В других странах партия также имела влиятельных сторонников.
Ревностные сторонники партии распространяли свои щупальца всюду. Я был убежден, что Мэнстон, в роли сэра Альфреда Коддона, как и я, пришел к определенным выводам, но только другим путем.
Так вот, значит, что это было — хлыст, который должен был выбить из сердец немцев чувство вины за нацию.
Но самым важным в письме Уилкинс было то, что в Мюнхене недели через три должен был состояться съезд ее членов.
Прочитав об этом, я уже не смог заснуть.
* * *
Должно быть, я проспал всего полчаса — меня разбудил звонок телефона, стоящего у кровати.
Это был Стебелсон.
— Думаю, вам будет интересно узнать об одном событии, о котором нам сообщили по телеграфу.
— Давайте. Но имейте в виду: я не держу акций, поэтому меня нельзя разорить.
— Вы почти угадали, мой друг. Полчаса назад в отеле «Кастильон» в одном из номеров разорвалась бомба, прикрепленная к кровати.
Я затаил дыхание. Затем неожиданно тонким голосом спросил:
— В каком номере?
— Не сообщается. А разве у вас есть какие-нибудь сомнения?
— Нет. Благодарю вас.
Я положил трубку. Ловкий ублюдок Говард Джонсон. Он быстро растет. Бомба была подложена в номер до того, как я вернулся от Веритэ. Пока никаких предписаний относительно Шпигеля, сказал он. Теперь они, наверное, хихикают. Я включил лампу, стоящую возле кровати, раздумывая над тем, стоит ли мне пойти и налить себе в качестве успокоительного бренди.
В этот момент дверь комнаты отворилась, и вошла Веритэ.
Она спросила:
— Кто это был?
— Ошиблись номером, — солгал я. — А ты что здесь делаешь?
— Я в соседней комнате, Веритэ подошла ко мне. На ней был длинный зеленый шелковый халат, собранный на плечах в сборки. Она стояла, скрестив на груди руки, и я увидел, что они дрожат, как будто она замерзла.
— Лгунишка, — сказала она. — Я слышала разговор по другому телефону. Ты мог бы спать в той кровати.
Я выпрямился, взял ее за руку, а она присела на постель.
— Но я спал в этой.
— И ты не беспокоишься? — спросила Веритэ. — За себя не беспокоишься? Тебя ведь могли убить.
— Конечно беспокоюсь. Мне нравится жить. Ради Бога, мне нравится жизнь, надеюсь, тебе тоже. Мне кажется, нет ничего лучше, чем жизнь.
Я погасил свет и обнял ее. Под халатом у нее ничего не было.
Глава 13
Люблю, К. и В.
Когда я проснулся, Веритэ уже в постели не было. Сквозь полузадернутые занавески проглядывало солнце, заливая пейзаж Коро своими теплыми золотыми лучами. Место рядом со мной было еще теплым, а подушка сохранила впадину от ее головы и ее запах.
Я прошел в ванную, побрился и принял душ. Горячая вода лилась мне на голову, а я думал о партии «И.». Она казалась довольно безобидной — некая экстравагантная партия с сумасшедшими воззрениями, такую вы найдете в любой стране. Но за этим стояло нечто большее, если учесть, что во главе партии находился Вадарчи и что Мэнстона эта проблема интересовала столь сильно, что он не поскупился на угрозы в мой адрес. Сейчас картина вырисовалась довольно четко. Мюнхен, эмблема в виде хлыста, «Пятно позора», белобрысый Зигфрид на «Комире», Кэтрин и Лотти — парочка тщательно отобранных рейнских девиц, но почему же это так волнует меня? На мой взгляд, гораздо опаснее был, например, британский союз фашистов, но из-за них Мэнстон никогда не терял сна.
Я вытирался огромным полотенцем, каких никогда в жизни не видел (его запросто хватило бы еще на несколько человек), и тут в ванную без стука вломился Стебелсон.
— Я пришел, чтобы пожелать вам «счастливого пути».
Я прикрыл дверь ногой и кивнул на туалетный столик. Он уселся и с грустью поглядел на мои колени.
— Это была моя комната в отеле?
— Да. — Он поднял глаза. — Впрочем, вы вполне здоровы.
— И все же я не бомбонепроницаемый.
Я оделся, побрызгал себя одеколоном. Одеколон я держал в секрете от Уилкинс, подозревая, что она может не одобрить его запах.
— На вашем месте я бы еще сделал несколько упражнений, — заметил Стебелсон.
— Я дам вам упражнение — для мозгов. Малакод думает, что я работаю на кого-то еще, верно?
— Да.
— Тогда почему он не выяснит это наверняка?
— Он доверяет вам. Больше, чем вы себе представляете. Он относится к тем людям, которые знают, насколько следует доверять.
— А вам он доверяет?
— В определенных пределах. Но я не настолько глуп, чтобы выходить за эти пределы, если это то, о чем вы думаете.
— Я так думал.
— Ну что же, это комплимент, к тому же незаслуженный.
— А насколько вы доверяете Кэтрин?
Я застегивал рубашку, наблюдая за Стебелсоном в зеркало.
На его лице было умиротворенное выражение.
— Мы не обсуждали подобный вопрос.
— Я рад. Но если бы вы задумались, я бы дал вам один совет. На первом месте у нее всегда стоят принципы. Забывает она о них, вероятно, лишь в одном месте, в постели.
Мое замечание, видимо, кольнуло его, он слегка вздрогнул и медленно поднял глаза.
— Вы проверили это на опыте?
— Нет. Но я разбираюсь в женской психологии. Такие женщины относятся к особому разряду. Вам интересно меня слушать?
— Не особенно, — ответил Стебелсон, вставая. Он взялся за ручку двери. — Веритэ спрашивала, сколько вы хотите яиц: одно или два?
— Три яйца и четыре ломтика ветчины. Я предпочитаю путешествовать на сытый желудок. Скажите мне: по какому признаку мадам Вадарчи отобрала Лотти Беманс и Кэтрин Саксманн в качестве кандидаток на роль жены Зигфрида?
— Зигфрида?
— Вы же читали отчеты Веритэ. Такой светловолосый тип на «Комире». Кэтрин говорила, что мадам Вадарчи предвещает ей скорое счастливое замужество и золотое будущее. Вы бы видели, как сверкали ее глаза, когда она рассказывала. Так что это за признаки?
— Не знаю, — ответил он таким голосом, как будто у него одеревенел язык. — Он повернулся и пошел узнать, как там яйца.
Когда я вошел в столовую, Стебелсон уже ушел. Веритэ сидела возле серебряного подогревателя, в котором стояли кофе и яйца. Я подошел, поцеловал ее в лоб и сказал «доброе утро», а она одарила меня любящей улыбкой. Мы могли бы быть женаты десять лет и по-прежнему парить в дымке медового месяца. И это меня беспокоило. Не потому, что я был против, а потому, что опыт показывал, что мой гороскоп не предусматривает подобных вещей.
В аэропорту, пока Веритэ была занята оформлением билетов и багажом, я пошел к киоску купить сигарет. Когда я распечатывал пачку, неизвестно откуда возник Казалис, держа в руке зажигалку, и сказал:
— В отеле от взрыва бомбы погиб британец.
— Почти, но не совсем.
Он ухмыльнулся:
— У нас в Венеции есть один парень. Он знает, где ты остановишься.
— Он знает больше моего.
— Он тебя найдет. Его зовут Северус. Выпей за меня большой стакан безалкогольного мартини в баре «У Гарри». — И он исчез, так и не дав мне прикурить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Ревностные сторонники партии распространяли свои щупальца всюду. Я был убежден, что Мэнстон, в роли сэра Альфреда Коддона, как и я, пришел к определенным выводам, но только другим путем.
Так вот, значит, что это было — хлыст, который должен был выбить из сердец немцев чувство вины за нацию.
Но самым важным в письме Уилкинс было то, что в Мюнхене недели через три должен был состояться съезд ее членов.
Прочитав об этом, я уже не смог заснуть.
* * *
Должно быть, я проспал всего полчаса — меня разбудил звонок телефона, стоящего у кровати.
Это был Стебелсон.
— Думаю, вам будет интересно узнать об одном событии, о котором нам сообщили по телеграфу.
— Давайте. Но имейте в виду: я не держу акций, поэтому меня нельзя разорить.
— Вы почти угадали, мой друг. Полчаса назад в отеле «Кастильон» в одном из номеров разорвалась бомба, прикрепленная к кровати.
Я затаил дыхание. Затем неожиданно тонким голосом спросил:
— В каком номере?
— Не сообщается. А разве у вас есть какие-нибудь сомнения?
— Нет. Благодарю вас.
Я положил трубку. Ловкий ублюдок Говард Джонсон. Он быстро растет. Бомба была подложена в номер до того, как я вернулся от Веритэ. Пока никаких предписаний относительно Шпигеля, сказал он. Теперь они, наверное, хихикают. Я включил лампу, стоящую возле кровати, раздумывая над тем, стоит ли мне пойти и налить себе в качестве успокоительного бренди.
В этот момент дверь комнаты отворилась, и вошла Веритэ.
Она спросила:
— Кто это был?
— Ошиблись номером, — солгал я. — А ты что здесь делаешь?
— Я в соседней комнате, Веритэ подошла ко мне. На ней был длинный зеленый шелковый халат, собранный на плечах в сборки. Она стояла, скрестив на груди руки, и я увидел, что они дрожат, как будто она замерзла.
— Лгунишка, — сказала она. — Я слышала разговор по другому телефону. Ты мог бы спать в той кровати.
Я выпрямился, взял ее за руку, а она присела на постель.
— Но я спал в этой.
— И ты не беспокоишься? — спросила Веритэ. — За себя не беспокоишься? Тебя ведь могли убить.
— Конечно беспокоюсь. Мне нравится жить. Ради Бога, мне нравится жизнь, надеюсь, тебе тоже. Мне кажется, нет ничего лучше, чем жизнь.
Я погасил свет и обнял ее. Под халатом у нее ничего не было.
Глава 13
Люблю, К. и В.
Когда я проснулся, Веритэ уже в постели не было. Сквозь полузадернутые занавески проглядывало солнце, заливая пейзаж Коро своими теплыми золотыми лучами. Место рядом со мной было еще теплым, а подушка сохранила впадину от ее головы и ее запах.
Я прошел в ванную, побрился и принял душ. Горячая вода лилась мне на голову, а я думал о партии «И.». Она казалась довольно безобидной — некая экстравагантная партия с сумасшедшими воззрениями, такую вы найдете в любой стране. Но за этим стояло нечто большее, если учесть, что во главе партии находился Вадарчи и что Мэнстона эта проблема интересовала столь сильно, что он не поскупился на угрозы в мой адрес. Сейчас картина вырисовалась довольно четко. Мюнхен, эмблема в виде хлыста, «Пятно позора», белобрысый Зигфрид на «Комире», Кэтрин и Лотти — парочка тщательно отобранных рейнских девиц, но почему же это так волнует меня? На мой взгляд, гораздо опаснее был, например, британский союз фашистов, но из-за них Мэнстон никогда не терял сна.
Я вытирался огромным полотенцем, каких никогда в жизни не видел (его запросто хватило бы еще на несколько человек), и тут в ванную без стука вломился Стебелсон.
— Я пришел, чтобы пожелать вам «счастливого пути».
Я прикрыл дверь ногой и кивнул на туалетный столик. Он уселся и с грустью поглядел на мои колени.
— Это была моя комната в отеле?
— Да. — Он поднял глаза. — Впрочем, вы вполне здоровы.
— И все же я не бомбонепроницаемый.
Я оделся, побрызгал себя одеколоном. Одеколон я держал в секрете от Уилкинс, подозревая, что она может не одобрить его запах.
— На вашем месте я бы еще сделал несколько упражнений, — заметил Стебелсон.
— Я дам вам упражнение — для мозгов. Малакод думает, что я работаю на кого-то еще, верно?
— Да.
— Тогда почему он не выяснит это наверняка?
— Он доверяет вам. Больше, чем вы себе представляете. Он относится к тем людям, которые знают, насколько следует доверять.
— А вам он доверяет?
— В определенных пределах. Но я не настолько глуп, чтобы выходить за эти пределы, если это то, о чем вы думаете.
— Я так думал.
— Ну что же, это комплимент, к тому же незаслуженный.
— А насколько вы доверяете Кэтрин?
Я застегивал рубашку, наблюдая за Стебелсоном в зеркало.
На его лице было умиротворенное выражение.
— Мы не обсуждали подобный вопрос.
— Я рад. Но если бы вы задумались, я бы дал вам один совет. На первом месте у нее всегда стоят принципы. Забывает она о них, вероятно, лишь в одном месте, в постели.
Мое замечание, видимо, кольнуло его, он слегка вздрогнул и медленно поднял глаза.
— Вы проверили это на опыте?
— Нет. Но я разбираюсь в женской психологии. Такие женщины относятся к особому разряду. Вам интересно меня слушать?
— Не особенно, — ответил Стебелсон, вставая. Он взялся за ручку двери. — Веритэ спрашивала, сколько вы хотите яиц: одно или два?
— Три яйца и четыре ломтика ветчины. Я предпочитаю путешествовать на сытый желудок. Скажите мне: по какому признаку мадам Вадарчи отобрала Лотти Беманс и Кэтрин Саксманн в качестве кандидаток на роль жены Зигфрида?
— Зигфрида?
— Вы же читали отчеты Веритэ. Такой светловолосый тип на «Комире». Кэтрин говорила, что мадам Вадарчи предвещает ей скорое счастливое замужество и золотое будущее. Вы бы видели, как сверкали ее глаза, когда она рассказывала. Так что это за признаки?
— Не знаю, — ответил он таким голосом, как будто у него одеревенел язык. — Он повернулся и пошел узнать, как там яйца.
Когда я вошел в столовую, Стебелсон уже ушел. Веритэ сидела возле серебряного подогревателя, в котором стояли кофе и яйца. Я подошел, поцеловал ее в лоб и сказал «доброе утро», а она одарила меня любящей улыбкой. Мы могли бы быть женаты десять лет и по-прежнему парить в дымке медового месяца. И это меня беспокоило. Не потому, что я был против, а потому, что опыт показывал, что мой гороскоп не предусматривает подобных вещей.
В аэропорту, пока Веритэ была занята оформлением билетов и багажом, я пошел к киоску купить сигарет. Когда я распечатывал пачку, неизвестно откуда возник Казалис, держа в руке зажигалку, и сказал:
— В отеле от взрыва бомбы погиб британец.
— Почти, но не совсем.
Он ухмыльнулся:
— У нас в Венеции есть один парень. Он знает, где ты остановишься.
— Он знает больше моего.
— Он тебя найдет. Его зовут Северус. Выпей за меня большой стакан безалкогольного мартини в баре «У Гарри». — И он исчез, так и не дав мне прикурить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62