Пипс садится в карету и едет на Марш-стрит, целый день ходит по местам, где родилась и выросла Деб, разговаривает с людьми, рядом с которыми она находилась свои шестнадцать лет, и даже знакомится с её дядей — пузатым и мрачным лондонским купцом, исполненным достоинства и всем видом своим внушающим уважение. «Её все так любят!» — читаем мы в дневнике Пипса.
В середине октября Элизабет и Деб возвращаются в Лондон. Не то разлука пошла девушке на пользу, не то мистеру Пипсу удалось подобрать какие-то особенные слова, но Деб больше не отбивается. И в воскресенье двадцать пятого числа происходит катастрофа — Элизабет неожиданно входит в комнату и застаёт мистера Пипса и Деб in flagrante.
Деб вскрикнула и выбежала за дверь, закрыв лицо руками. Жена, ни на секунду не спуская с мистера Пипса горящих ненавистью глаз, прошла к креслу и села, продолжая молча испепелять его взглядом. Он же, осознав бессмысленность объяснений, позорно бежал наверх, забился под одеяло и постарался как можно скорее уснуть. Это ему удалось, но не надолго.
Он проснулся от рыданий жены, потянулся к ней, и красноватые блики углей в камине осветили зажатые в её правой руке щипцы для колки орехов.
Странно, но именно смехотворность этого никчёмного оружия более всего поразила мистера Пипса, заставив одновременно осознать и вину перед женой, и беду, обрушившуюся на него и Деб, и полный крах семейной жизни.
Он ушёл в Адмиралтейство на рассвете, вернулся поздно. Обстановка в доме, по его словам, была ужасной. Деб заперлась у себя в комнате и не выходила. Элизабет ни на мгновение не оставляла мистера Пипса одного, следуя за ним по пятам. Поэтому передать Деб записку так и не удалось. Ночью он сжёг записку в камине, запершись в кабинете, написал длинное письмо со словами, которых раньше никому не говорил и которые даже не приходили ему никогда в голову, плакал, перечитывая написанное, и тоже сжёг.
Утром, выходя из кабинета, увидел жену — она сидела на полу у двери, завернувшись в длинный полотняный платок.
Далее жена сменила тактику. Неизвестно как, но ей удалось выманить Деб из её укрытия, и вечером они ужинали втроём.
Ни одного слова сказано не было, но Пипс чувствовал, что каждый взгляд, каждое движение безжалостно фиксируются. Казалось, Элизабет извлекает извращённое наслаждение, глядя на трепещущих прелюбодеев, испытывающих воистину адские мучения. А может, увиденное ею два дня назад было столь непостижимым и невероятным, что она решила убедиться в том, что все это просто померещилось.
Но, независимо от того, зачем Элизабет устраивала эти вечерние сборища, и мистеру Пипсу, и Деб от происходящего было весьма не по себе. Первой не выдержала Деб и через три дня исчезла.
В этот вечер ужинали вдвоём, молча, и только за десертом жена процедила сквозь зубы: «Никуда не денется ваша шлюха, сэр, все её вещи на месте; вернётся, можете не тревожиться, мистер Пипс, сэр».
Пипс не осмелился возразить — что Деб вовсе не шлюха, а очень хорошая и порядочная девушка. Он позорно промолчал, за что был награждён бессонной ночью. К утру в дневнике появляется запись:
«Жена всё время следила за нами; я не мог даже взглянуть на Деб, хотя сердце моё разрывалось; теперь она ушла, и мне кажется, что я умер; у меня темно в глазах».
Надо заметить, что начало странной глазной болезни, которая сперва заставила мистера Пипса нанять себе в помощь специального чтеца, а через несколько лет подать в отставку, действительно совпадает с описываемыми здесь событиями. Но вполне вероятно, что вызвана эта болезнь была не любовной тоской, а невероятной загрузкой в Адмиралтействе — Пипс работал за четверых, и как он умудрялся находить время и силы для своих многочисленных женщин, можно только гадать и удивляться.
Возвращение Деб Пипс прозевал. О том, что она вернулась, была подвергнута допросу с пристрастием, плакала, стояла на коленях и призналась в любви к нему, Сэмюэлу Пипсу, он узнал только вечером, от жены. Деб в это самое время рыдала в своей комнате.
Элизабет, высохшая за эти бурные дни и исполненная праведного гнева, тихим бесцветным голосом предъявила мужу ультиматум. Или она считает себя свободной от каких-либо обязательств (Пипс прекрасно понимал, что это означает — уход из дома, начало позорной судебной тяжбы, огласка, увольнение со службы), или он не позднее завтрашнего утра в её, Элизабет, присутствии объявляет своей грязной шлюхе, что в её услугах более не нуждаются, что в приличном доме ей не место и что она вольна вернуться в ту канаву, из которой её извлекли, отмыли, затем облагодетельствовали и приняли в семью, разрушенную ныне её порочным и развратным поведением. И если мистер Пипс вздумает изменить хоть одно слово, пусть пеняет на себя.
Непонятно, что на самом деле повлияло на поведение мистера Сэмюэла Пипса — угрозы жены, серьёзность которых мы сегодня не можем оценить, или присущее многим мужчинам трусливое и консервативное нежелание что-либо менять в своей жизни. Так или иначе, но за завтраком, под пронзительным взглядом Элизабет, он, не отрываясь от тарелки с яичницей, монотонно проговорил всё, что было надиктовано ночью.
Он услышал голос Деб, на которую так и не осмелился поднять глаза. «Простите меня, леди, — сказала Деб дрожащим от сдерживаемых слез голосом, — благодарю и вас, сэр…» — и он увидел только её руку, ухватившуюся за резную спинку стула, после чего у мистера Пипса перехватило дыхание, он вылетел из-за стола и из дома и вернулся лишь под утро в состоянии, исключающем восприятие каких-либо внешних воздействий.
Практически немедленно Пипс начинает разыскивать Деб по всему Лондону. Он желает объясниться, попросить прощения, просто увидеть её хотя бы на минуту.
Дома он говорит, что пошёл на службу, в Адмиралтействе — что болен. Это очень рискованно, в любой момент обман может раскрыться. Но ему всё равно — он ищет Деб.
Они встретились на четвёртый день поисков, случайно. Пипс увидел Деб из окна кареты. Провели вместе около двух часов — сначала оба плакали, потом целовались, снова плакали, и Пипса поразило, с какой лёгкостью Деб простила ему предательство и трусость. Оставшись один, он поклялся, что больше никогда не предаст, что бы ни случилось, и лишь неожиданно вспомнившаяся история святого Петра чуть было не испортила великолепное настроение, с которым он ехал домой. Для Элизабет у него уже было готово вполне правдоподобное объяснение позднего возвращения, но оно не понадобилось, потому что именно в этот день Элизабет, мучимая подозрениями, решила наведаться в Адмиралтейство.
Пришлось признаться во всём, но это не облегчило его участи. Элизабет была в ярости — ко всем прошлым угрозам добавилось обещание убить его, убить себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
В середине октября Элизабет и Деб возвращаются в Лондон. Не то разлука пошла девушке на пользу, не то мистеру Пипсу удалось подобрать какие-то особенные слова, но Деб больше не отбивается. И в воскресенье двадцать пятого числа происходит катастрофа — Элизабет неожиданно входит в комнату и застаёт мистера Пипса и Деб in flagrante.
Деб вскрикнула и выбежала за дверь, закрыв лицо руками. Жена, ни на секунду не спуская с мистера Пипса горящих ненавистью глаз, прошла к креслу и села, продолжая молча испепелять его взглядом. Он же, осознав бессмысленность объяснений, позорно бежал наверх, забился под одеяло и постарался как можно скорее уснуть. Это ему удалось, но не надолго.
Он проснулся от рыданий жены, потянулся к ней, и красноватые блики углей в камине осветили зажатые в её правой руке щипцы для колки орехов.
Странно, но именно смехотворность этого никчёмного оружия более всего поразила мистера Пипса, заставив одновременно осознать и вину перед женой, и беду, обрушившуюся на него и Деб, и полный крах семейной жизни.
Он ушёл в Адмиралтейство на рассвете, вернулся поздно. Обстановка в доме, по его словам, была ужасной. Деб заперлась у себя в комнате и не выходила. Элизабет ни на мгновение не оставляла мистера Пипса одного, следуя за ним по пятам. Поэтому передать Деб записку так и не удалось. Ночью он сжёг записку в камине, запершись в кабинете, написал длинное письмо со словами, которых раньше никому не говорил и которые даже не приходили ему никогда в голову, плакал, перечитывая написанное, и тоже сжёг.
Утром, выходя из кабинета, увидел жену — она сидела на полу у двери, завернувшись в длинный полотняный платок.
Далее жена сменила тактику. Неизвестно как, но ей удалось выманить Деб из её укрытия, и вечером они ужинали втроём.
Ни одного слова сказано не было, но Пипс чувствовал, что каждый взгляд, каждое движение безжалостно фиксируются. Казалось, Элизабет извлекает извращённое наслаждение, глядя на трепещущих прелюбодеев, испытывающих воистину адские мучения. А может, увиденное ею два дня назад было столь непостижимым и невероятным, что она решила убедиться в том, что все это просто померещилось.
Но, независимо от того, зачем Элизабет устраивала эти вечерние сборища, и мистеру Пипсу, и Деб от происходящего было весьма не по себе. Первой не выдержала Деб и через три дня исчезла.
В этот вечер ужинали вдвоём, молча, и только за десертом жена процедила сквозь зубы: «Никуда не денется ваша шлюха, сэр, все её вещи на месте; вернётся, можете не тревожиться, мистер Пипс, сэр».
Пипс не осмелился возразить — что Деб вовсе не шлюха, а очень хорошая и порядочная девушка. Он позорно промолчал, за что был награждён бессонной ночью. К утру в дневнике появляется запись:
«Жена всё время следила за нами; я не мог даже взглянуть на Деб, хотя сердце моё разрывалось; теперь она ушла, и мне кажется, что я умер; у меня темно в глазах».
Надо заметить, что начало странной глазной болезни, которая сперва заставила мистера Пипса нанять себе в помощь специального чтеца, а через несколько лет подать в отставку, действительно совпадает с описываемыми здесь событиями. Но вполне вероятно, что вызвана эта болезнь была не любовной тоской, а невероятной загрузкой в Адмиралтействе — Пипс работал за четверых, и как он умудрялся находить время и силы для своих многочисленных женщин, можно только гадать и удивляться.
Возвращение Деб Пипс прозевал. О том, что она вернулась, была подвергнута допросу с пристрастием, плакала, стояла на коленях и призналась в любви к нему, Сэмюэлу Пипсу, он узнал только вечером, от жены. Деб в это самое время рыдала в своей комнате.
Элизабет, высохшая за эти бурные дни и исполненная праведного гнева, тихим бесцветным голосом предъявила мужу ультиматум. Или она считает себя свободной от каких-либо обязательств (Пипс прекрасно понимал, что это означает — уход из дома, начало позорной судебной тяжбы, огласка, увольнение со службы), или он не позднее завтрашнего утра в её, Элизабет, присутствии объявляет своей грязной шлюхе, что в её услугах более не нуждаются, что в приличном доме ей не место и что она вольна вернуться в ту канаву, из которой её извлекли, отмыли, затем облагодетельствовали и приняли в семью, разрушенную ныне её порочным и развратным поведением. И если мистер Пипс вздумает изменить хоть одно слово, пусть пеняет на себя.
Непонятно, что на самом деле повлияло на поведение мистера Сэмюэла Пипса — угрозы жены, серьёзность которых мы сегодня не можем оценить, или присущее многим мужчинам трусливое и консервативное нежелание что-либо менять в своей жизни. Так или иначе, но за завтраком, под пронзительным взглядом Элизабет, он, не отрываясь от тарелки с яичницей, монотонно проговорил всё, что было надиктовано ночью.
Он услышал голос Деб, на которую так и не осмелился поднять глаза. «Простите меня, леди, — сказала Деб дрожащим от сдерживаемых слез голосом, — благодарю и вас, сэр…» — и он увидел только её руку, ухватившуюся за резную спинку стула, после чего у мистера Пипса перехватило дыхание, он вылетел из-за стола и из дома и вернулся лишь под утро в состоянии, исключающем восприятие каких-либо внешних воздействий.
Практически немедленно Пипс начинает разыскивать Деб по всему Лондону. Он желает объясниться, попросить прощения, просто увидеть её хотя бы на минуту.
Дома он говорит, что пошёл на службу, в Адмиралтействе — что болен. Это очень рискованно, в любой момент обман может раскрыться. Но ему всё равно — он ищет Деб.
Они встретились на четвёртый день поисков, случайно. Пипс увидел Деб из окна кареты. Провели вместе около двух часов — сначала оба плакали, потом целовались, снова плакали, и Пипса поразило, с какой лёгкостью Деб простила ему предательство и трусость. Оставшись один, он поклялся, что больше никогда не предаст, что бы ни случилось, и лишь неожиданно вспомнившаяся история святого Петра чуть было не испортила великолепное настроение, с которым он ехал домой. Для Элизабет у него уже было готово вполне правдоподобное объяснение позднего возвращения, но оно не понадобилось, потому что именно в этот день Элизабет, мучимая подозрениями, решила наведаться в Адмиралтейство.
Пришлось признаться во всём, но это не облегчило его участи. Элизабет была в ярости — ко всем прошлым угрозам добавилось обещание убить его, убить себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126