Из машины выскочил Толян, отворил ворота.
Хромов осек свой кашель, мягко отпрянул от священника и, скрипнув зубами, исчез в темноте, едва зацепленный назойливым светом Бабкин явственно услышал оставшийся от него на паперти свистящий шепот: «С-суки».
Машина въехала в церковный
– Что случилось? – крикнул отец Валерий, спускаясь с паперти.
– «Скорую» пригнал, – сказал Толян. – Хозяйка велела. Асма у ней. – И, обернувшись к Бабкину, потише спросил: – А чего новенький слинял? Прям с паперти?
Бабкин пожал плечами.
– Убежал, значит, – задумчиво пронес Толян. – Это хорошо.
– Чего хорошо? – не понял Бабкин.
– Да так, – махнул рукой Толян, – не бери в голову. – И крикнул женщине в белом халате, направившейся к трапезной: – Не туда! Она в сторожке.
Вера Ивановна сидела на своей продавленной кровати с железными шишечками, опустив ноги в таз с водой и упершись ладонями в колени. От воды шел пар, голову она свесила вн, костлявые плечи задрались. С уроненных вн жиденьких волос в таз падал пот. Она сипела на одной ноте.
– Душится, – стоя в дверях, сказал Толян.
Женщина в халате на свету оказалась акушеркой Кошелева.
– Это я даже делать ничего не буду, – она растерянно развела руками.
– В больницу! Вера Ивановна подняла бордовое лицо, хотела что-то сказать в промежутке между сипами, но не смогла, опять стала давиться, будто ее рвало. В сторожку, расталкивая всех, просунулся Димка-регент.
– Опять!.. Нин, у тебя в тачке баллон кислородный есть? – Он присел над скоропомощным ящиком с лекарствами. – Не слышишь? Кислород есть?
– Кислороду ему! – огрызнулась акушерка. – А пару пердячьего не хочешь? Не дают ни хрена, кроме горчичников! Лимита нету.
Димка раздраженно хлопнул крышкой ящика.
– Ни лазикса, ни коргликона, – сковозь зубы прошипел он. – В больницу надо.
– Давай, давай, Вера, не упрямься! Поедем! – нетерпеливо сказала акушерка. – Катерина Ивановна! Где Катя?
– У ней смена, – сказал Толян.
– Батюшка, – обернувшись, позвала акушерка. – Повлияйте. Не хочет в больницу! Отец Валерий с трудом втиснулся в сторожку, приблился к старосте. Аккуратно оторвал ее руку от ворота нижней мужской рубахи. Вера Ивановна цапала себя за шею, набрякшую жилами, судорожно хватаясь за бечевку крестика. Батюшка осторожно выпростал крестик ее кулака, бережно опустил за ворот рубахи. Вера Ивановна заученно распрямила руку.
– Укол… пусть…
– Чем я тебе укол? – склонилась над ней акушерка. – Ну чем?! Если бы ты родиха была… До больницы-то не знаю как довезти! Уко-ол! носилки!
– крикнула акушерка. – Мне еще больную с инсультом забрать надо по дороге!
– Не поеду… – выдавила Вера Ивановна.
– Мать, поезжай, – строго сказал батюшка. – Благословляю. А завтра после обедни заеду причащу, не волнуйся. Ехай с Богом.
– Батюшка! – нервничала акушерка, – У меня больная с инсультом ждет!..
– Давай, Вера Ивановна! – взмахнул рукой Толян. – По утреннему бру, по утренней росе…
Расталкивая всех клюкой, вперед протиснулась Татьяна.
– Не гневи Всевышнего, Вера, езжай в больницу, – глухо сказала она, глядя в пол. – Я при храме останусь, соблюдать буду… Одно дело – мы с тобой, другое дело – храм. Езжай.
Вера Ивановна слепыми глазами оглядела стоявших возле кровати и бессильно уронила голову.
– Вовкя… – пискнула она. Бабкин протиснулся вперед.
Ухватившись слабой рукой за его ухо, Вера Ивановна зашептала что-то непонятное: капуста, кадка…
– Ладно! – не выдержала акушерка, отгоняя Бабкина. – Никто твоих кадок не тронет! Говна-то!..
– Хозяйственная, – усмехнулся Толян. – Помирать собралась, а за капусту болеет…
9
Бабкин ждал ночи. Время от времени он поднимался котельной: в трапезной и в домике батюшки горел свет. Бабкин спускался к себе в подземелье. Бука терзал кепку ночного гостя, куда-то запропастившегося. Бабкин отнял ее у пса, повесил на сучок стойки.
Включил «Голос Америки». Америка сказала: в Москве полночь. Бабкин выключил приемник и вылез котельной.
В трапезной было темно, в доме батюшки теплилась лампадка.
Стараясь ступать помягче, спотыкаясь в темноте о куски антрацита, Бабкин пошел к сторожке. Шура одна ночевать боялась и перебралась в кирпичный дом.
В сторожке было холодно. Он на ощупь отыскал в кухонном шкафу смятые полиэтиленовые пакеты, консервная открывалка лежала на столе. Он сунул пакеты и открывалку в карман и, придерживая маленькую дверь, чтобы не скрипнула, вышел в прируб, ведущий в сарай. Здесь Вера Ивановна держала свое хозяйство. Бабкин снял с капусты гнет-булыжник, приподнял крышку, она мокро чмокнула. Он снял телогрейку, свитер, засучил рукав до самого плеча и полез голой рукой в холодное пахучее месиво. Банка с деньгами лежала на самом дне, на боку. Вынуть ее было невозможно. Бабкин засучил второй рукав, почти хлебая ледяной рассол, ухватил банку обеими руками и потянул на себя.
Вытянув банку, он обтер ее и несколько секунд постоял просто так, прижав ее к себе, ждал, пока успокоится колотьба в груди. Банка была тяжелая, как с молоком. Он прикрыл дверь в прируб – дверь пискнула. Бабкин з На цыпочках вышел сторожки, запер дверь в сени на гвоздь, как было. И снова з Было тихо, только котельной доносился несильный вой запертого Буки. Бабкин побежал.
– Э, на катере! – негромко окликнул его сзади знакомый голос. – Слышь! Тормози.
Одной рукой держа банку, Бабкин другой рванул дверь в котельную и, не рассчитав с набега крутны лестницы, упал… Пытаясь удержаться за желоб с углем, выпустил банку. Банка разбилась. И сам он повалился вн по битым крутым ступеням. Бука бесновался за второй дверью.
– Б-бука, – промычал Бабкин, вытирая ослепшее от крови лицо. – Б-бука!..
– Тихо, падла! – прикрывая верхнюю дверь, прошипел спускающийся вн Толян. – Чего орешь всю дорогу?
Сквозь красную пелену Бабкин увидел, как Толян нащупывает в желобе кусок антрацита. И негромко попросил:
– Н-не н-надо…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17