Кей все еще дулась и сердилась, что ей пришлось из-за Роуэна остаться в Хьюстоне. В конце беседы она сказала:
– Я люблю тебя.
Роуэн замешкался с ответом. Не потому, что не любил Кей. Просто ему всегда было трудно произнести эти три слова. Они требовали признать, что он ослабил свой контроль, что есть еще кто-то, имеющий над ним власть, пусть хотя бы на время. Но все-таки он сказал это.
– Я люблю тебя, – сказал он, почему-то вспомнив в эту секунду портрет внизу, иссиня-черные волосы и глаза, словно угли.
– Роуэн?
– Да, – откликнулся он.
– Ты где?
– Я сказал, что тоже люблю тебя.
– Я спросила, скучаешь ли ты по мне.
Он не слышал вопроса, он слышал лишь, зов этих грустных глаз. Приложив трубку к другому уху, Роуэн ответил:
– Естественно, скучаю.
– У тебя усталый голос.
– Я устал. Слушай, я собираюсь пораньше лечь спать.
– Роуэн… – Замявшись, Кей закончила разговор: – Спокойной ночи, милый.
Роуэн спал плохо, периодически просыпаясь и прислушиваясь к звукам незнакомого дома. Однажды ему почудилось, что внизу мяучит кот, просясь в дом, но, когда Роуэн неохотно встал, кота нигде не было видно. Можжет, ему надоело ждать, а может, он и не приходил. Роуэн снова улегся и проспал до трех часов утра.
Ему приснилось, что он опять тонет. Легкие горели от недостатка воздуха; он медленно плыл к выходу из пещеры. Но Роуэн знал, что доплыть не суждено. Он должен умереть. Здесь. Сейчас. Он отчаянно боролся за жизнь. Чернота. Белый свет, несущий покой и умиротворение.
Тебе нужно вернуться. Перед тем, как пересечь рубеж, ты должен еще что-то сделать.
И вдруг Роуэн снова очутился перед портретом внизу. Ему никак не удавалось избавиться от мысли, что эту женщину он где-то видел. Но где? Тем не менее, он был уверен, что то, что он должен сделать, каким-то образом связано с ней. Во сне Роуэн протянул руку, желая дотронуться до портрета, но тот загадочным образом начал быстро отдаляться от него, словно проваливаясь в черный туннель.
– Нет! – кричал Роуэн, чувствуя, что, теряя эту женщину, испытывает невыносимую боль. Более того, его терзал страх за нее. Проклятая беспомощность, сковавшая его своими цепями, злила Роуэна.
Внезапно он проснулся, словно от толчка. Рядом с ним в комнате кто-то находился. Он ощущал это присутствие так же отчетливо, как биение собственного сердца, отчаянно колотившегося в груди. Кот? Нет, это не кот. Тот, кто был в комнате, казалось, отчаянно тосковал.
Капли пота выступили на лбу и на обнаженной груди Роуэна. Неожиданно ему стало холодно, потому что работал кондиционер. Или он боится? Медленно, тихо Роуэн приподнялся на локте и протянул руку к ночному столику. Он щелкнул выключателем, и комнату залил свет.
Никого не было.
С глубоким вздохом Роуэн упал на постель. А чего он ждал? Он и сам не знал, лишь помнил, сколь реальным было то отчаяние, которое он ощущал.
Новый день Роуэн встретил, будучи усталым, измученным и мрачным. Утром, пока было не очень жарко, он пробежал пару миль, а потом, когда наступила влажная жара, пристроился на диване, читая медицинские журналы. К вечеру он принялся слоняться по дому, изнывая от безделья. Порывшись на полках в библиотеке, Роуэн спустился вниз. Ему весь день хотелось снова увидеть портрет. Несмотря на то, что картина по-прежнему манила его, он старался не обращать на нее внимания.
Роуэн обнаружил дверь, ведущую на задний двор. С трех сторон его окружала стена чуть меньше человеческого роста, четвертой стороной ограды служил дом. У стены росли банановое дерево, пальма и магнолия, еще больше скрывая двор от окружающего мира. Они приятно затеняли его. Камелии, азалии, бугенвиллеи и вьющиеся розы цвели, каждая в свой сезон, украшая двор. Сейчас главенствовала кроваво-красная бугенвиллея, а лавандово-лиловая уистерия карабкалась на стену, словно пытаясь убежать.
Дворик был тюрьмой. Благоухающей, тенистой, прекрасной тюрьмой. В дальних уголках прятались тени, опавшая листва заглушала шаги. Лианы и ветви словно тянули руки через весь сад, не защищая, а бдительно охраняя его, чтобы никто не смог ускользнуть без их разрешения. Гуляла ли здесь изображенная на портрете женщина? Ощущала ли она, подобно Роуэну, замкнутость этого дворика? Ответа не было. Роуэн слышал лишь свои шаги на поросшей мхом кирпичной дорожке, да журчащий шепот фонтанчика, струящегося из горгульи.
На следующую ночь Роуэн проснулся от тошноты. На этот раз его ощущения были не столь сильны, как тогда, когда он присутствовал при сердечном приступе у своего пациента, но и теперь Роуэн был уверен, что воспринимает чужую боль. Но чью?
В эту ночь произошло еще одно странное событие. Пошел мелкий дождь, брызгавший в окна и мгновенно впитываемый иссушенной зноем землей. Кот (Роуэн так и звал его – Кот) разбудил его, требуя свою порцию. Животное, казалось, было весьма раздосадовано, что дождь осмелился намочить его чудесную гладкую шкуру. После еды он отказался выходить на улицу и отправился вслед за Роуэном наверх. Там Кот вспрыгнул на кровать и, устроившись в ногах, принялся умываться. Приведя себя в порядок, он свернулся клубочком и уснул, словно и дом, и эта постель принадлежали ему. Роуэн не стал его выгонять, предпочитая не оставаться в одиночестве. Выключив свет, он тоже лег спать.
Без четверти два Роуэн неожиданно проснулся. На этот раз его душил дым, разъедавший, щипавший легкие. Задыхаясь, Роуэн скатился с кровати на пол. Кажется, при пожаре рекомендуют держаться ближе к полу? Нашарив в темноте выключатель, Роуэн зажег лампу.
Кот приоткрыл затуманенные сном глаза и посмотрел на него.
Роуэн не обратил на него внимания. Он намеревался отыскать источник пламени. В спальне не было ни струйки дыма, хотя воздух был наполнен едким запахом. «Как это может быть?» – подумал он, рискнув встать и очень осторожно открыть дверь спальни.
В коридоре ничего не горело, равно как и в трех других спальнях. Внизу – тоже ничего. Ничегошеньки! Нигде в доме не было огня. Кроме того, запах дыма исчез столь же неожиданно, как и появился. Роуэн вернулся в спальню, лег, но спать не мог. Прислушиваясь к шуму дождя и раскатам грома, он размышлял над этим происшествием и удивлялся.
В пятницу солнце ярко сияло на умытом дождем небе. Мир казался живым и доброжелательным, и, несмотря на то, что ночь выдалась тревожной, Роуэн чувствовал себя… Он и сам не мог описать своих ощущений. Его жизнь и этот мир казались ему сюрреалистическими, как полотна Дали, как отражения в зеркалах комнаты смеха на карнавале. Все было искаженным и неверным, но в то же время странно притягательным. Роуэн надеялся и верил, что со временем все встанет на свои места. Ведь после грозовой ночи солнце так ярко сияло на небе, а Роуэн был достаточно самонадеян, чтобы считать, что стоит лишь захотеть достаточно сильно, и все станет таким, как было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Я люблю тебя.
Роуэн замешкался с ответом. Не потому, что не любил Кей. Просто ему всегда было трудно произнести эти три слова. Они требовали признать, что он ослабил свой контроль, что есть еще кто-то, имеющий над ним власть, пусть хотя бы на время. Но все-таки он сказал это.
– Я люблю тебя, – сказал он, почему-то вспомнив в эту секунду портрет внизу, иссиня-черные волосы и глаза, словно угли.
– Роуэн?
– Да, – откликнулся он.
– Ты где?
– Я сказал, что тоже люблю тебя.
– Я спросила, скучаешь ли ты по мне.
Он не слышал вопроса, он слышал лишь, зов этих грустных глаз. Приложив трубку к другому уху, Роуэн ответил:
– Естественно, скучаю.
– У тебя усталый голос.
– Я устал. Слушай, я собираюсь пораньше лечь спать.
– Роуэн… – Замявшись, Кей закончила разговор: – Спокойной ночи, милый.
Роуэн спал плохо, периодически просыпаясь и прислушиваясь к звукам незнакомого дома. Однажды ему почудилось, что внизу мяучит кот, просясь в дом, но, когда Роуэн неохотно встал, кота нигде не было видно. Можжет, ему надоело ждать, а может, он и не приходил. Роуэн снова улегся и проспал до трех часов утра.
Ему приснилось, что он опять тонет. Легкие горели от недостатка воздуха; он медленно плыл к выходу из пещеры. Но Роуэн знал, что доплыть не суждено. Он должен умереть. Здесь. Сейчас. Он отчаянно боролся за жизнь. Чернота. Белый свет, несущий покой и умиротворение.
Тебе нужно вернуться. Перед тем, как пересечь рубеж, ты должен еще что-то сделать.
И вдруг Роуэн снова очутился перед портретом внизу. Ему никак не удавалось избавиться от мысли, что эту женщину он где-то видел. Но где? Тем не менее, он был уверен, что то, что он должен сделать, каким-то образом связано с ней. Во сне Роуэн протянул руку, желая дотронуться до портрета, но тот загадочным образом начал быстро отдаляться от него, словно проваливаясь в черный туннель.
– Нет! – кричал Роуэн, чувствуя, что, теряя эту женщину, испытывает невыносимую боль. Более того, его терзал страх за нее. Проклятая беспомощность, сковавшая его своими цепями, злила Роуэна.
Внезапно он проснулся, словно от толчка. Рядом с ним в комнате кто-то находился. Он ощущал это присутствие так же отчетливо, как биение собственного сердца, отчаянно колотившегося в груди. Кот? Нет, это не кот. Тот, кто был в комнате, казалось, отчаянно тосковал.
Капли пота выступили на лбу и на обнаженной груди Роуэна. Неожиданно ему стало холодно, потому что работал кондиционер. Или он боится? Медленно, тихо Роуэн приподнялся на локте и протянул руку к ночному столику. Он щелкнул выключателем, и комнату залил свет.
Никого не было.
С глубоким вздохом Роуэн упал на постель. А чего он ждал? Он и сам не знал, лишь помнил, сколь реальным было то отчаяние, которое он ощущал.
Новый день Роуэн встретил, будучи усталым, измученным и мрачным. Утром, пока было не очень жарко, он пробежал пару миль, а потом, когда наступила влажная жара, пристроился на диване, читая медицинские журналы. К вечеру он принялся слоняться по дому, изнывая от безделья. Порывшись на полках в библиотеке, Роуэн спустился вниз. Ему весь день хотелось снова увидеть портрет. Несмотря на то, что картина по-прежнему манила его, он старался не обращать на нее внимания.
Роуэн обнаружил дверь, ведущую на задний двор. С трех сторон его окружала стена чуть меньше человеческого роста, четвертой стороной ограды служил дом. У стены росли банановое дерево, пальма и магнолия, еще больше скрывая двор от окружающего мира. Они приятно затеняли его. Камелии, азалии, бугенвиллеи и вьющиеся розы цвели, каждая в свой сезон, украшая двор. Сейчас главенствовала кроваво-красная бугенвиллея, а лавандово-лиловая уистерия карабкалась на стену, словно пытаясь убежать.
Дворик был тюрьмой. Благоухающей, тенистой, прекрасной тюрьмой. В дальних уголках прятались тени, опавшая листва заглушала шаги. Лианы и ветви словно тянули руки через весь сад, не защищая, а бдительно охраняя его, чтобы никто не смог ускользнуть без их разрешения. Гуляла ли здесь изображенная на портрете женщина? Ощущала ли она, подобно Роуэну, замкнутость этого дворика? Ответа не было. Роуэн слышал лишь свои шаги на поросшей мхом кирпичной дорожке, да журчащий шепот фонтанчика, струящегося из горгульи.
На следующую ночь Роуэн проснулся от тошноты. На этот раз его ощущения были не столь сильны, как тогда, когда он присутствовал при сердечном приступе у своего пациента, но и теперь Роуэн был уверен, что воспринимает чужую боль. Но чью?
В эту ночь произошло еще одно странное событие. Пошел мелкий дождь, брызгавший в окна и мгновенно впитываемый иссушенной зноем землей. Кот (Роуэн так и звал его – Кот) разбудил его, требуя свою порцию. Животное, казалось, было весьма раздосадовано, что дождь осмелился намочить его чудесную гладкую шкуру. После еды он отказался выходить на улицу и отправился вслед за Роуэном наверх. Там Кот вспрыгнул на кровать и, устроившись в ногах, принялся умываться. Приведя себя в порядок, он свернулся клубочком и уснул, словно и дом, и эта постель принадлежали ему. Роуэн не стал его выгонять, предпочитая не оставаться в одиночестве. Выключив свет, он тоже лег спать.
Без четверти два Роуэн неожиданно проснулся. На этот раз его душил дым, разъедавший, щипавший легкие. Задыхаясь, Роуэн скатился с кровати на пол. Кажется, при пожаре рекомендуют держаться ближе к полу? Нашарив в темноте выключатель, Роуэн зажег лампу.
Кот приоткрыл затуманенные сном глаза и посмотрел на него.
Роуэн не обратил на него внимания. Он намеревался отыскать источник пламени. В спальне не было ни струйки дыма, хотя воздух был наполнен едким запахом. «Как это может быть?» – подумал он, рискнув встать и очень осторожно открыть дверь спальни.
В коридоре ничего не горело, равно как и в трех других спальнях. Внизу – тоже ничего. Ничегошеньки! Нигде в доме не было огня. Кроме того, запах дыма исчез столь же неожиданно, как и появился. Роуэн вернулся в спальню, лег, но спать не мог. Прислушиваясь к шуму дождя и раскатам грома, он размышлял над этим происшествием и удивлялся.
В пятницу солнце ярко сияло на умытом дождем небе. Мир казался живым и доброжелательным, и, несмотря на то, что ночь выдалась тревожной, Роуэн чувствовал себя… Он и сам не мог описать своих ощущений. Его жизнь и этот мир казались ему сюрреалистическими, как полотна Дали, как отражения в зеркалах комнаты смеха на карнавале. Все было искаженным и неверным, но в то же время странно притягательным. Роуэн надеялся и верил, что со временем все встанет на свои места. Ведь после грозовой ночи солнце так ярко сияло на небе, а Роуэн был достаточно самонадеян, чтобы считать, что стоит лишь захотеть достаточно сильно, и все станет таким, как было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83