Героиня - честная, но слегка потрепанная жизнью актриса...
Танечка на минуту остановилась, сердито посмотрела.
- Знаешь, мне надоело твое кривлянье. Если не можешь говорить по-человечески, лучше совсем не говори.
Так молча они дошли до ее дома. Володя хотел войти, но она быстро захлопнула дверь.
Она сидела в шубке, не сняла с головы платок. Снежинки растаяли. А из глаз закапали слезы. Это от шампанского, говорила она себе. Сабуров - удивительный человек. Он должен относиться ко мне с презрением: я говорю Володе, что он халтурщик, а сама тоже халтурю. Свинство! Но Володе это еще менее простительно. Я маленькая актриса, меня с трудом взяли в областной театр. А о нем спорят, пишут, восхищаются. Никто не знает, что у него внутри пусто, ничего нет за душой. Он поэтому и смеется над всеми. Если он повесится, не будет ничего удивительного. И я не могу его спасти - тоже пустая. Жена Сабурова любит мужа. А разве я люблю Володю? Это не любовь. Я пошла на это, потому что страшно быть такой одинокой. Да и он меня не любит. Нехорошо все получилось... Когда я кончала театральное училище, я шла по улице и думала: вот там, за углом, счастье... Хорошо бы сейчас уснуть - завтра рано репетиция. Говорят, что если выпить много, заснешь, а у меня всегда наоборот. Да разве можно уснуть, когда начинаешь обо всем думать?.. Буду считать до тысячи может быть, усну. А Сабуров сказал правду, что есть искусство...
Володя ехал в такси мрачный. Танечка, когда выпьет, становится невыносимой. Но мне она нравится, это факт. Она, вероятно, почувствовала, что мне сегодня трудно остаться одному, поэтому не пустила. Спать не хочется. Настроение поганое. Не люблю, когда начинают спорить об искусстве. Конечно, Сабуров талантлив, но только шизофреник может работать и класть холсты в шкаф. Для кого он старается? Разве что для своей хромоножки. Теперь все кричат об искусстве и никто его не любит - такая эпоха. Танечку Сабуров поразил, понятно, она ведь в душе мечтает об искусстве с большой буквы. Хорошо, если в нее влюбится какой-нибудь серьезный человек - химик или агроном, - ей нужно счастье до зарезу. Зря она на меня напустилась. Конечно, я халтурщик, но в общем все более или менее халтурят, только некоторые этого не хотят понять. Танечка думает, что я люблю деньги. Нет, но жить мне хочется, это факт. В Москве, перед отъездом, я пережил отвратительное время. Странно: когда у тебя есть деньги, тебя зовут в гости, угощают. А тогда никто ко мне не заглянул... Мне здорово повезло, я не думал, что так скоро выкарабкаюсь. Но разве это преступление? Я ни на кого не капал, никого не топил. Будь это в моей власти, я сейчас же выставил бы вещи Сабурова, он очень талантлив, но дело не в этом справедливости нет, просто я убежден, что Сабурову тоже хочется жить. Почему я его называю шизофреником? Обыкновенный человек, только упрям, как осел. Смешно было, когда Савченко выпил два бокала шампанского и начал обнимать Сабурова. Савченко вообще болван. Удивительно, как он может нравиться Соне, - она ведь неглупая девушка. Я понимаю, когда об идеях говорит отец: это его право, он вырос в другое время - революция, романтика... Но Савченко заурядный инженер, его дело заниматься станками, а не идеями, - и вдруг выскакивает на сцену, декламирует. Глупо! Ведь все лавируют, хитрят, врут, одни умнее, другие глупее. Савченко, наверно, мне завидует: у меня нет службы, могу вставать, когда вздумается; если купят одну картину, это сразу три или четыре месяца его зарплаты. Он считает, что я счастлив. А в действительности наоборот: он куда счастливее, потому что глупее. Мне все осточертело. Кстати, завтра нужно рано встать: я обещал закончить портрет Журавлева. У него лицо как грязная вата между двумя рамами. Я сделал его, конечно, величественным - передовой работник советской промышленности, подбородок поднят вверх, и в глазах выражение железной воли. Если музей действительно возьмет, как говорил Маслов, - это двадцать тысяч. Может быть, купить "Победу"? Приятно гнать машину - все мелькает, не успеваешь разглядеть... А в общем не стоит, лучше дать половину маме, она скрывает, что у них мало денег, отец все время раздает... У Журавлева красивая жена, я вижу ее портрет, написанный Тинторетто: рыжие волосы, бледная кожа, зеленые глаза... Все-таки до чего обманчива внешность! Ну какая может быть жена у Журавлева? Наверное, ругается на рынке, а когда приходят подруги, восторженно щебечет: "В комиссионке модельные туфли из Парижа..." Обидно, что всю водку прикончил Сабуров, я бы сейчас выпил. В Москве Крюкин на обсуждении выставки разругал художников за пессимизм, кричал: "Нам нужна бодрость!" - а потом запил, его отвезли в больницу... Ну почему столько снега? Такая тоска, что и жить не хочется!..
Андрей Иванович сидел в кресле, закрыв глаза. С ужасом он вспоминал слова Володи. Какая-то двойная бухгалтерия! Выступает на собрании актива, требует идейного искусства, изображает рабочих, а потом преспокойно объявляет, что все лгут. Нет, не могу об этом думать! Какое счастье, что Соня честная! Конечно, мне легче понять Савченко... Но главное, что она честная. Характеры у людей разные, глупо требовать, чтобы Соня была как Савченко. А я иногда именно об этом мечтаю. Брюзжу на молодежь, нехорошо! Настроение плохое: мальчиком я радовался дню рождения, а теперь расстраиваешься - цифры пугают. Да и сердце сдает.
Надежде Егоровне он сказал, что прекрасно себя чувствует, хорошо, что она придумала отпраздновать, - вечер был чудесный... Теперь нужно лечь.
В последнее время он начал бояться ночи, как путешествия в далекий, загадочный край. Ему всегда делалось плохо, когда он ложился: то начиналось сердцебиение, то болела левая рука, то мутило; он не знал, как удобней лечь, и боялся повернуться, чтобы не разбудить жену.
Нехорошо дожить до такого состояния, подумал он. Страшна не смерть, а именно это... Иногда забываешь, хочется что-то сделать, а сил нет. Им овладела тоска; она шла не от мыслей - от тела, хотелось громко зевнуть или крикнуть. Надежда Егоровна уже спала, и от ее ровного дыхания Пухову было еще страшнее. На минуту ему псказалось: вот и умираю. Только бы не крикнуть - Надя спит...
Он заставил себя подумать о простом, ясном: завтра нужно пойти к матери Сережи. Понятно, что ей трудно: машинистка, наверно, получает неполных шестьсот. Но у Сережи редкие способности к математике, нельзя его взять из школы. Я говорил с Надей, мы сможем немного им помогать.
Почему-то он вспомнил жену в ранней молодости. У нее были волосы как у Сережи и хохолок торчал. В солдатской шинели... Надя храбрая была. Помню, возле Ростова, когда нас окружили, она просила, чтобы ей дали винтовку. Сколько времени прошло? Ужас, до чего длинной может быть жизнь, вспоминаешь и не верится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Танечка на минуту остановилась, сердито посмотрела.
- Знаешь, мне надоело твое кривлянье. Если не можешь говорить по-человечески, лучше совсем не говори.
Так молча они дошли до ее дома. Володя хотел войти, но она быстро захлопнула дверь.
Она сидела в шубке, не сняла с головы платок. Снежинки растаяли. А из глаз закапали слезы. Это от шампанского, говорила она себе. Сабуров - удивительный человек. Он должен относиться ко мне с презрением: я говорю Володе, что он халтурщик, а сама тоже халтурю. Свинство! Но Володе это еще менее простительно. Я маленькая актриса, меня с трудом взяли в областной театр. А о нем спорят, пишут, восхищаются. Никто не знает, что у него внутри пусто, ничего нет за душой. Он поэтому и смеется над всеми. Если он повесится, не будет ничего удивительного. И я не могу его спасти - тоже пустая. Жена Сабурова любит мужа. А разве я люблю Володю? Это не любовь. Я пошла на это, потому что страшно быть такой одинокой. Да и он меня не любит. Нехорошо все получилось... Когда я кончала театральное училище, я шла по улице и думала: вот там, за углом, счастье... Хорошо бы сейчас уснуть - завтра рано репетиция. Говорят, что если выпить много, заснешь, а у меня всегда наоборот. Да разве можно уснуть, когда начинаешь обо всем думать?.. Буду считать до тысячи может быть, усну. А Сабуров сказал правду, что есть искусство...
Володя ехал в такси мрачный. Танечка, когда выпьет, становится невыносимой. Но мне она нравится, это факт. Она, вероятно, почувствовала, что мне сегодня трудно остаться одному, поэтому не пустила. Спать не хочется. Настроение поганое. Не люблю, когда начинают спорить об искусстве. Конечно, Сабуров талантлив, но только шизофреник может работать и класть холсты в шкаф. Для кого он старается? Разве что для своей хромоножки. Теперь все кричат об искусстве и никто его не любит - такая эпоха. Танечку Сабуров поразил, понятно, она ведь в душе мечтает об искусстве с большой буквы. Хорошо, если в нее влюбится какой-нибудь серьезный человек - химик или агроном, - ей нужно счастье до зарезу. Зря она на меня напустилась. Конечно, я халтурщик, но в общем все более или менее халтурят, только некоторые этого не хотят понять. Танечка думает, что я люблю деньги. Нет, но жить мне хочется, это факт. В Москве, перед отъездом, я пережил отвратительное время. Странно: когда у тебя есть деньги, тебя зовут в гости, угощают. А тогда никто ко мне не заглянул... Мне здорово повезло, я не думал, что так скоро выкарабкаюсь. Но разве это преступление? Я ни на кого не капал, никого не топил. Будь это в моей власти, я сейчас же выставил бы вещи Сабурова, он очень талантлив, но дело не в этом справедливости нет, просто я убежден, что Сабурову тоже хочется жить. Почему я его называю шизофреником? Обыкновенный человек, только упрям, как осел. Смешно было, когда Савченко выпил два бокала шампанского и начал обнимать Сабурова. Савченко вообще болван. Удивительно, как он может нравиться Соне, - она ведь неглупая девушка. Я понимаю, когда об идеях говорит отец: это его право, он вырос в другое время - революция, романтика... Но Савченко заурядный инженер, его дело заниматься станками, а не идеями, - и вдруг выскакивает на сцену, декламирует. Глупо! Ведь все лавируют, хитрят, врут, одни умнее, другие глупее. Савченко, наверно, мне завидует: у меня нет службы, могу вставать, когда вздумается; если купят одну картину, это сразу три или четыре месяца его зарплаты. Он считает, что я счастлив. А в действительности наоборот: он куда счастливее, потому что глупее. Мне все осточертело. Кстати, завтра нужно рано встать: я обещал закончить портрет Журавлева. У него лицо как грязная вата между двумя рамами. Я сделал его, конечно, величественным - передовой работник советской промышленности, подбородок поднят вверх, и в глазах выражение железной воли. Если музей действительно возьмет, как говорил Маслов, - это двадцать тысяч. Может быть, купить "Победу"? Приятно гнать машину - все мелькает, не успеваешь разглядеть... А в общем не стоит, лучше дать половину маме, она скрывает, что у них мало денег, отец все время раздает... У Журавлева красивая жена, я вижу ее портрет, написанный Тинторетто: рыжие волосы, бледная кожа, зеленые глаза... Все-таки до чего обманчива внешность! Ну какая может быть жена у Журавлева? Наверное, ругается на рынке, а когда приходят подруги, восторженно щебечет: "В комиссионке модельные туфли из Парижа..." Обидно, что всю водку прикончил Сабуров, я бы сейчас выпил. В Москве Крюкин на обсуждении выставки разругал художников за пессимизм, кричал: "Нам нужна бодрость!" - а потом запил, его отвезли в больницу... Ну почему столько снега? Такая тоска, что и жить не хочется!..
Андрей Иванович сидел в кресле, закрыв глаза. С ужасом он вспоминал слова Володи. Какая-то двойная бухгалтерия! Выступает на собрании актива, требует идейного искусства, изображает рабочих, а потом преспокойно объявляет, что все лгут. Нет, не могу об этом думать! Какое счастье, что Соня честная! Конечно, мне легче понять Савченко... Но главное, что она честная. Характеры у людей разные, глупо требовать, чтобы Соня была как Савченко. А я иногда именно об этом мечтаю. Брюзжу на молодежь, нехорошо! Настроение плохое: мальчиком я радовался дню рождения, а теперь расстраиваешься - цифры пугают. Да и сердце сдает.
Надежде Егоровне он сказал, что прекрасно себя чувствует, хорошо, что она придумала отпраздновать, - вечер был чудесный... Теперь нужно лечь.
В последнее время он начал бояться ночи, как путешествия в далекий, загадочный край. Ему всегда делалось плохо, когда он ложился: то начиналось сердцебиение, то болела левая рука, то мутило; он не знал, как удобней лечь, и боялся повернуться, чтобы не разбудить жену.
Нехорошо дожить до такого состояния, подумал он. Страшна не смерть, а именно это... Иногда забываешь, хочется что-то сделать, а сил нет. Им овладела тоска; она шла не от мыслей - от тела, хотелось громко зевнуть или крикнуть. Надежда Егоровна уже спала, и от ее ровного дыхания Пухову было еще страшнее. На минуту ему псказалось: вот и умираю. Только бы не крикнуть - Надя спит...
Он заставил себя подумать о простом, ясном: завтра нужно пойти к матери Сережи. Понятно, что ей трудно: машинистка, наверно, получает неполных шестьсот. Но у Сережи редкие способности к математике, нельзя его взять из школы. Я говорил с Надей, мы сможем немного им помогать.
Почему-то он вспомнил жену в ранней молодости. У нее были волосы как у Сережи и хохолок торчал. В солдатской шинели... Надя храбрая была. Помню, возле Ростова, когда нас окружили, она просила, чтобы ей дали винтовку. Сколько времени прошло? Ужас, до чего длинной может быть жизнь, вспоминаешь и не верится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72