У вас там можно просушиться? Бабкин кивнул.
– А телефона нет? – поинтересовался Хромов.
– Должны поставить.
– Раз должны – поставят.
Вера Ивановна домывала в трапезной посуду. Шура, сложив обиженно руки на животе, сидя похрапывала на диване.
Бабкин вошел в прихожую. Вера Ивановна по звуку определила, что ведра порожние.
– Сколько раз говорено: не ходи пустой! Шлак понес – вернись с углем. Вот и жена-то с тобой не ужилась…
– Тут… вот… – Бабкин посторонился, пропуская Хромова. – К батюшке.
– Где ж я возьму батюшку? – ворчливо отозвалась староста, занятая делом. – Проходите, чего в сенях торчать.
Хромов шагнул в трапезную. Вера Ивановна потянулась через стол за полотенцем, повисшим на спинке стула, и подняла глаза на гостя. «Господи! Лихоман!» Хромов попытался улыбнуться.
– Собачка у вас… уронила… – И закашлялся. На диване проснулась Шура.
– Ох, ох…
– Садитесь, – как можно спокойнее сказала Вера Ивановна и села сама для прочности. – Вы к батюшке?
Хромов кивнул, не переставая давиться кашлем. Но не сел.
Шура обвела туманным взором трапезную, выискивая виноватого в побудке, сползла с дивана, оставив за своей головой темный след на обоях, подплелась к Хромову со спины и легонько постучала по плечу.
– А вы кису мою не унесете?
Хромов дернулся – под ее прикосновения, но не так, как дергаются от неожиданности, а как бы уходя от удара: вн и в сторону. «Лихоман, – твердо решила Вера Ивановна, вспомнив недавних милиционеров. – Бежал с тюрьмы. Деньги отымать будет».
Но, похоже, лихоману было не до денег. Он тяжело, со свистом дышал; она сама вот так же во время приступа часами не могла отдышаться. И лицо побелело. «Не-ет, отымать, может, и не будет. Откуда ему знать про банку? Он в ту пору в тюрьме сидел…»
– Где ж ты, милый, так застудился? – Вера Ивановна покачала головой.
– Надо же… Ты пока, чем кашлять без толку, чайку попей. А я таблеток пойду погляжу, может, завалялись.
– Не надо! – сказал Хромов, слишком резко сказал.
– Смотри… – Вера Ивановна окончательно поняла: лихоман. И как ни в чем не бывало включила чайник.
– Таблетки без толку… бронхит… травматический…
– А ты чего застыл? – Вера Ивановна, обернулась к Бабкину. – Иди углем занимайся!
Бабкин вышел.
– Бронхит не знаю, а кашель батюшка лечит. Ты чего мок-то так?
– Пока искал… А тут эта… Бука ваша…
– Да я не расспрашивать, я к слову… Переодежу, говорю, надо, раз болеешь. Зовут-то как?
– Алекс
– Саша, значит. Такой с виду здоровый! Давай-ка я тебе, Саша, рюмочку налью, чтоб не расхворался. Для сугреву.
– Если можно, – кивнул Хромов и покраснел.
– А почему ж нет? – усмехнулась Вера Ивановна, протирая пальцами граненую рюмку. И снова подумала: не знает он про банку. – У престола Божьего все можно верующему человеку. Ты, Саша, верующий?
– Крещеный, – кивнул Хромов.
Вера Ивановна достала буфетного брюха бутылку кагора.
– Никто не пьет, бутылка аж пыльная стоит.
– Ох, ох… Один вино пил, другой вино пьет… – нараспев забормотала Шура, уверенная, что ворчит про себя. – Сказать батюшке…
– Ты поди! Спиной сидит, а углядела, шпион подколодный! – Вера Ивановна от возмущения топнула – половица под ее ногой сыграла, Шура испуганно обернулась. – Како-тако вино? – наступала на нее староста. – Лафитничек плеснула человеку!.. Что ж ты, Шура, такая нехорошая? А? Расселась здесь со своими рубцами!.. Здесь питание! Иди к себе. Закройся и сиди. Вон яблоко возьми – похрустеть от скуки. И на ведро больше не ходи, в туалет ходи. Тут мужчины. Нечего лениться, не зима.
Шура неохотно встала, свирепо зыркая на старосту и гостя, собрала свой узелок, сунула туда два яблока и, не переставая бухтеть, ушлепала в дальнюю комнату. Хромов, отключившись, медленно ел.
– Есть кто? – раздался в прихожей ветхий полушепот.
– Что есть, что нет – все едино. Заходи, баба Груша, чайку попей.
В трапезную, с трудом осилив высокий порог, вошла Груша, крохотная, чуть выше стола, в валенках, в двух платках, в телогрейке, подпоясанной фартуком.
– У тебя какой чай, с хоботом? – спросила она как бы незаинтересованно, подсаживаясь к длинному трапезному столу.
– Может, поздороваешься с человеком?
– Который? – Груша завертела головой, заметила Хромова;– Здравствуйте вам!
– Как дочку спраздновали? – Вера Ивановна пододвинула гостье высокую чашку. Она старалась вести себя как можно свободней – будто и не случилось ничего.
– Куда такую тяжесть, бокал дай. – Груша отодвинула чашку. – Хорошо было, зять высказывался…
Вера Ивановна поставила перед ней стакан.
– Этот без ручки, – просипела Груша, отодвигая стакан. Она высмотрела на столе детскую чашку, клейменную «Елочкой», выскребла нее присохшие опивки.
– Груш, а у Толяна Маранцева отца-то вовсе не было?
– Почему? Было. Тут военные до войны стояли. Наши девки им давали. Толян-то от военного. Арина Маранцева потом еще девочку родила, а потом чего-то он ей не понравился, военный, она его прогнала. Очень уж мужик толстый был. Как Петров. Куда такой… К тебе милиция приходила?
Хромов перестал жевать.
– Делать нечего, вот и шастают, людей теребят! Если убег, разве он по деревням пойдет себе на погибель? Он в кустах сидит, волосья ростит, их же налысо броют. – Вера Ивановна налила Груше чаю.
– Крепкий больно, спать не буду.
– Спать она не будет! – хмыкнула Вера Ивановна, подливая кипятку. – Лишний раз Богу помолишься! Внучка-то вышла замуж?
– Не берет никто, – дуя в чашку, прошелестела Груша, – в очках, может, брезгуют. Программу «Время» надо не упустить.
– иди тогда, опоздаешь. – Вера Ивановна выбрала корзины две буханки черствого хлеба. – На вон корки – козу поморочишь. Расшеперивай фартук…
– «Геркулесу» козляткам надо, – просипела Груша.
– А манны небесной им не надо?
Не успела Груша уйти, дальней комнаты снова выползла Шура.
– Нет чтобы картошек сварить с огурцами… щей с грыбами… Ходят, обедают… Будто столовая… Вы надолго к нам или поедете? – жмурясь в улыбке, как китаец, спросила она Хромова.
Вера Ивановна покачала головой.
– Куда ж ты, Шура, на ночь глядя гостя гонишь? Уйди, от тебя человек кушать не может.
Хромов проводил нищенку виноватым взглядом.
– Чего же, пускай…
– Нечего ей тут… Кто знает, может, и не глухая вовсе, зла придуривается. Теперь так: завтра служба. Могут рано приехать.
– Во сколько?
– Батюшка, бывает, и с утра прибежит, если с кем договорился. Он мне не докладывает.
– Утром уйду, – глухо сказал Хромов.
– Утром тебе, Саша, что прогулка, что тюрьма! Понял?
«Так, – устало подумал Хромов, – все знает».
Вера Ивановна прикрыла дверь в прихожую.
– Люди тебя, Саша, видели: Груша, Шура, кочегар наш… Ты мне одно скажи: за что посадили?
– Ни за что. – Хромов вяло махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– А телефона нет? – поинтересовался Хромов.
– Должны поставить.
– Раз должны – поставят.
Вера Ивановна домывала в трапезной посуду. Шура, сложив обиженно руки на животе, сидя похрапывала на диване.
Бабкин вошел в прихожую. Вера Ивановна по звуку определила, что ведра порожние.
– Сколько раз говорено: не ходи пустой! Шлак понес – вернись с углем. Вот и жена-то с тобой не ужилась…
– Тут… вот… – Бабкин посторонился, пропуская Хромова. – К батюшке.
– Где ж я возьму батюшку? – ворчливо отозвалась староста, занятая делом. – Проходите, чего в сенях торчать.
Хромов шагнул в трапезную. Вера Ивановна потянулась через стол за полотенцем, повисшим на спинке стула, и подняла глаза на гостя. «Господи! Лихоман!» Хромов попытался улыбнуться.
– Собачка у вас… уронила… – И закашлялся. На диване проснулась Шура.
– Ох, ох…
– Садитесь, – как можно спокойнее сказала Вера Ивановна и села сама для прочности. – Вы к батюшке?
Хромов кивнул, не переставая давиться кашлем. Но не сел.
Шура обвела туманным взором трапезную, выискивая виноватого в побудке, сползла с дивана, оставив за своей головой темный след на обоях, подплелась к Хромову со спины и легонько постучала по плечу.
– А вы кису мою не унесете?
Хромов дернулся – под ее прикосновения, но не так, как дергаются от неожиданности, а как бы уходя от удара: вн и в сторону. «Лихоман, – твердо решила Вера Ивановна, вспомнив недавних милиционеров. – Бежал с тюрьмы. Деньги отымать будет».
Но, похоже, лихоману было не до денег. Он тяжело, со свистом дышал; она сама вот так же во время приступа часами не могла отдышаться. И лицо побелело. «Не-ет, отымать, может, и не будет. Откуда ему знать про банку? Он в ту пору в тюрьме сидел…»
– Где ж ты, милый, так застудился? – Вера Ивановна покачала головой.
– Надо же… Ты пока, чем кашлять без толку, чайку попей. А я таблеток пойду погляжу, может, завалялись.
– Не надо! – сказал Хромов, слишком резко сказал.
– Смотри… – Вера Ивановна окончательно поняла: лихоман. И как ни в чем не бывало включила чайник.
– Таблетки без толку… бронхит… травматический…
– А ты чего застыл? – Вера Ивановна, обернулась к Бабкину. – Иди углем занимайся!
Бабкин вышел.
– Бронхит не знаю, а кашель батюшка лечит. Ты чего мок-то так?
– Пока искал… А тут эта… Бука ваша…
– Да я не расспрашивать, я к слову… Переодежу, говорю, надо, раз болеешь. Зовут-то как?
– Алекс
– Саша, значит. Такой с виду здоровый! Давай-ка я тебе, Саша, рюмочку налью, чтоб не расхворался. Для сугреву.
– Если можно, – кивнул Хромов и покраснел.
– А почему ж нет? – усмехнулась Вера Ивановна, протирая пальцами граненую рюмку. И снова подумала: не знает он про банку. – У престола Божьего все можно верующему человеку. Ты, Саша, верующий?
– Крещеный, – кивнул Хромов.
Вера Ивановна достала буфетного брюха бутылку кагора.
– Никто не пьет, бутылка аж пыльная стоит.
– Ох, ох… Один вино пил, другой вино пьет… – нараспев забормотала Шура, уверенная, что ворчит про себя. – Сказать батюшке…
– Ты поди! Спиной сидит, а углядела, шпион подколодный! – Вера Ивановна от возмущения топнула – половица под ее ногой сыграла, Шура испуганно обернулась. – Како-тако вино? – наступала на нее староста. – Лафитничек плеснула человеку!.. Что ж ты, Шура, такая нехорошая? А? Расселась здесь со своими рубцами!.. Здесь питание! Иди к себе. Закройся и сиди. Вон яблоко возьми – похрустеть от скуки. И на ведро больше не ходи, в туалет ходи. Тут мужчины. Нечего лениться, не зима.
Шура неохотно встала, свирепо зыркая на старосту и гостя, собрала свой узелок, сунула туда два яблока и, не переставая бухтеть, ушлепала в дальнюю комнату. Хромов, отключившись, медленно ел.
– Есть кто? – раздался в прихожей ветхий полушепот.
– Что есть, что нет – все едино. Заходи, баба Груша, чайку попей.
В трапезную, с трудом осилив высокий порог, вошла Груша, крохотная, чуть выше стола, в валенках, в двух платках, в телогрейке, подпоясанной фартуком.
– У тебя какой чай, с хоботом? – спросила она как бы незаинтересованно, подсаживаясь к длинному трапезному столу.
– Может, поздороваешься с человеком?
– Который? – Груша завертела головой, заметила Хромова;– Здравствуйте вам!
– Как дочку спраздновали? – Вера Ивановна пододвинула гостье высокую чашку. Она старалась вести себя как можно свободней – будто и не случилось ничего.
– Куда такую тяжесть, бокал дай. – Груша отодвинула чашку. – Хорошо было, зять высказывался…
Вера Ивановна поставила перед ней стакан.
– Этот без ручки, – просипела Груша, отодвигая стакан. Она высмотрела на столе детскую чашку, клейменную «Елочкой», выскребла нее присохшие опивки.
– Груш, а у Толяна Маранцева отца-то вовсе не было?
– Почему? Было. Тут военные до войны стояли. Наши девки им давали. Толян-то от военного. Арина Маранцева потом еще девочку родила, а потом чего-то он ей не понравился, военный, она его прогнала. Очень уж мужик толстый был. Как Петров. Куда такой… К тебе милиция приходила?
Хромов перестал жевать.
– Делать нечего, вот и шастают, людей теребят! Если убег, разве он по деревням пойдет себе на погибель? Он в кустах сидит, волосья ростит, их же налысо броют. – Вера Ивановна налила Груше чаю.
– Крепкий больно, спать не буду.
– Спать она не будет! – хмыкнула Вера Ивановна, подливая кипятку. – Лишний раз Богу помолишься! Внучка-то вышла замуж?
– Не берет никто, – дуя в чашку, прошелестела Груша, – в очках, может, брезгуют. Программу «Время» надо не упустить.
– иди тогда, опоздаешь. – Вера Ивановна выбрала корзины две буханки черствого хлеба. – На вон корки – козу поморочишь. Расшеперивай фартук…
– «Геркулесу» козляткам надо, – просипела Груша.
– А манны небесной им не надо?
Не успела Груша уйти, дальней комнаты снова выползла Шура.
– Нет чтобы картошек сварить с огурцами… щей с грыбами… Ходят, обедают… Будто столовая… Вы надолго к нам или поедете? – жмурясь в улыбке, как китаец, спросила она Хромова.
Вера Ивановна покачала головой.
– Куда ж ты, Шура, на ночь глядя гостя гонишь? Уйди, от тебя человек кушать не может.
Хромов проводил нищенку виноватым взглядом.
– Чего же, пускай…
– Нечего ей тут… Кто знает, может, и не глухая вовсе, зла придуривается. Теперь так: завтра служба. Могут рано приехать.
– Во сколько?
– Батюшка, бывает, и с утра прибежит, если с кем договорился. Он мне не докладывает.
– Утром уйду, – глухо сказал Хромов.
– Утром тебе, Саша, что прогулка, что тюрьма! Понял?
«Так, – устало подумал Хромов, – все знает».
Вера Ивановна прикрыла дверь в прихожую.
– Люди тебя, Саша, видели: Груша, Шура, кочегар наш… Ты мне одно скажи: за что посадили?
– Ни за что. – Хромов вяло махнул рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17