Лицо его покраснело, стало жестким.
– Скажи спасибо, что нет свидетелей, Веум, не то пришлось бы тебе отвечать за это в суде. Ты мне не нравишься, потому что всегда делаешь поспешные выводы, потому что всегда приписываешь людям поступки, которых они не совершали.
– Это уже старо, Воге, – так говорит один мой знакомый, которого я только что встретил.
– Все былоне так, Веум, – продолжал Воге. – Да, я знал Венке и раньше. Мы встречались пару месяцев в конце лета – в августе – сентябре. Но ничего не было. -Я… – он пожал плечами, – я надеялся на что-то большее. Она была так не похожа на других женщин, которых я до этого знал. Не столько в интеллектуальном плане, но более открытая, восприимчивая, податливая. Женственная и приятная – короче говоря, женщина, которую можно полюбить крепче, чем других. Но ей – ей этого было не нужно… И мы разошлись, и больше ничего не было. Каждый пошел своей дорогой. А когда я случайно встретил ее здесь, выяснилось, что она живет в этих домах. Но это была чистая случайность.
– Когда это было, эти месяцы позднего лета?
Он смотрел на меня совершенно равнодушно. Он был как старая высохшая губка, лежащая у классной доски в конце длинного сухого лета.
– Это было, наверное, в шестьдесят шестом, нет, в шестьдесят седьмом году. Одиннадцать лет назад. С тех пор прошла целая вечность, Веум.
Одиннадцать лет. Он прав: это целаявечность. В августе – сентябре 1967 года я еще учился в Ставангере. Я только что познакомился с Беатой, и мы гуляли по пляжу, и нам казалось, что мы можем идти без конца и, если надо, обогнуть Ярен, держась за руки, и ветер с моря будет дуть нам в лицо, а кровавое закатное солнце светить в спину. 1967 год – с тех пор прошла вечность, многовечностей…
– Но, может быть, ты помнил о ней всегда? Она ведь была такая необычная, как ты сказал. Ведь у нас, у мужчин, так бывает. У каждого из нас есть женщина, которую мы когда-то любили, а потом мечтаем о ней до конца своей жизни. Но лучше, если мы с ней не встречаемся, потому что потом она начинает подкрашивать волосы и грудь ее теряет упругость, появляется живот. Короче, она стареет, как и мы. Мечты не бывают вечными. Любая мечта, в сущности, есть иллюзия. Дело просто в том, что некоторым труднее признать этот факт, чем другим.
– Я осознаю это, Веум. Но вернее сказать, что у меня и мечты-то не было. Или была очень недолго. Я встретился здесь с Венке как со старым школьным товарищем, которого знавал давным-давно, с которым было много общего. Но теперь ничего общего не осталось, прошло время, и я разговаривал с ней как и с любым другим старым знакомым. Вот и все.
– Правда? Это все? И часто ты с ней встречался?
– Я сней не встречался,Веум. Я изредка случайно с ней сталкивался.
– А ее муж?
– Я его никогда не видел, не представляю даже, как он выглядел.
– Ты понимаешь, что я могу спросить обо всем этом у самой Венке?
– Так спрашивай! Спрашивай, пока не лопнет глотка. Она не умеет говорить неправду.
Правда – опасное понятие. Никогда не знаешь, в какой момент она начинает расти и вдруг становится чрезмерной. Гюннар Воге был похож на Человека, хорошо это понимающего, потому что его лицо вдруг изменилось, будто ему дали попробовать что-то непривычное.
– Где ты был во вторник вечером, Воге?
– Я думаю, тебе лучше попросить полицию, чтобы они это у меня выяснили, Веум. Тебя это не касается.
– Возможно, не касается, – ответил я. – Они тебя пригласят, Воге. Счастливо…
Я повернулся и пошел к двери, но я знал, что он еще остановит меня. Я видел это по его лицу и знал, что он из тех, кому необходимо выговориться до конца, если уж начал. И он крикнул мне вдогонку:
– Уж если ты непременно хочешь знать все, я скажу тебе. Я был дома, Веум. Один. Совсем один на двенадцатом этаже, но не в этом, а в соседнем блоке. У меня нет алиби, но я хотел бы увидеть человека, который станет утверждать, что встретил меня где-то в это время.
– Где? – спросил я.
– Что где?
– Где, в каком темном переулке ты хотел бы его встретить, чтобы шарахнуть промеж глаз или ударить в живот.
Я считал, что Воге заслужил это, потому что он сам сказал, что я ему не нравлюсь. А я из тех, кто предпочитает нравиться. Встречая себе подобных, я хочу, чтобы они мне симпатизировали.
Я оставил его в дверях его конторы, там, где он должен был готовить клубный вечер. Я быстро пошел по коридору и выбрался наверх в благословенный серый день. За время нашего разговора атомная война не разразилась. Машины стояли там, где им полагается. Люди спешили куда-то. В окнах домов зажигался свет и мерцал, поднимаясь ступеньками к небу, недостижимому для нас.
Я, как всегда, посмотрел на Людерхорн. Старый дьявол лежал там наготове. Может, последовать совету Люсне? Взбежать на вершину, пнуть ее ногой. Интересно, закричит ли дьявол «ой»?
Удивительно, как много можно сделать, если есть время. Как много гор, на которые хорошо было бы подняться, и столько же, с которых можно спуститься. Мне было предопределено судьбой никогда не задерживаться на вершине, всегда спускаться вниз. Одному богу известно, почему, и только он знает, что ждет тебя на вершине. Сам ты этого никогда не узнаешь.
37
Мне надо было поесть, но мой желудок не смог бы переварить обед из трех блюд, да я и не был в состоянии ехать обратно в город. Я остановился у первой попавшейся сосисочной, или «уличной кухни», как в 70-е годы стали это называть. «Уличная кухня» отличается тем, что там готовят множество иных несъедобных блюд в придачу к горячим сосискам, и эти другие блюда – самая нездоровая пища, которую только можно себе представить. Здесь в дело идут мясные обрезки, кишки, смешанные с разной ерундой, и приправленные специями из урезанного бюджета, и сдобренные горчицей, кетчупом и луком, чтобы придать хоть какой-то вкус. Если хочешь пить, можно взять подкрашенной сладкой воды или пахнущее помоями да и выглядящее не лучше кофе-экспрессо.
«Кухня» находилась в какой-то адской конуре в тупике у стоянки машин, метрах в пятидесяти от светящейся огнями бензозаправочной станции, расположенной на таком широком и пустынном участке шоссе, что никому не хотелось там поселиться.
Я поставил машину рядом с десятью-двенадцатью новыми, блестящими краской и металлом мотоциклами в модных красно-желто-зеленых тонах. Черные теперь не в моде, а эти новые по размерам были чуть меньше, чем старые. Они походили на мопеды-акселераты и были подходящим средством передвижения для подростков. Перед окошком «уличной кухни» как раз и стояли такие юнцы – половина девчонок и половина мальчишек. В кулаках у них были зажаты бутылочки с кока-колой, а в глазах засветилась неуверенность, когда они увидели, что я вышел из машины и направился к закусочной.
Один из них что-то сказал, но я не расслышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76