..
Была ли она вправду чрезмерно рассудительной, как это казалось и Савченко и Андрею Ивановичу? Или только хотела показаться такой, считая, что иначе нельзя, что все остальное - это "идеализм", "донкихотство", "глупости"? Отец не мог понять, почему, увлекаясь литературой, она пошла в технический институт. Она объясняла: "Это нужнее. Легче будет найти интересную работу". В институте она пристрастилась к электротехнике, но продолжала говорить: "Это то, что теперь требуется". Она любила стихи, особенно Лермонтова и Блока, а отцу сказала: "Если уж признавать поэзию, то только Маяковского..." Мать она жалела и старалась помочь ей в хозяйстве, причем все делала спокойно, толково, умела в магазине пробиться к прилавку, расшевелить управдома. Когда Надежда Егоровна жаловалась, что отец не бережет себя, Соня отвечала: "Ему нужно что-то делать, это его поддерживает". Слушая рассказы Андрея Ивановича о том, что у Миши теперь одни пятерки или что Сеня увлекся химией, Соня думала: а я ведь по сравнению с ними старуха...
Когда она поздравила отца с днем рождения, он усмехнулся: "Радоваться-то нечему: лет много, а сделал мало". Соня рассмеялась: "Мне ты кажешься молодым..."
К обеду пришли гости, знакомые Володи - художник Сабуров с женой и актриса местного театра Орлова, которую все звали Танечкой. Надежда Егоровна позвала, конечно, и Савченко, но он сказал, что должен выступить на читательской конференции, придет позже.
За обедом Володя добродушно подтрунивал над Сабуровым; тот пробовал оправдываться, но говорил настолько невнятно, что никто ничего не понял.
Когда-то Сабуров учился вместе с Володей, и подростками они дружили. Жизнь их развела. Володя мечтал о славе, о деньгах, интересовался, какие темы "ударные", кого за что наградили, кого проработали. А Сабуров прилежно писал пейзажи, которых нигде не выставляли. Этот человек, кажется, любил в жизни только живопись и свою жену Глашу, хромую, болезненную женщину. Глаша работала корректором, и жили Сабуровы главным образом на ее маленькую зарплату; жили плохо. По тому, с каким усердием Сабуров поглощал огромные куски пирога, которые подкладывала ему Надежда Егоровна, было видно, что не всегда он ест досыта. Глаша глядела на него влюбленными глазами. С тех пор как они поженились, Сабуров, кроме пейзажей, писал жену; на портретах она казалась уродливой, но он и уродству придавал какую-то прелесть. Володя не раз говорил родителям, что Сабуров очень талантлив, пожалуй, талантливее всех, но у него не хватает винтика в голове, человек не хочет понять, что теперь требуется, толку из него не выйдет.
Володя и за обедом посмеивался над Сабуровым:
- Ты все еще хочешь переспорить эпоху?
Сабуров в ответ горячо, но невразумительно говорил о Рафаэле, о чувстве цвета, о композиции, пока не вмешивалась Надежда Егоровна:
- Да вы кушайте, остынет...
Шампанское Надежда Егоровна приберегла под конец: ждала Савченко. Когда он пришел, она украдкой взглянула на дочь. Соня спокойно разговаривала с Танечкой о театре, даже не улыбнулась.
Андрей Иванович начал расспрашивать Савченко, что было в клубе.
- Меня удивил Коротеев, - сказал Савченко. - Я его считаю человеком умным, тонким, а выступал он по трафарету. Вы читали роман?
- Не читал, - вздохнул Андрей Иванович. - Все как-то не выходит... А говорят, хорошая книга.
- Книга, может быть, и плохая, но волнует. Там, в частности, описана несчастная любовь. Коротеев напустился именно на это. Получается, что личным драмам не место в литературе, незачем "копаться в чувствах" и так далее. Скажи это Брайнин, я не удивился бы, но от Коротеева я ждал другого...
Володя усмехнулся.
- Такие конференции - это нечто вроде критической самодеятельности. Коротеев - умный человек, зачем ему говорить то, что он думает?
Андрей Иванович не выдержал:
- Не все так рассуждают... Коротеев - честный человек.
На минуту все примолкли, смущенные необычно резким тоном Пухова. Потом Савченко снова заговорил:
- Жалко, что я выступил до него, но одна девушка ему здорово ответила. Вы ошибаетесь, Владимир Андреевич, там все говорили совершенно откровенно. Вы, наверно, давно не бывали на таких обсуждениях, а многое изменилось... Книга задела больное место - люди слишком часто говорят одно, а в личной жизни поступают иначе. Читатели стосковались по таким книгам.
- То же самое в театре! - воскликнула Танечка. - Три новые постановки - и не ходят... Играть абсолютно нечего! Искусство...
Ее прервал Сабуров:
- Вы правы, пора вспомнить, что есть искусство. Володя может говорить что угодно. Я не умею спорить. Но Рафаэль - это не цветные фотографии.
Володя все с той же легкой усмешкой ответил:
- Рафаэля теперь не приняли бы в Союз художников. Не все способны творить, как ты, - для двадцать первого века. Кстати, я сомневаюсь, что в двадцать первом веке кто-нибудь заинтересуется твоими шедеврами.
- Не говорите так, Владимир Андреевич! - тихо вскрикнула Глаша. - Его последний пейзаж - это просто удивительно!
- Все-таки я не понимаю Коротеева, - повторил Савченко. - Я с ним работаю почти год. Живой человек, это чувствуется в каждом слове. Почему он налетел на Зубцова?
- Я читала роман, - сказала Соня, - и я вполне согласна с Коротеевым. Советский человек должен управлять не только природой, но и своими чувствами. А у Зубцова какая-то слепая любовь. Книга должна воспитывать, а не сбивать с толку...
Савченко от волнения опрокинул стакан.
- Не слепая, а большая. И вообще нельзя все раскладывать по полочкам...
Надежда Егоровна подумала: он-то ее любит. А Соня какая-то холодная. Не в меня, да и не в Андрюшу...
Может быть, виной тому было шампанское, но все заговорили сразу, перебивая друг друга. Сабуров что-то кричал о "силе цвета". Танечка, вскочив, повторяла: "Можете отрицать, но любовь - это любовь!" Володя, передразнивая ее, по-театральному заламывал руки.
Андрей Иванович подошел к окну и, глядя на снег, залитый едким белым светом, думал: не понимаю я Соню. Может быть, она это говорила, чтобы подразнить Савченко? Нет, она и без него так рассуждает... Наверно, она по-своему права. Не мне судить - слишком я стар для этого...
Соня, воспользовавшись общим оживлением, незаметно вышла из комнаты. Она прошла к себе и, не зажигая света, села на кровать. Ей хотелось хотя бы на минуту остаться одной. Она подумала: кажется, я теряю голову. Стоит ему поглядеть на меня - и я делаюсь какой-то неестественной, не могу ни говорить, ни думать. Это ужасно! Я должна с ним держаться как со всеми, иначе он будет меня презирать. Он снова хотел меня оскорбить, сказал, что я все раскладываю по полочкам. Это глупо. Если он так думает, он меня совершенно не понимает. Чувствовать я тоже могу. Даже слишком. Но я ненавижу драмы, именно ненавижу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Была ли она вправду чрезмерно рассудительной, как это казалось и Савченко и Андрею Ивановичу? Или только хотела показаться такой, считая, что иначе нельзя, что все остальное - это "идеализм", "донкихотство", "глупости"? Отец не мог понять, почему, увлекаясь литературой, она пошла в технический институт. Она объясняла: "Это нужнее. Легче будет найти интересную работу". В институте она пристрастилась к электротехнике, но продолжала говорить: "Это то, что теперь требуется". Она любила стихи, особенно Лермонтова и Блока, а отцу сказала: "Если уж признавать поэзию, то только Маяковского..." Мать она жалела и старалась помочь ей в хозяйстве, причем все делала спокойно, толково, умела в магазине пробиться к прилавку, расшевелить управдома. Когда Надежда Егоровна жаловалась, что отец не бережет себя, Соня отвечала: "Ему нужно что-то делать, это его поддерживает". Слушая рассказы Андрея Ивановича о том, что у Миши теперь одни пятерки или что Сеня увлекся химией, Соня думала: а я ведь по сравнению с ними старуха...
Когда она поздравила отца с днем рождения, он усмехнулся: "Радоваться-то нечему: лет много, а сделал мало". Соня рассмеялась: "Мне ты кажешься молодым..."
К обеду пришли гости, знакомые Володи - художник Сабуров с женой и актриса местного театра Орлова, которую все звали Танечкой. Надежда Егоровна позвала, конечно, и Савченко, но он сказал, что должен выступить на читательской конференции, придет позже.
За обедом Володя добродушно подтрунивал над Сабуровым; тот пробовал оправдываться, но говорил настолько невнятно, что никто ничего не понял.
Когда-то Сабуров учился вместе с Володей, и подростками они дружили. Жизнь их развела. Володя мечтал о славе, о деньгах, интересовался, какие темы "ударные", кого за что наградили, кого проработали. А Сабуров прилежно писал пейзажи, которых нигде не выставляли. Этот человек, кажется, любил в жизни только живопись и свою жену Глашу, хромую, болезненную женщину. Глаша работала корректором, и жили Сабуровы главным образом на ее маленькую зарплату; жили плохо. По тому, с каким усердием Сабуров поглощал огромные куски пирога, которые подкладывала ему Надежда Егоровна, было видно, что не всегда он ест досыта. Глаша глядела на него влюбленными глазами. С тех пор как они поженились, Сабуров, кроме пейзажей, писал жену; на портретах она казалась уродливой, но он и уродству придавал какую-то прелесть. Володя не раз говорил родителям, что Сабуров очень талантлив, пожалуй, талантливее всех, но у него не хватает винтика в голове, человек не хочет понять, что теперь требуется, толку из него не выйдет.
Володя и за обедом посмеивался над Сабуровым:
- Ты все еще хочешь переспорить эпоху?
Сабуров в ответ горячо, но невразумительно говорил о Рафаэле, о чувстве цвета, о композиции, пока не вмешивалась Надежда Егоровна:
- Да вы кушайте, остынет...
Шампанское Надежда Егоровна приберегла под конец: ждала Савченко. Когда он пришел, она украдкой взглянула на дочь. Соня спокойно разговаривала с Танечкой о театре, даже не улыбнулась.
Андрей Иванович начал расспрашивать Савченко, что было в клубе.
- Меня удивил Коротеев, - сказал Савченко. - Я его считаю человеком умным, тонким, а выступал он по трафарету. Вы читали роман?
- Не читал, - вздохнул Андрей Иванович. - Все как-то не выходит... А говорят, хорошая книга.
- Книга, может быть, и плохая, но волнует. Там, в частности, описана несчастная любовь. Коротеев напустился именно на это. Получается, что личным драмам не место в литературе, незачем "копаться в чувствах" и так далее. Скажи это Брайнин, я не удивился бы, но от Коротеева я ждал другого...
Володя усмехнулся.
- Такие конференции - это нечто вроде критической самодеятельности. Коротеев - умный человек, зачем ему говорить то, что он думает?
Андрей Иванович не выдержал:
- Не все так рассуждают... Коротеев - честный человек.
На минуту все примолкли, смущенные необычно резким тоном Пухова. Потом Савченко снова заговорил:
- Жалко, что я выступил до него, но одна девушка ему здорово ответила. Вы ошибаетесь, Владимир Андреевич, там все говорили совершенно откровенно. Вы, наверно, давно не бывали на таких обсуждениях, а многое изменилось... Книга задела больное место - люди слишком часто говорят одно, а в личной жизни поступают иначе. Читатели стосковались по таким книгам.
- То же самое в театре! - воскликнула Танечка. - Три новые постановки - и не ходят... Играть абсолютно нечего! Искусство...
Ее прервал Сабуров:
- Вы правы, пора вспомнить, что есть искусство. Володя может говорить что угодно. Я не умею спорить. Но Рафаэль - это не цветные фотографии.
Володя все с той же легкой усмешкой ответил:
- Рафаэля теперь не приняли бы в Союз художников. Не все способны творить, как ты, - для двадцать первого века. Кстати, я сомневаюсь, что в двадцать первом веке кто-нибудь заинтересуется твоими шедеврами.
- Не говорите так, Владимир Андреевич! - тихо вскрикнула Глаша. - Его последний пейзаж - это просто удивительно!
- Все-таки я не понимаю Коротеева, - повторил Савченко. - Я с ним работаю почти год. Живой человек, это чувствуется в каждом слове. Почему он налетел на Зубцова?
- Я читала роман, - сказала Соня, - и я вполне согласна с Коротеевым. Советский человек должен управлять не только природой, но и своими чувствами. А у Зубцова какая-то слепая любовь. Книга должна воспитывать, а не сбивать с толку...
Савченко от волнения опрокинул стакан.
- Не слепая, а большая. И вообще нельзя все раскладывать по полочкам...
Надежда Егоровна подумала: он-то ее любит. А Соня какая-то холодная. Не в меня, да и не в Андрюшу...
Может быть, виной тому было шампанское, но все заговорили сразу, перебивая друг друга. Сабуров что-то кричал о "силе цвета". Танечка, вскочив, повторяла: "Можете отрицать, но любовь - это любовь!" Володя, передразнивая ее, по-театральному заламывал руки.
Андрей Иванович подошел к окну и, глядя на снег, залитый едким белым светом, думал: не понимаю я Соню. Может быть, она это говорила, чтобы подразнить Савченко? Нет, она и без него так рассуждает... Наверно, она по-своему права. Не мне судить - слишком я стар для этого...
Соня, воспользовавшись общим оживлением, незаметно вышла из комнаты. Она прошла к себе и, не зажигая света, села на кровать. Ей хотелось хотя бы на минуту остаться одной. Она подумала: кажется, я теряю голову. Стоит ему поглядеть на меня - и я делаюсь какой-то неестественной, не могу ни говорить, ни думать. Это ужасно! Я должна с ним держаться как со всеми, иначе он будет меня презирать. Он снова хотел меня оскорбить, сказал, что я все раскладываю по полочкам. Это глупо. Если он так думает, он меня совершенно не понимает. Чувствовать я тоже могу. Даже слишком. Но я ненавижу драмы, именно ненавижу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72