В ста шагах от границы он остановился в тени дерева, после того как убедился, что на нем нет дьявольского мха.
Те из бойцов, что выскочили вместе с вожаком на дорогу, похоже, погибли. Но это были не все, кто шел за ним. Еще десяток бойцов ждали на другом фланге. Он не отдал никаких приказов, но если у них есть глаза на мордах, то они должны б увидеть судьбу своих товарищей и держаться подальше от дороги. Держаться подальше, за пределами чар, но нет, наверно, за пределами выстрела из лука.
Стрельба ночью всегда была делом рискованным, с одинаковой вероятностью проткнуть стрелой и друга и врага. Но демонический свет показывал его и весь отряд так же ясно, как средь бела дня. Среди засевших на другом фланге имелось несколько хороших лучников, а утыканный стрелами колдун неважно наводит чары.
Атаман повернулся и двинулся вверх по склону. Еще пятьдесят шагов, и он скрылся за поворотом дороги. Теперь он ушел из поля зрения колдуна и его отряда. Он остановился, завидев молодой кедр, который отмечал начало сухого пути.
Разбойник потратил на его поиски некоторое время. В любую минуту он ожидал услышать дробь копыт и боевой клич товарищей колдуна — или даже какие-то слова, которых не следует знать ни богам, ни людям, когда колдун прочтет еще одно заклинание.
Поэтому неудивительно, что, когда разбойничий атаман нашел тот кедр, он так и бросился к нему со всех ног. И также неудивительно, что он как-то не заметил трещину в земле, шириной с ладонь и протянувшуюся целиком поперек дороги.
Он споткнулся и попал ногой в трещину, поранив при падении колени и руки. Он выругался, поднялся и почувствовал, как что-то схватило его за ноги. Что-то обжигающее, и не слабеньким жжением демонического света. Что-то, казалось, в один миг спалившее ему мясо до костей, а в следующий миг растворившее и кости.
Когда он почувствовал, что жжение прогрызает себе дорогу вверх по его ногам, то завопил. И завопил еще громче, когда почувствовал, как его утаскивает в трещину. Он продолжал вопить, пока жжение не прогрызло себе дорогу до его груди и не растворило ему легкие.
Когда содрогнулась почва, целой оставалась только кисть левой руки атамана. Из трещины в земле заклубился дым таких цветов, для которых не существовало названий. Затем две стороны трещины накренились друг к другу и трещина закрылась. Осталась только кисть руки атамана, лежащая ладонью вверх на почерневшем гравии, с пальцами, скрюченными в когти, и ногтями особенно отвратного серого оттенка.
Некоторое время, после того как замер вопль, Акимос не мог унять бившую его дрожь. Затем прошло еще больше времени, прежде чем его пересохшие губы и язык смогли произнести слова.
— Что это было?
Скирон пожал плечами:
— Одним богам известно, а они не отправляют ко мне посланцев.
— Сейчас не время для шуток!
— Простите, мой господин, — успокаивающе извинился колдун. Слишком успокаивающе, подумал Акимос. Он знает больше, чем готов мне сказать.
— Я не сомневаюсь, что разбойники засели по обеим сторонам, готовые выступить сразу, как только их товарищи на дороге схватятся с нами. Мудрость такой тактики ясна даже колдуну.
— Скирон!
— Прошу прощения. Я только желал напомнить вам, что я не солдат.
— Да, а я не храмовый кумир, чтобы терпеливо ждать век-другой. Что вопило?
— Я б предположил, что один из тех, что сбоку ступил в зыбучий песок или, возможно, наступил на змею. У здешних болотных гадюк яд не просто убивает, а жжет все потроха, как расплавленный свинец.
Это, насколько знал Акимос, было правдой. Так откуда же у него уверенность, что это не та правда, которую он искал?
Ниоткуда! Просто он знал Скирона слишком давно и слишком хорошо. К тому же этой ночью на дороге не могло быть никакой правды — в обычном человеческом понимании.
Господин Акимос собрал своих людей, велел им привязать тело сержанта к седлу его коня и двигаться дальше. Пока он этим занимался, на дорогу выскочила любопытная ласка, почуяла запах крови и кинулась к отрубленной руке атамана.
Ласка умерла от боли всего через несколько мгновений, но прежде, чем умереть, она убралась с дороги, вместе со своим намеченным ужином. Смелость господина Акимоса так и не подверглась испытанию зрелищем отрезанной руки. Там, где по дороге проходила трещина, не осталось ничего, кроме более мягкой полоски почерневшего гравия, которую было трудно обнаружить, не изучив дорогу ползая по ней на четвереньках.
Акимос, Скирон и остальные проехали по дороге, ничего не заметив, хотя висевший в воздухе едкий запах растревожил лошадей — они нервно фыркали и прядали ушами.
Глубоко под горами Великий Дракон пробудился от вековечного сна. Правда, в человеческом понимании это вряд ли можно было назвать сном, ибо чувства у Великого Дракона были отнюдь не человеческие.
Просто Дракон узнал, что уже не спит. Он также осознал, что некая малая частица его собственного естества, находящаяся где-то очень далеко, тоже проснулась. Частица не только проснулась, но и открыла путь к небесному миру и запасам пищи. Она даже нашла лакомый кусок небесной пищи и теперь поглощала ее.
Великий Дракон явственно ощутил, как его малая "половина" с удовольствием трапезничает. Если б для Великого Дракона подошли привычные земные понятия, то можно было сказать, что он почувствовал зависть к изолированной части.
В том, что для Великого Дракона выполняло работу мозга, сформировалась идея. Надо добраться до изолированной части и узнать, что именно произошло. Возможно, есть шанс найти и другие "половинки". С ними тоже имеет смысл пообщаться. Это доставило бы удовольствие, естественно, в понимании Великого Дракона. Как хорошо, что время для трапезы может наступить вновь…
Для Великого Дракона век и минута не так уж сильно отличались друг от друга. И все же Дракон помнил, что такого долгого перерыва между трапезами не бывало никогда. То, что разбудило "половину" и позволило ей питаться, могло передвигаться. Оно могло даже добраться до самого Дракона.
Тогда будет знатное пиршество. А после этого уже не понадобится никакой помощи со стороны небесного мира, чтобы осознавать, искать и переваривать пищу, двигаться куда пожелаешь и размножаться сколько угодно. Великий Дракон задрожал от удовольствия, и эта дрожь передалась окружавшим его скалам.
Влажный камень пещерного пола задрожал под ногами господина Скирона. До него донесся с огромного расстояния грохот падающей скалы. С более близкого расстояния послышался шорох сыпавшегося из расселин песка и стук рухнувшего на пол сталагмита. Воитель, которого чуть не пристукнуло каменной сосулькой, выпучив глаза, отпрыгнул назад, положив руку на эфес меча.
— Спокойно, вы все, — призвал Скирон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Те из бойцов, что выскочили вместе с вожаком на дорогу, похоже, погибли. Но это были не все, кто шел за ним. Еще десяток бойцов ждали на другом фланге. Он не отдал никаких приказов, но если у них есть глаза на мордах, то они должны б увидеть судьбу своих товарищей и держаться подальше от дороги. Держаться подальше, за пределами чар, но нет, наверно, за пределами выстрела из лука.
Стрельба ночью всегда была делом рискованным, с одинаковой вероятностью проткнуть стрелой и друга и врага. Но демонический свет показывал его и весь отряд так же ясно, как средь бела дня. Среди засевших на другом фланге имелось несколько хороших лучников, а утыканный стрелами колдун неважно наводит чары.
Атаман повернулся и двинулся вверх по склону. Еще пятьдесят шагов, и он скрылся за поворотом дороги. Теперь он ушел из поля зрения колдуна и его отряда. Он остановился, завидев молодой кедр, который отмечал начало сухого пути.
Разбойник потратил на его поиски некоторое время. В любую минуту он ожидал услышать дробь копыт и боевой клич товарищей колдуна — или даже какие-то слова, которых не следует знать ни богам, ни людям, когда колдун прочтет еще одно заклинание.
Поэтому неудивительно, что, когда разбойничий атаман нашел тот кедр, он так и бросился к нему со всех ног. И также неудивительно, что он как-то не заметил трещину в земле, шириной с ладонь и протянувшуюся целиком поперек дороги.
Он споткнулся и попал ногой в трещину, поранив при падении колени и руки. Он выругался, поднялся и почувствовал, как что-то схватило его за ноги. Что-то обжигающее, и не слабеньким жжением демонического света. Что-то, казалось, в один миг спалившее ему мясо до костей, а в следующий миг растворившее и кости.
Когда он почувствовал, что жжение прогрызает себе дорогу вверх по его ногам, то завопил. И завопил еще громче, когда почувствовал, как его утаскивает в трещину. Он продолжал вопить, пока жжение не прогрызло себе дорогу до его груди и не растворило ему легкие.
Когда содрогнулась почва, целой оставалась только кисть левой руки атамана. Из трещины в земле заклубился дым таких цветов, для которых не существовало названий. Затем две стороны трещины накренились друг к другу и трещина закрылась. Осталась только кисть руки атамана, лежащая ладонью вверх на почерневшем гравии, с пальцами, скрюченными в когти, и ногтями особенно отвратного серого оттенка.
Некоторое время, после того как замер вопль, Акимос не мог унять бившую его дрожь. Затем прошло еще больше времени, прежде чем его пересохшие губы и язык смогли произнести слова.
— Что это было?
Скирон пожал плечами:
— Одним богам известно, а они не отправляют ко мне посланцев.
— Сейчас не время для шуток!
— Простите, мой господин, — успокаивающе извинился колдун. Слишком успокаивающе, подумал Акимос. Он знает больше, чем готов мне сказать.
— Я не сомневаюсь, что разбойники засели по обеим сторонам, готовые выступить сразу, как только их товарищи на дороге схватятся с нами. Мудрость такой тактики ясна даже колдуну.
— Скирон!
— Прошу прощения. Я только желал напомнить вам, что я не солдат.
— Да, а я не храмовый кумир, чтобы терпеливо ждать век-другой. Что вопило?
— Я б предположил, что один из тех, что сбоку ступил в зыбучий песок или, возможно, наступил на змею. У здешних болотных гадюк яд не просто убивает, а жжет все потроха, как расплавленный свинец.
Это, насколько знал Акимос, было правдой. Так откуда же у него уверенность, что это не та правда, которую он искал?
Ниоткуда! Просто он знал Скирона слишком давно и слишком хорошо. К тому же этой ночью на дороге не могло быть никакой правды — в обычном человеческом понимании.
Господин Акимос собрал своих людей, велел им привязать тело сержанта к седлу его коня и двигаться дальше. Пока он этим занимался, на дорогу выскочила любопытная ласка, почуяла запах крови и кинулась к отрубленной руке атамана.
Ласка умерла от боли всего через несколько мгновений, но прежде, чем умереть, она убралась с дороги, вместе со своим намеченным ужином. Смелость господина Акимоса так и не подверглась испытанию зрелищем отрезанной руки. Там, где по дороге проходила трещина, не осталось ничего, кроме более мягкой полоски почерневшего гравия, которую было трудно обнаружить, не изучив дорогу ползая по ней на четвереньках.
Акимос, Скирон и остальные проехали по дороге, ничего не заметив, хотя висевший в воздухе едкий запах растревожил лошадей — они нервно фыркали и прядали ушами.
Глубоко под горами Великий Дракон пробудился от вековечного сна. Правда, в человеческом понимании это вряд ли можно было назвать сном, ибо чувства у Великого Дракона были отнюдь не человеческие.
Просто Дракон узнал, что уже не спит. Он также осознал, что некая малая частица его собственного естества, находящаяся где-то очень далеко, тоже проснулась. Частица не только проснулась, но и открыла путь к небесному миру и запасам пищи. Она даже нашла лакомый кусок небесной пищи и теперь поглощала ее.
Великий Дракон явственно ощутил, как его малая "половина" с удовольствием трапезничает. Если б для Великого Дракона подошли привычные земные понятия, то можно было сказать, что он почувствовал зависть к изолированной части.
В том, что для Великого Дракона выполняло работу мозга, сформировалась идея. Надо добраться до изолированной части и узнать, что именно произошло. Возможно, есть шанс найти и другие "половинки". С ними тоже имеет смысл пообщаться. Это доставило бы удовольствие, естественно, в понимании Великого Дракона. Как хорошо, что время для трапезы может наступить вновь…
Для Великого Дракона век и минута не так уж сильно отличались друг от друга. И все же Дракон помнил, что такого долгого перерыва между трапезами не бывало никогда. То, что разбудило "половину" и позволило ей питаться, могло передвигаться. Оно могло даже добраться до самого Дракона.
Тогда будет знатное пиршество. А после этого уже не понадобится никакой помощи со стороны небесного мира, чтобы осознавать, искать и переваривать пищу, двигаться куда пожелаешь и размножаться сколько угодно. Великий Дракон задрожал от удовольствия, и эта дрожь передалась окружавшим его скалам.
Влажный камень пещерного пола задрожал под ногами господина Скирона. До него донесся с огромного расстояния грохот падающей скалы. С более близкого расстояния послышался шорох сыпавшегося из расселин песка и стук рухнувшего на пол сталагмита. Воитель, которого чуть не пристукнуло каменной сосулькой, выпучив глаза, отпрыгнул назад, положив руку на эфес меча.
— Спокойно, вы все, — призвал Скирон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66