— Чувствуя, что Такаки колеблется, Тамакити стал настойчивее. — А после ареста выложить все начистоту и доказать, что Инаго с Доктором не причастны к стрельбе и казни Коротыша. Иначе что будет с Дзином?
— Разве не ваша обязанность — общаться с внешним миром и при помощи слов блюсти интересы Свободных мореплавателей? Вы ведь наш специалист по словам, — повернулся к Исана Такаки; на покрасневшем лице его были написаны нерешительность и страх.
— Мы уже говорили об этом вчера и недавно говорили снова. Обо мне речи нет, — твердо сказал Исана. — Я слагаю с себя полномочия специалиста по словам Союза свободных мореплавателей. Я хочу полностью посвятить себя обязанностям поверенного деревьев и китов. Ну а дела Союза решать вам, ветеранам.
Исана взял охотничье ружье, принадлежавшее Красномордому, и, не глядя на Такаки, вышел из рубки. По винтовой лестнице поднимались Доктор и Инаго. Чтоб разойтись с ними, он задержался на площадке третьего этажа. Дзин — его прижимала к себе Инаго — выглядел вконец обессилевшим из-за усталости и нервного напряжения. На руках у Инаго он чувствовал себя уверенней. Сосредоточенно обдумывая, как ей быть дальше, Инаго молча протиснулась мимо Исана, выразительно взглянув на него. Прикосновение девушки взволновало его. Ведь теперь, после того, что он сделал для Инаго, каждый, кто встретится с ней в будущем, сможет одарить ее любовью...
Исана спустился вниз и посмотрел в бойницу. Полицейские машины и частокол щитов оставались неподвижными. Только теперь, когда щиты перестали отражать солнечные лучи, в промежутках между ними можно было увидеть сложенные в ряд мешки с песком. Выходит, эффективность стрельбы из убежища была невелика. Но говорить об этом Тамакити не стоило. Исана посмотрел на черный, обгоревший ствол вишни, все еще покрытой густой сочной листвой. Дерево умирало, как человек, воздев вверх руки, не понимая, что за враг обрушился на него. Тогда, в той европейской стране, почувствовав, что мальчик пришел в сознание, Исана испытал взорвавшийся в его душе страх. Потом, с удивительно жестоким чувством превосходства осознав, насколько беспомощен крохотный человечек, висевший с поднятыми вверх руками, он сделал то, что намеревался сделать. И поскольку сейчас ему было дано снова пережить то давнее мгновение, когда он осознал беспомощность мальчика, значит, все было совершено им отнюдь не бессознательно и не в порыве безумия. Он отрицал, будто слышал крик ребенка, когда об этом спрашивал Кэ, и не сознался, что руки его были тогда исцарапаны. Теперь Кэ умирает в муках, один на один с болезнью, взращенной в его клетках. Умирает, желая страданий и ревниво оберегая их. Но возможно, отвергая уколы наркотиков из страха погрузиться в самого себя, он ни на мгновение не вспоминает того мальчика...
Исана почувствовал, как в нем беспокойно шевельнулось нечто, что можно было б назвать душой. «Моя жизнь была аморфной , — воззвал он к душам деревьев и душам китов . — Существует реальный мир, который я, человек аморфный, хоть и пытавшийся не раз принять определенную форму, но всегда терпевший неудачу, воспроизводил аморфным объективом. И мир этот, так и оставшись аморфным, взорвется с моей смертью и превратится в ничто. Взорвется беспомощным и заброшенным, так и оставшись аморфным, и превратится в ничто. Оставив все без ответа, превратится в ничто...» — Взывая к ним, Исана почувствовал, что его слова не находят отклика у вишни, которая была перед ним. Черная обгоревшая вишня уже запустила ракетой в космос свою душу дерева . И превратилась в ничто. И ведь убил ее, живую, тот, кто был рядом с Исана. У него не хватило духа отречься перед душами деревьев : «Нет, я не друг того, кто сжег вишню. Я просто люблю этого необычного юношу. Я был в машине, которую он вел, мы проехали огромное расстояние, и за всю дорогу он не сказал ни слова о спортивных состязаниях, где побеждал раньше. Самое позднее до захода солнца я буду убит, но сожалею лишь о том, что после смерти не смогу вспоминать этого странного юношу. И мне не жаль, что все остальное остается без ответа...»
— Такаки зовет, — окликнула его Инаго, которая, держа на руках спящего Дзина, спустилась вниз вместе с Доктором.
В полумраке комнаты, куда почти не проникали солнечные лучи, карие глаза ее чуть светились. От носа к уголкам губ пролегли жесткие морщины. Такой Инаго виделась Исана лет через десять. Он посмотрел на головку Дзина, точно магнитом притянутую к влажной смуглой груди Инаго. Увидев круглый шрам от операции, еще совсем свежий, он подумал о препонах, которые в этой столь красивой теперь голове не дают родиться ничему, кроме аморфного, и ощутил извечное чувство протеста. Может быть, именно поэтому и он сам, оставив все и всяческие вопросы без ответа, скоро превратится в ничто. «Прощай, Дзин , — сказал Исана про себя, как обычно обращаясь к душам деревьев и душам китов . — Смерть, подобно содержимому твоей головы, аморфна. Она разрушает все, обладающее хоть какой-то формой. Вот почему взрыв, который породит смерть — и я давно думаю об этом, — благо. Я осуществлю этот взрыв».
— Я ухожу с Дзином и Доктором, — сказала Инаго. — Жаль, я так надеялась, что радость, которую я испытала, будет длиться вечно...
— Радость не может длиться вечно, так принято считать, — сказал Исана, потрясенный ее словами. — Но я спокоен и за тебя, и за Дзина. Прощай, Инаго. Всего хорошего, Доктор.
Из слухового окна, выходящего на лестничную клетку третьего этажа, Такаки смотрел, что делается за убежищем. На лице его Исана тоже заметил жесткие морщины. И тогда он понял, что выражение лица Инаго объяснялось не только особенностями его строения. Наверно, у нее во рту все пересохло и горело. Такаки тоже смотрел на Исана, облизывая губы сухим языком. Наконец он решился и заговорил:
— Помните Китовое дерево? Вы говорили даже, будто оно и привлекло вас в Союз свободных мореплавателей. Китовое дерево — выдумка. Просто я связал его с тем, что было так важно для вас.
Исана не дрогнул. Он понял: этот юноша, сощурясь, вытянув в ниточку губы, предпринимает отчаянную попытку поменяться ролями с ним, остающимся в убежище.
— Я думал об этом долгие годы. Поэтому рассказ о Китовом дереве и взволновал меня, стал видением наподобие сна Боя, — сказал Исана. — Но ведь я и раньше считал себя поверенным деревьев и китов. Так что, если Китового дерева и не существует, это не имеет значения... Утром Тамакити сказал: раз нельзя выйти и проверить — значит, залитую солнцем лужу можно считать россыпью серебряной руды. Иначе говоря, поскольку я не смогу поехать на твою родину и убедиться, что предания о Китовом дереве нет, ничто не мешает мне считать, будто оно существует.
Пока Исана говорил, Такаки смотрел на него сквозь влажную пелену глаз, словно капризный ребенок, которому не позволили настоять на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87