– Ты интересуешься, считаю ли я, что поступаю правильно? – спрашиваю я.
– Если хочешь.
Ответ звучит непонятно, но я не спрашиваю, как его понимать, а просто качаю головой. Я ощущаю в себе странную раздвоенность и осознаю, что она возникла с той минуты, когда в расселине появились псовые. Боль за сестру – как волна цунами, застывшая надо мной, готовая обрушиться. Но пока что она вне меня, и я, ощущая ее, могу в то же время разговаривать с незнакомкой, вместо того чтобы скорчиться под ударом горя и утонуть в нем.
– Не знаю, правильно или нет, – говорю я. – Там… где мы были сейчас… они мне сказали, что она делала страшные вещи. Но все равно я должна так поступить. Потому что однажды я уже бросила ее. Если ей можно помочь, как я могу снова от нее отвернуться? Каждый заслуживает, чтоб ему дали вторую попытку, разве не так?
Я пытаюсь прочесть ответ в ее глазах, но тайна, которая кроется в них, становится еще глубже.
– Может, и так, – отвечает она, – но каждый ли сумеет ею воспользоваться? Ты думаешь, твоя сестра сумеет?
Я гляжу на неподвижное лицо Рэйлин, на ее веки, испачканные кровью.
– Я… не знаю, – говорю я.
– И еще, – продолжает она, – ты должна решить, заслуживает ли второй попытки также твой брат?
– Нет! – вырывается у меня. – То, что он сделал с нами, – чистое зло.
– Но ведь и он не родился плохим? Ты сама сказала: плохим не рождается никто.
Я закрываю глаза. Она меня запутала.
– Мне кажется, ты стараешься меня отговорить, – говорю я.
Она качает головой:
– Я хочу только, чтобы ты осознала, почему делаешь такой выбор. – Помедлив, она добавляет: – Ты прощаешь сестре все, что она сделала?
Я мотаю головой:
– Это не мне прощать – это между ней и теми, кому она причинила зло. Я могу простить только то, что она сделала со мной, и надеяться, что и она меня простит.
– А если не простит?
– Не важно. Я все равно ее прощаю.
– А что, если я скажу тебе, что она станет насмехаться над тем, что ты сделала этот выбор?
– Дело не в том, что подумает она или кто-то еще, – отвечаю я, – дело в том, что я должна сделать.
Я снова смотрю на Рэйлин, провожу пальцем по ее щеке. Кожа уже остывает.
– Зачем мы здесь? – спрашиваю я. – Зачем ты перенесла нас сюда?
Женщина сидит по другую сторону от тела сестры. В ее глазах сияет свет.
– Ты – свет, который я видела на вершине дерева Большого леса, – говорю я, не дав ей времени ответить на первый вопрос.
– Я – из того света, – отзывается она. – Назвать себя этим светом может только сама Благодать.
– Ты позволила мне сорвать ветки. Зачем? Почему мне? Почему Тоби не сумел добраться до них без моей помощи?
– Ты тоже из этого света, – говорит она. – Мой свет и в тебе.
То самое, о чем всегда толковал Джо. Хотела бы я знать, знаком ли он с этой луноликой женщиной, в глазах которой сияет свет соборного леса?
– И Софи… – начинаю я. Она качает головой:
– Софи – дочь другой моей сестры… ты же знаешь. Я видела твою картину.
Она имеет в виду «Обретение потерянной матери». Я нарисовала ее после первого приключения Софи в сказочном мире. Женщина с лицом полной луны, все тело ее тонет в мягком золотистом сиянии. И она обнимает Софи. Я хотела, чтобы картина напоминала Софи о том, что она нашла в том мире, но она, хоть и повесила картину у себя в спальне, по-прежнему отвергала мысль о волшебстве в собственной крови.
В самом деле, женщина, сидящая передо мной, как родная сестра похожа на женщину с моей картины, но как мне это удалось, понятия не имею.
– Софи – волшебный дух, рожденный в человеческой оболочке, – говорит женщина. – Лунный свет, удержанный плотью. Но в нас с тобой другой свет. Можно сказать, мы родные друг другу.
При этих словах все во мне замирает. Просыпается издавна знакомое чувство. Сколько раз я представляла в детстве, что родители мои – ненастоящие. Не могут быть родными. Потому что родных детей ведь любят, разве не так?
Я откашливаюсь:
– Ты хочешь сказать, я подкидыш и…
Не дав мне договорить, она качает головой:
– Нет, я хочу сказать, что одарила тебя. Тебя и твою сестру.
– Но зачем?
Я сама себе напоминаю заевшую пластинку. «Зачем, зачем, зачем?..» Но не спросить не могу.
– Я была в том дереве, под которым ты любила лежать в детстве, – говорит она. – Слушала сказки, которые ты рассказывала. Видела веру, просыпавшуюся при этом в глазах твоей сестренки. И уверенность в истинности этих сказок – в твоих глазах. Я узнала в вас родные души и одарила вас светом.
– Обеих?
Она кивает:
– Ты вполне оправдала мои ожидания, но твоя сестра… – Ее голос переходит во вздох. – Я поняла, что надо ждать беды, когда она сожгла дерево. Но подобный дар, единожды данный, нельзя взять назад.
Я вспоминаю, как ездила в Тисон вдвоем с Джорди – столько лет назад. Как пусто стало у меня в сердце при виде почерневшего пня, оставшегося от любимого друга детства.
И это сделала Рэйлин?
– Свет, которым я тебя наделила, – продолжает моя собеседница, – может принести великую радость. Но может стать и бременем, потому что требует, чтобы тот, кто обладает им, превзошел самого себя. Одаривая им таких, как ты, я надеюсь, что и вы поступите так же. Что пронесете его туда, где темно, и передадите другим. – Спокойная улыбка опять освещает ее лицо. – Ты, раз отыскав дорогу из темноты, уже не сбивалась с нее. Не многим это удается. Люди так легко забывают, что во всем есть душа, что все в мире равно. Что волшебство и тайна – часть ваших жизней, а не истории из книжек, забытых в детской, которые перечитывают только ради бегства от жизни.
– Так ты еще и муза?
– Кое-кто называл меня и так.
– Но ты – не она, потому что не хочешь быть кем-то одним?
– Вот именно. Да, я одариваю многих, но светом вечных деревьев, не талантом. С талантом надо родиться или вырастить его в себе.
Я счастлива слышать это. Я знаю, что вдохновение может прийти откуда угодно, из собственной души или из мира вокруг. Но мне не хотелось бы думать, что дар художника не часть нас самих, а нечто привнесенное извне.
– Многие оказались верны, как и ты, – продолжает она. – Сказители, художники, музыканты. – Она улыбается, говоря: – Кажется, многие склонны забывать еще об одном: что все мы когда-то были сказками – все, каждый из нас. И слишком часто мы позволяем своим сказкам превратиться в пошлые анекдоты, или стать жестокими, или потерять связь с другими сказками. История продолжается, но в ней больше нет души. И она уже не питает нас.
Я снова возвращаюсь к словам профессора о том, что каждому нужна своя сказка. И в тех, кому в детстве не хватило сказок, живет вечный голод. Они сами не знают, в чем нуждаются. Знают только, что им чего-то не хватает. И чтобы обрести покой, им приходится пересказать свою жизнь.
И еще мне вспоминаются слова Кристи, без устали коллекционирующего цитаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138