать маленький шаг и мягко войти в неизвестное.
Наше давнее общественное порицание самоубийства было поставлено под сомнение буддистским монахом, фотографию которого многие видели на передовицах газет в середине 60-х. Этот монах облил свое тело бензином и принес себя в жертву на улицах Сайгона. Во вьетнамском фольклоре, вне ортодоксальной буддистской мысли, есть неверие, что сознательная смерть чистого индивида может спасти жизни тысяч людей. Для многих признание страдания вьетнамцев началось именно с фотографии, на которой этот человек спокойно поджигает себя. Он не пытался бежать из жизни и не делал героический жест. Он пытался смягчить страдания других, принеся в жертву свое тело. Можно ли это назвать самоубийством?
Махараджи говорил: «Иисус отдал все, даже свое тело».
Существо, которое совершает самоубийство, уходя от превратностей жизни, олицетворяет страдание всех нас. Самоубийство – это не решение. Но решением не может быть и жизнь с надеждой на то, что все изменится и что выжить нужно любой ценой. Никогда не спрашивайте «Быть или не быть?» – спрашивайте «Что есть жизнь?». Исследуйте душевную боль и позволяйте ей перерасти в стремление служить другим, уменьшить их страдания.
Самоубийство – это убийство тела. Осознание – это перерождение ума. Любовь – это пробуждение неизреченного.
ГЛАВА 18
ПОХОРОНЫ
Изначально похороны представляли собой искусный способ проститься с ушедшим близким человеком. Они были средством признания смерти. Они предназначались для помощи тому, кто покинул тело, продолжить свою работу: с миром перейти в другое совершенное состояние.
Похороны дают возможность признать любовь, которую мы делили с ушедшими, и помогают им продолжить свое путешествие, не цепляясь за жизнь, которую они оставили. Это способ напомнить умершим о стремлении к слиянию с их подлинной природой, об отказе от частностей и приверженности всеобщему. Похороны устанавливают равновесие между обладанием и любовью, между стремлением не отпускать и пожеланием «В добрый путь!». Это ритуал, который помогает открыть сердце горю, а также довериться тому, что находится за пределами чувств. Это возможность проявить свои страдания, а также почтить ложное отождествление, которое заставляет нас считать нашего возлюбленного этим безжизненным телом.
Похороны – это инициация для тех, кто ушел, и для тех, кто остался. Перед всеми стоит одна и та же задача: отказаться от привязанности к идее об отделенности и слиться с первоосновой. Похороны – это напоминание о том, что нужно уходить внутрь, позволять уму погружаться в сердце.
Похороны – это еще одна возможность закончить дела, отпустить то, что нас разделяет, и признать основополагающее единство всех существ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98