- А нашего учителя с места прогнали...
Произнесла это она с робостью, но как будто и с некоей радостью. Сказала и обомлела, испуганно глядя на Аладьева.
- Что вы? За что? - участливо спросил тот. Старушка подошла еще ближе и совсем уже беззвучно сообщила:
- Начальнику согрубил... Начальник его обозвали разными словами, а они заместо покорности согрубили...
- Э... жаль! - досадливо произнес Аладьев. - Что ж они теперь делать будут?.. Ведь нищие совсем!
- Нищие, Сергей Иваныч, в аккурат нищие! - обрадованно закивала сморщенная старушечья головка.
- А мне Максимовна еще вчера жаловалась, что они за два месяца за квартиру не платили... - раздумчиво произнес Аладьев.
- Не платили, не платили... - кивала старушечья головка, и нельзя было понять, сокрушается она или радуется.
- Плохо дело! - вздохнул Аладьев. - Пропадут совсем.
- Пропадут, Сергей Иваныч, пропадут... Как тут не пропасть... Ему бы стерпеть да в ножки поклониться, его бы и простили... Бог дал бы... А они гордые; говорят - мы благородные... Вот и согнали... Ему бы в ножки...
- Ну как же в ножки, если его выругали в глаза, - досадливо и, очевидно, о чем-то размышляя сказал Аладьев.
- И, батюшка! Люди маленькие... Что ж, что выругали... А они стерпи. Вот бы и ничего... Обошлось бы все по-хорошему. Нельзя же...
- Стерпеть не всегда можно...
- Можно, батюшка, всегда можно... Маленькому человеку все терпеть надо. Я, когда молода была, служила у графов Араксиных в горничных... Графов Араксиных изволите знать?
- А черт их знает!
Старушка испугалась и как будто обиделась.
- Как же черт... Сам граф в сенате заседает, одних домов в Питере и в Москве сколько...
- Ну, ладно... Так что ж?
- Так у старшенькой барышни браслетка пропала... На меня подозрили... Граф осерчали, - нрав у них крутой был, - три раза по щеке ударили и два зуба выбили... Может, другой в суд подал бы, а я стерпела, и что же вы думаете, Сергей Иваныч, браслетку, оказалось, братец князь Николай Игнатьевич взяли... Прокутились они шибко и взяли. И когда все открылось, так сам граф мне сто рублей дал...
Старушка даже захлебнулась от восторга, и все ее сморщенное, как печерица, личико расплылось в торжествующую улыбку.
- А не стерпи я в те поры, с графа мне все равно ничего бы не взять... Свидетелей-то кроме Ивана Федосеича - он у них тогда выездным был - никого не было. А Иван Федосеичу против самого графа показывать нельзя ж было...
- Почему? - сердито спросил Аладьев и надулся.
- Как же, помилуйте, против графа...
- Да ведь он, вы говорили, женихом вашим был?
- Ну так что ж, что женихом... - удивилась старушка. - Женихом был, а разве против таких аристократов можно было ему идти... Человек маленький... А я, думаю, лучше я покорюсь... Вот и вышло по-моему...
- Тьфу! - сердито плюнул Аладьев и отвернулся.
Старушка оторопело смотрела на него, и крошечные глазки ее сейчас же стали слезиться испуганными слезками.
В это время старичок, бочком пробираясь в дверь, внес самовар. Поставив его на стол, он пугливо оглянулся на жену, посмотрел на отвернувшегося Аладьева и дернул старушку за рукав.
- Ты! - прошипел он с какой-то особой самоотверженной лакейской властью, с какой, должно быть, когда-то охранял свою графиню в церкви от толчков и на улице от нищих.
Старушка пугливо оглянулась на него. Личики обоих выразили полное смирение, и старички друг за другом мышиными шажками убрались в коридор, где сейчас же послышался за занавеской их прерывистый торопливый шепоток.
Аладьев налил чаю и только что сел пить, как в коридоре зазвонили.
- Аладьев дома? - спросил мужской быстрый голос.
- Дома, пожалуйте, барин... - торопливо ответил старичок, отворивший дверь.
Послышались стремительные шаги и в дверь Аладьева постучались.
- Войдите, - отозвался Аладьев. Вошел невысокий черный человечек с ястребиным лицом, в круглых, каких-то страшных очках.
- А! - протянул Аладьев, и по голосу слышно было, что он не очень обрадовался и даже как бы огорчился.
- Здравствуйте, - стремительно сказал человечек с ястребиным лицом.
- Здравствуйте... Чаю хотите?
- Какой тут к черту чай!.. - сердито возразил человечек.
Он осторожно снял пальто и вынул какой-то плотно увязанный в бумагу предмет.
- Что так? - неприветливо спросил Аладьев.
Человечек положил предмет свой на стол и тщательно огородил его книгами, чтобы не свалился на пол. Аладьев тревожно смотрел.
- Да так, - повернулось к нему ястребиное лицо, - накрыли чуть было... Насилу ушел... Квартиры теперь черт ма!.. Вот принес к вам, спрячьте... и вот...
Он стремительно полез в карман, достал какой-то пакет и тоже положил на стол.
- Завтра возьму... - отрывисто произнесло ястребиное лицо.
Аладьев молчал.
- Вы, синьор, кажется, недовольны? - развязно и слегка презрительно сказал человечек. - Можете же вы хоть на прощанье оказать эту маленькую услугу? Ведь вы завтра в безопасности?
Аладьев встал и с выражением борьбы на лице прошелся по комнате.
- Вы ведь теперь постепеновец, идеалист, чуть ли не толстовец! высыпало, как из мешка, ястребиное лицо, ни на минуту не оставаясь спокойным.
- Напрасно вы стараетесь меня оскорбить, Виктор, - с тяжелой мужицкой досадой возразил Аладьев. - Это я, конечно, возьму... до завтра... но вы должны понять...
- Возьмете? - живо спросил человечек. - Это самое главное, а остальное ваше дело, и спорить нам нечего.
- Нет, будем спорить! - крепко ответил Аладьев и остановился, весь покраснев и засверкав глазками.
- К чему? - притворно-равнодушно ответил человечек и, якобы скучливо, отвернулся.
- А к тому, - с досадой сказал Аладьев, - что мы с вами столько лет были друзьями и...
- О, полноте... Стоит ли вспоминать о таких пустяках!
Аладьев мучительно побагровел и задышал тяжко и гневно.
- Может быть, для вас это и пустяки... хотя я этому не верю... Как вы ни старайтесь бравировать... но для меня не пустяки, и мне хочется, чтобы вы хоть раз меня поняли... Объяснимся.
- Оно, знаете, мне некогда... - как будто наивно возразил человечек, и пронзительные глазки его забегали под очками, - но если вам так хочется...
- Да, хочется! - твердо произнес Аладьев.
Человечек дернул плечами и моментально сел, делая вид, что он готов принести жертву.
Аладьев видел это, но пересилил себя и с деланным спокойствием заговорил:
- Прежде всего я ушел от вас не потому, что я струсил, или... вы это прекрасно знаете, Виктор, будьте хоть на этот раз искрении!
- Никто этого и не думает... - вскользь обронил человечек с ястребиным лицом.
- Следовательно, я мог уйти только потому, что в корень и совершенно искренне переменились мои взгляды если не на идею, то на некоторые тактические приемы... Я понял...
- Ах, Боже мой, - моментально вскочил человечек, - избавьте меня от этого... Знаем... Вы поняли... Знаем... Поняли, что насилием нельзя проводить свободу, что надо воспитывать народ и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26