.. Говорят, если люди с какими-то политическими взглядами совершат даже бредовые действия, они все равно приведут в движение множество шестеренок; значит, и бредовые действия имеют свой смысл. Такаки ненавистна эта мысль. Действия Свободных мореплавателей, пусть и бредовые, не приведут в движение никаких шестеренок. Союз свободных мореплавателей — чуждый всему организму нарост, так говорит Такаки.
— Нарост? Но как добиться, чтобы люди примирились с существованием этого нароста? — спросил Исана. — Безразлично, удастся ли Свободным мореплавателям выйти в море...
— Если Коротышка в самом деле сжимался, через него можно было бы передать всем людям, что Союз свободных мореплавателей точь-в-точь как нарост. Интересно, что за человек был Коротышка? Сжимался он или нет?..
Исана и Инаго лежали сейчас на земле, политой кровью Коротыша. Они поежились от этой неприятной мысли. У самого уха Исана что-то тихо зашуршало. Он поднял это «что-то», положил на ладонь и, щурясь на горячем, ярком солнце, сверкавшем с голубого неба, стал изучать. Это был засохший уже, но совсем недавно опавший лист дикого персика. Взяв его большим и указательным пальцами, Исана посмотрел сквозь него на небо. На листе ярко выделялись желтые пятна. Прожилки расчертили его густо-зелеными толстыми линиями, яснее проступавшими к краям, — прожилки были мясистее высохшей пластины листа. Исана ежедневно наблюдал листья деревьев. Сейчас он снова подумал, что еще в незапамятные времена лист подсказал человеку форму корабля. «В таком случае человек благодаря дереву, как образу и как материалу, встретился с китом» , — сказал Исана, обращаясь к душам деревьев и душам китов .
— Если б Такаки раскрыл все планы Свободных мореплавателей, солдат сбежал бы в первый же день, — сказала Инаго, перевернувшись на живот.
Скосив глаза, Исана снова увидел блестевшую от пота, точно смазанную маслом, грудь девушки. В том месте, где груди сходились, кожа чуть морщинилась и призывно розовела молодостью девичьего тела.
— Так что огорчаться из-за бегства солдата — не случись, конечно, всего, что было потом, — не стоит. Да и умер он, так и не пойманный Свободными мореплавателями, а значит, до конца действовал по собственной воле...
Инаго замолкла и улыбнулась своими покрасневшими глазами, заметив внимательный взгляд Исана, обращенный к ее груди. Улыбнулась впервые после бегства солдата. Раньше, даже подбадривая Дзина, она не улыбалась.
Глава 16
Вспышка чувственности
Поздно ночью Дзин, не издавший ни стона с тех пор, как заболел ветрянкой, вдруг жалобно заплакал, словно почувствовал, что его страдания достигли высшей точки. Вытянув в темноте белые, в бинтах, ручки, он изо всех сил двигал ими, стараясь ухватиться за что-то невидимое. Исана наблюдал за ним в мерцающем лунном свете, проникавшем через окно — ставни оставались открытыми. Наконец Инаго, спящая рядом с Дзином, приподнялась — верхняя часть ее тела была, как и утром, обнажена, — взяла в свои ладони дергающиеся ручки ребенка и в порыве нежности прижала их к груди. Наутро сыпь побледнела и стала сходить. Проснувшись, Дзин тихо сказал:
— Это дрозд.
— Ой, Дзин, да ты совсем здоров, — бодрым голосом откликнулась Инаго, и Исана, услыхав ее слова, испытал огромную радость.
— Наверно, уже можно возвращаться в Токио?
— Нет, как бы не содрать нарывы. Думаю, лучше ему побыть здесь еще денька два, — ответила Инаго. — Я чувствую, в Токио ничего хорошего нас не ждет...
Она говорила подавленно и мрачно, но весь ее вид со сведенными коленями и распрямленной спиной казался вызовом какой-то грозной и страшной силе. Быстро надев кофту, она застегнула пуговицы и выбежала из комнаты — приготовить Дзину еду.
Потом, вся светясь радостью, Инаго принесла неизменные макароны, политые консервированным соусом. И Дзин спокойно и размеренно съел огромную порцию — Исана ни разу не видел, чтобы он съедал столько макарон. Затем он выпил много воды, Инаго обтерла его вспотевшее тельце, и он снова лег на матрац, который, пока он ел, проветривался на солнце. Дзин удовлетворенно вздохнул и, улыбнувшись, посмотрел сперва на Инаго, потом на Исана. Он снова услышал голоса множества птиц и сообщил:
— Это синий соловей... Это сэндайский соловей.
И сразу заснул глубоким сном...
— Он и впрямь здорово разбирается в птицах, — восхищенно сказала Инаго.
В голосе ее звучало явное благоговение, вряд ли объяснимое только голодом и усталостью. Но голод, испытываемый Исана, помог ему глубже проникнуть в смысл ее слов. Оставив спящего Дзина, они сошли вниз, приготовили еду и, сидя на кусках лавы, поели. Потом снова отправились загорать, но солнце припекало сильнее вчерашнего, и они облили друг друга водой с головы до ног. Боясь разбудить Дзина, оба не проронили ни слова. Покрытая легким загаром, блестящая, упругая кожа Инаго, казалось, радостно поглощает солнечные лучи, а кожа Исана, надолго замуровавшего себя в убежище, покраснела от ожогов и вздулась волдырями.
В конце концов им пришлось вернуться в барак и немного остыть. Там, в полутьме, вдыхая запах пота друг друга, они вдруг уловили еще одну, новую причину их бегства в барак. И все более запутывавшийся узел их чувств одним махом разрубила Инаго, спросив:
— Может, переспим?
— Да, — ответил Исана с признательностью застенчивого человека.
Сверкнув белками широко раскрытых глаз, Инаго накинула на голову полотенце и выбежала из барака посмотреть, что делает Дзин.
«Может, переспим», — повторил про себя, улыбаясь, Исана. Это не была самодовольная улыбка, но все же он сразу перестал улыбаться, забеспокоившись, а вдруг ничего не получится? Он так давно не знал женщины.
— Дзин крепко спит. Ведь во время болезни он почти совсем не спал, — сказала, вбегая, запыхавшаяся Инаго. Девушка разделась, и Исана увидел, какая она соблазнительно стройная.
— Я давно не знал женщины, и в первый раз у нас, наверно, ничего не получится. Но потом все будет в порядке.
На лице Инаго появилось какое-то неопределенное выражение, и Исана устыдился своих оправданий...
— Вот видишь, — сказал Исана.
— Что «видишь»? Мне было очень хорошо, — ответила Инаго.
— Правда? А я подумал...
Инаго потупилась и тихо засмеялась. Исана грустно улыбнулся. Прижавшись снова к ее телу, покрытому капельками пота, он понял: лучшее, что приносит физическая близость, это ощущение родства двух людей.
— Ты говоришь «хорошо». В этом слове заключен слишком общий смысл, — заговорил он.
Широко открытые глаза Инаго, когда она подняла голову, лежавшую на его груди, затуманились. Наверно, она старалась соотнести его слова со своими собственными ощущениями.
— Возможно... — сказала она, пристально глядя на него и не опуская голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87