Я воочию представил себе эту картину. Я легко мог вообразить себе Томми в этой обстановке, так как он сидел передо мной, но мужчина был лишь бесформенным пятном, пока я не вспомнил, что это был Остин Пейли. Мне стало труднее восстановить случившееся, когда я понял, о ком идет речь.
— И что произошло? — спросил я.
— Уолдо повернулся и положил на меня руку. Она была теплой, но я не пошевелился, так как почти заснул. Его рука долго лежала у меня на животе, как будто и он спал, но затем она переместилась ниже.
— Знаете, они никогда нам об этом не говорили, — вдруг громко произнесла миссис Олгрен, — мистер Олгрен и я собираемся возбудить уголовное дело против школы. Мы, конечно, не давали разрешения на такие Дневные прогулки. Мы ничего о них не знали. Этот человек представился дядей Томми, и сын не возражал.
Томми смотрел на меня. Я дал ему понять, что осознаю, почему он не все рассказывал родителям.
— Конечно, — сказал я, — вас нельзя обвинить. — Я смотрел на мать, но обращался к Томми. — Продолжай, Томми.
— Ну, он трогал меня, мои ноги, живот… и все остальное. Я не останавливал его, но это разбудило меня. Затем он тоже открыл глаза. Он говорил со мной по-взрослому, как и раньше о других вещах. Он сказал, что в этом нет ничего особенного, что так поступают некоторые люди, и он считал, что я уже готов к этому, и спросил, согласен ли я. Я ничего не ответил.
— Ты испугался? — спросил я.
— Конечно. Но в этом не было ничего ужасного. Потом он взял мою руку и положил на свое тело. На ногу, потом выше. Я уже говорил, что на нас не было одежды?
Краска залила лицо матери Томми. Даже жемчуг ее не отвлекал.
— Нам обязательно углубляться во все это? — неожиданно спросила она. — Томми сделал заявление в полиции. Очень обстоятельное, должна отметить. — Она так и не повернула голову в мою сторону.
У меня было это письменное заявление.
— Нет, — ответил я. — Нам не обязательно продолжать сегодня. Мне просто надо было знать факты, чтобы установить, какое обвинение предъявлять, как классифицировать преступление.
Мне хотелось прикинуть, будет ли полезен Томми в качестве свидетеля. Ему будет неловко рассказывать о случившемся в зале суда, но то, как уверенно он отвечал на вопросы в присутствии меня, незнакомого человека, Бекки, Кэрен Ривера и собственной матери, вселяло в меня надежду.
— Конечно, — продолжил я, — когда мы начнем готовить дело к суду, нам с Томми придется не раз пройти через эту процедуру. Возможно, с Томми будет заниматься другой обвинитель.
— Суд? — переспросила его мать. — Вы думаете, будет суд?
— Мы должны учесть и такой вариант. Могу предположить, что, скорее всего, суд состоится. Несколько судебных заседаний. Есть и другие потерпевшие, вы знаете?
Я думал, ей будет легче ощущать себя частью общей беды, но, по-видимому, ей хотелось отрешиться от этого.
— Я просто думала… — Она яростно теребила жемчужины, как будто они могли помочь ей выпутаться из невыносимого положения. — Я и мистер Олгрен полагали, что этот человек признает себя виновным, раз против него есть свидетельства. Разве не так обычно бывает?
Да, так бывает. Но Остин не был обычным обвиняемым. Я не представлял себе, что он признает себя виновным.
— Такое случается, миссис Олгрен, но не всегда. И чтобы подтолкнуть его к признанию своей вины, нам приходится выходить на более легкое наказание, чем то, которое определят преступнику присяжные. Мне бы не хотелось делать этого в данном случае. Разве мы не хотим обезвредить этого человека?
Она с минуту сидела недвижно, будто не поняла, что вопрос был адресован ей. Затем она стряхнула с себя оцепенение.
— Конечно, — сказала она. — Он не приблизится больше к Томми, уверяю вас. Отец Томми пригрозил застрелить этого парня.
Краем глаза я, как мне показалось, засек улыбку на лице Томми, но, когда я посмотрел на него, выражение его лица было таким же спокойным и уверенным, как прежде. Он выглядел ужасно взрослым, будто мог все стерпеть.
— Понимаешь теперь, почему я предпочитаю работать с детьми? — сказала Кэрен Ривера, прикрыв дверь за Томми и его матерью.
— Думаешь, из него получится хороший свидетель? — спросил я Бекки.
Впервые она не стала дожидаться моего мнения. Она стояла, сложив руки, глядя на закрывшуюся дверь.
— Он слишком хороший свидетель, — произнесла она. Я кивнул.
Обвинения против Остина копились у меня на столе. Некоторые из них попали к нам после того, как его фотография появилась в газетах. Некоторые отыскали мы сами. Лоу Падилла после первых обвинительных актов вернулся к детям, с которыми он беседовал за последние несколько лет, показал им новые подборки снимков. Некоторые из них по прошествии стольких лет не могли вспомнить лицо. Кое-кто из родителей не пускал детектива на порог. Но сначала один ребенок, потом двое, трое посмотрели на снимки и указали на Остина Пейли. Они также приходили ко мне в кабинет. Это превратилось в ужасную обыденность, галерею подавленных детей. Некоторые из них не видели своего похитителя почти два года, но выражение их лиц все еще оставалось пришибленным, и с этим они войдут во взрослую жизнь. Они обладали тайной, которая отличала их от нормальных детей. Один мальчик два года не подпускал к себе отца. Другая пятилетняя малышка выглядела ужасающе томной, она флиртовала со мной, стоя так близко, что я мог чувствовать тепло ее кожи, и улыбалась, как профессиональная проститутка.
Психика одного мальчика явно отошла от нормы. Когда он вперевалку зашел ко мне в кабинет, первое, о чем я подумал, неужели у Остина был такой извращенный вкус. Другие дети были хотя бы привлекательны, как маленькие щенята. У них была гладкая кожа, глазенки блестели, мордашки подошли бы для рекламы «Кодака». Этот же отталкивал своей внешностью. Он, должно быть, набрал шестьдесят фунтов лишнего веса, что слишком много для девятилетнего ребенка ростом четыре с половиной фута. Кожа была нездоровой. Он держал в толстых пальцах плитку шоколада. Все это отвращало. Я лишь изредка бросал на него взгляд. Слушать рассказ этого создания о сексуальном контакте с преступником, смотреть на него и вдыхать его запах было достаточно, чтобы ощутить омерзение к любой форме секса. Я не верил ему. Остин Пейли, уж во всяком случае, был очень брезгливым. Он не смог бы оставаться в одной комнате с этим ребенком.
Когда он ушел, я закашлялся, и доктор Маклэрен угадала, о чем я думал. Она раскрыла папку и положила ее передо мной.
— Это фотография Питера, сделанная два года назад.
— Вы шутите. Это его младший брат.
— Симпатичный, правда? Он был слишком привлекателен. Питер это понял. Он два года скрался превратиться в человека, которого никому не захочется трогать. Он разрушил то, что делало его желанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— И что произошло? — спросил я.
— Уолдо повернулся и положил на меня руку. Она была теплой, но я не пошевелился, так как почти заснул. Его рука долго лежала у меня на животе, как будто и он спал, но затем она переместилась ниже.
— Знаете, они никогда нам об этом не говорили, — вдруг громко произнесла миссис Олгрен, — мистер Олгрен и я собираемся возбудить уголовное дело против школы. Мы, конечно, не давали разрешения на такие Дневные прогулки. Мы ничего о них не знали. Этот человек представился дядей Томми, и сын не возражал.
Томми смотрел на меня. Я дал ему понять, что осознаю, почему он не все рассказывал родителям.
— Конечно, — сказал я, — вас нельзя обвинить. — Я смотрел на мать, но обращался к Томми. — Продолжай, Томми.
— Ну, он трогал меня, мои ноги, живот… и все остальное. Я не останавливал его, но это разбудило меня. Затем он тоже открыл глаза. Он говорил со мной по-взрослому, как и раньше о других вещах. Он сказал, что в этом нет ничего особенного, что так поступают некоторые люди, и он считал, что я уже готов к этому, и спросил, согласен ли я. Я ничего не ответил.
— Ты испугался? — спросил я.
— Конечно. Но в этом не было ничего ужасного. Потом он взял мою руку и положил на свое тело. На ногу, потом выше. Я уже говорил, что на нас не было одежды?
Краска залила лицо матери Томми. Даже жемчуг ее не отвлекал.
— Нам обязательно углубляться во все это? — неожиданно спросила она. — Томми сделал заявление в полиции. Очень обстоятельное, должна отметить. — Она так и не повернула голову в мою сторону.
У меня было это письменное заявление.
— Нет, — ответил я. — Нам не обязательно продолжать сегодня. Мне просто надо было знать факты, чтобы установить, какое обвинение предъявлять, как классифицировать преступление.
Мне хотелось прикинуть, будет ли полезен Томми в качестве свидетеля. Ему будет неловко рассказывать о случившемся в зале суда, но то, как уверенно он отвечал на вопросы в присутствии меня, незнакомого человека, Бекки, Кэрен Ривера и собственной матери, вселяло в меня надежду.
— Конечно, — продолжил я, — когда мы начнем готовить дело к суду, нам с Томми придется не раз пройти через эту процедуру. Возможно, с Томми будет заниматься другой обвинитель.
— Суд? — переспросила его мать. — Вы думаете, будет суд?
— Мы должны учесть и такой вариант. Могу предположить, что, скорее всего, суд состоится. Несколько судебных заседаний. Есть и другие потерпевшие, вы знаете?
Я думал, ей будет легче ощущать себя частью общей беды, но, по-видимому, ей хотелось отрешиться от этого.
— Я просто думала… — Она яростно теребила жемчужины, как будто они могли помочь ей выпутаться из невыносимого положения. — Я и мистер Олгрен полагали, что этот человек признает себя виновным, раз против него есть свидетельства. Разве не так обычно бывает?
Да, так бывает. Но Остин не был обычным обвиняемым. Я не представлял себе, что он признает себя виновным.
— Такое случается, миссис Олгрен, но не всегда. И чтобы подтолкнуть его к признанию своей вины, нам приходится выходить на более легкое наказание, чем то, которое определят преступнику присяжные. Мне бы не хотелось делать этого в данном случае. Разве мы не хотим обезвредить этого человека?
Она с минуту сидела недвижно, будто не поняла, что вопрос был адресован ей. Затем она стряхнула с себя оцепенение.
— Конечно, — сказала она. — Он не приблизится больше к Томми, уверяю вас. Отец Томми пригрозил застрелить этого парня.
Краем глаза я, как мне показалось, засек улыбку на лице Томми, но, когда я посмотрел на него, выражение его лица было таким же спокойным и уверенным, как прежде. Он выглядел ужасно взрослым, будто мог все стерпеть.
— Понимаешь теперь, почему я предпочитаю работать с детьми? — сказала Кэрен Ривера, прикрыв дверь за Томми и его матерью.
— Думаешь, из него получится хороший свидетель? — спросил я Бекки.
Впервые она не стала дожидаться моего мнения. Она стояла, сложив руки, глядя на закрывшуюся дверь.
— Он слишком хороший свидетель, — произнесла она. Я кивнул.
Обвинения против Остина копились у меня на столе. Некоторые из них попали к нам после того, как его фотография появилась в газетах. Некоторые отыскали мы сами. Лоу Падилла после первых обвинительных актов вернулся к детям, с которыми он беседовал за последние несколько лет, показал им новые подборки снимков. Некоторые из них по прошествии стольких лет не могли вспомнить лицо. Кое-кто из родителей не пускал детектива на порог. Но сначала один ребенок, потом двое, трое посмотрели на снимки и указали на Остина Пейли. Они также приходили ко мне в кабинет. Это превратилось в ужасную обыденность, галерею подавленных детей. Некоторые из них не видели своего похитителя почти два года, но выражение их лиц все еще оставалось пришибленным, и с этим они войдут во взрослую жизнь. Они обладали тайной, которая отличала их от нормальных детей. Один мальчик два года не подпускал к себе отца. Другая пятилетняя малышка выглядела ужасающе томной, она флиртовала со мной, стоя так близко, что я мог чувствовать тепло ее кожи, и улыбалась, как профессиональная проститутка.
Психика одного мальчика явно отошла от нормы. Когда он вперевалку зашел ко мне в кабинет, первое, о чем я подумал, неужели у Остина был такой извращенный вкус. Другие дети были хотя бы привлекательны, как маленькие щенята. У них была гладкая кожа, глазенки блестели, мордашки подошли бы для рекламы «Кодака». Этот же отталкивал своей внешностью. Он, должно быть, набрал шестьдесят фунтов лишнего веса, что слишком много для девятилетнего ребенка ростом четыре с половиной фута. Кожа была нездоровой. Он держал в толстых пальцах плитку шоколада. Все это отвращало. Я лишь изредка бросал на него взгляд. Слушать рассказ этого создания о сексуальном контакте с преступником, смотреть на него и вдыхать его запах было достаточно, чтобы ощутить омерзение к любой форме секса. Я не верил ему. Остин Пейли, уж во всяком случае, был очень брезгливым. Он не смог бы оставаться в одной комнате с этим ребенком.
Когда он ушел, я закашлялся, и доктор Маклэрен угадала, о чем я думал. Она раскрыла папку и положила ее передо мной.
— Это фотография Питера, сделанная два года назад.
— Вы шутите. Это его младший брат.
— Симпатичный, правда? Он был слишком привлекателен. Питер это понял. Он два года скрался превратиться в человека, которого никому не захочется трогать. Он разрушил то, что делало его желанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105