! – снова выкрикнула фигура. – Ну, молчи, молчи, – зло процедила сквозь зубы. – До поры.
Она принялась расхаживать взад-вперед. Видно, что успокоилась понемногу, появилась плавность в движениях, теперь человек шагал уже помягче. Он взял светильник и приблизился к Леки. Подошел ближе, еще ближе. Его лицо ясно вырисовалось, освещенное пламенем, ошибочно смягчавшим угловатые черты. Окладистая борода, скрывающая шею, прочерченный морщинами лоб. Глаза вдруг вспыхнули, и Леки едва успел закрыть свои. За малую долю мига он скорее почувствовал, чем понял, что перед ним стоит не кто иной, как сам Главный тиган Истарма, великий и ужасный. И тварь из другого мира вместе с ним. Холод в спинном столбе пронизал его до самой макушки. Нельзя смотреть в эти глаза. Нельзя, и все.
Он старательно зажмурился.
– Ты что, заснул? – озабоченно пробормотал тиган.
Леки и в самом деле старался погрузиться в забытье, да так, чтобы его оттуда никак не выскребли. С первым звуком отдаленного грома он выпал из привычного мира и погрузился в… пустоту. Он попытался рвануться обратно, но воспоминание о страшных глазах, вцепившихся прямо в самое нутро, остановило его. Он заметался между ними, не решаясь ни вынырнуть, ни остаться. А пустота ловила, звала, засасывала, и он предпочел отдаться ей. Прочь, прочь отсюда! Подальше!
Но пустота тоже сегодня страшилась больше, чем обычно. И тосковала… Не было в ней того жуткого покоя, к которому Леки уже привык. Она волновалась, шла зыбью, вздымая какие-то невидимые волны, бьющие неизвестно откуда, прямо изнутри. Все больше и чаще. Леки било все больнее. Жуть и тоска накатывались раз за разом, и он снова возопил: чего же ты хочешь, проклятая?
И опять, как незнамо сколько дней назад – все они теперь слились в одну череду, – вывалился в свое детство. Снова мать качала на руках, шла вдоль колосящегося поля, от которого веяло домом. А потом Леки вновь ломился в стены своей давешней темницы. И снова дом, и снова темница. И снова. И опять, как будто это не случайность, а разговор какой-то. Как будто эта настырная пустота пыталась ответить. Сказать. Но ведь у нее нет языка… Ничего нет. А что есть? Только страх и тоска. Только зыбкие образы, рожденные ею в голове у Леки, что она тут же стирала в его памяти. И воздвигала новые.
Он смотрел и смотрел, пытаясь вырваться. Как будто попал в бесконечный круг. Только он вспоминал свой дом, мать и родные места, только проникался заботой, любовью и нежностью, только возвращался домой – и сразу же попадал в каменный мешок без окон и дверей, из которого нет исхода. И он вновь бился о стены, и снова попадал в родные края, а потом – опять между стен, сжимавших мир до нескольких шагов. Он рванулся прочь, пытался кричать – и не мог, но все рвался и рвался из этого круга. Он не останется здесь! Ни за что!
Он снова орал в полный голос. Когда в глазах прояснилось, он увидал склонившиеся над ним лица в шлемах. Стража. Где он?
– Хорошо! – послышался голос. – Наконец-то! Теперь дайте ему это.
В руках одного из стражников появилась маленькая фляжка. Леки схватили за плечи и приподняли. Он брыкался. Но его слабые рывки не могли помешать здоровенным стражникам. Один из них схватил его за подбородок. Другой ножом разжал зубы и влил в рот какую-то дурно пахнущую гадость. Леки хотел было плюнуть, но ему зажали рот и нос. Влага обжигающим потоком понеслась вниз. Нутро свело, и Леки скорчился в руках стражников, потом обмяк. В голове прояснилось, но не настолько, чтобы рассудок полностью вернулся к нему. Зато теперь он стал беспокоен. Заерзал на каменном полу, задышал. Теперь и речи нет, чтобы заснуть. Да он и не станет больше…
За окном уже сильно грохотало. Он провалялся не так уж и мало.
– Прочь! – властно сказал Истарма. – Являться только на мой зов!
Стражники посыпались в узенькую, тяжелую дверь.
Леки очумело поднялся в той луже, что сделалась вокруг него. Его опять поливали водой. Что за жизнь такая?
– Ну вот. – Истарма приблизился и склонился рядом.
Он уперся взглядом в его лицо, и Леки наконец ощутил всю силу нечеловеческого взгляда Истармы. На него смотрела пустота. Из человеческих глазниц. И она была гораздо хуже той, что приходила в виденьях. Та хоть сама по себе. А эта… Эта давила и рвала все внутри на куски. Высасывала жизнь по капле. Леки почувствовал дурноту, потом истому, пот катился градом. Тиган взламывал его, как тонкий лед, а у Леки уже не было сил противиться. Почти обездвиженное тело отказалось сражаться, ум тоже уныло бездействовал. Только страсть, еще жившая в нем, притаившаяся где-то далеко, в том уголке, куда не достали снадобья Истармы, сопротивлялась отчаянно.
«Не хочу!» – яростно бросал он в эти глаза. «Почему?» – спрашивал его разум. «Зачем так мучиться?» – возмущалось тело. Но Леки не давал себя запутать. «Не хочу! – говорил он. – И все!»
Но он гнулся под этим натиском. Словно все его силы уплывали в эти две дыры на лице тигана. Пустота жаждала. Она не остановится, пока хоть что-то остается. А потом…
«Стой!» – сказал себе Леки, лежа на полу. Воля плавилась, как снег под солнцем. Слишком много всего, как будто он переломится сейчас. Его начало выкручивать, точно так же, как в виденьях, с той лишь разницей, что все это наяву. Ужасно. И больно. Как за последний колосок пеллита, он уцепился за тех, кто мог бы помочь. Она хочет жрать, эта тварь? Так пусть подавится! И Леки вспомнил Триго. Который жил, мучился и пел у костра, и которого теперь нет. Это он убил его, Истарма, что склонился перед Леки… и глядит. Всю свою ненависть он слил в эти глаза, всю свою ярость, боль и злость, что мучила его каждый миг в последние дни. На, получи, тварь!
Скоро он почувствовал, что остывает, и зачерпнул внутри еще. У него ее слишком много скопилось. На Истарму хватит, и еще на канд таких же, как Истарма. Но раз за разом он черпал, и черпал, отыскивая в себе уже последние крохи, а две дыры не стали слабее. Наоборот. Они тянули все сильнее. Все отдал, а стало только хуже. Боли о Триго больше не было, лишь пустота. Не удалось.
Это человеческий расчет, вдруг понял Леки. Что хорошо, то помогает; что плохо, то вредит. А твари было все равно, что всасывать. Лишь бы посильнее, лишь бы побольше. Она одинаково лакомилась и любовью, и ненавистью. И тут Леки дрогнул.
Он мелко задрожал. Его пронизал ужас, который он чуял возле Просеки. Только хуже, еще хуже. Страх обнимал, доводил до безумия.
– Вот и ладно, – довольно проговорил Истарма. – Ты не так уж прост. Но и не особенно силен. Мне попадались и получше тебя. А теперь я буду спрашивать. А ты мне все расскажешь, все, что знаешь. И тогда, быть может, выйдешь отсюда живым. Если… твои слова приведут меня в хорошее расположение.
Леки половины не понимал. В голове снова путалось, в последний проблеск своей воли он вложил все, что оставалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
Она принялась расхаживать взад-вперед. Видно, что успокоилась понемногу, появилась плавность в движениях, теперь человек шагал уже помягче. Он взял светильник и приблизился к Леки. Подошел ближе, еще ближе. Его лицо ясно вырисовалось, освещенное пламенем, ошибочно смягчавшим угловатые черты. Окладистая борода, скрывающая шею, прочерченный морщинами лоб. Глаза вдруг вспыхнули, и Леки едва успел закрыть свои. За малую долю мига он скорее почувствовал, чем понял, что перед ним стоит не кто иной, как сам Главный тиган Истарма, великий и ужасный. И тварь из другого мира вместе с ним. Холод в спинном столбе пронизал его до самой макушки. Нельзя смотреть в эти глаза. Нельзя, и все.
Он старательно зажмурился.
– Ты что, заснул? – озабоченно пробормотал тиган.
Леки и в самом деле старался погрузиться в забытье, да так, чтобы его оттуда никак не выскребли. С первым звуком отдаленного грома он выпал из привычного мира и погрузился в… пустоту. Он попытался рвануться обратно, но воспоминание о страшных глазах, вцепившихся прямо в самое нутро, остановило его. Он заметался между ними, не решаясь ни вынырнуть, ни остаться. А пустота ловила, звала, засасывала, и он предпочел отдаться ей. Прочь, прочь отсюда! Подальше!
Но пустота тоже сегодня страшилась больше, чем обычно. И тосковала… Не было в ней того жуткого покоя, к которому Леки уже привык. Она волновалась, шла зыбью, вздымая какие-то невидимые волны, бьющие неизвестно откуда, прямо изнутри. Все больше и чаще. Леки било все больнее. Жуть и тоска накатывались раз за разом, и он снова возопил: чего же ты хочешь, проклятая?
И опять, как незнамо сколько дней назад – все они теперь слились в одну череду, – вывалился в свое детство. Снова мать качала на руках, шла вдоль колосящегося поля, от которого веяло домом. А потом Леки вновь ломился в стены своей давешней темницы. И снова дом, и снова темница. И снова. И опять, как будто это не случайность, а разговор какой-то. Как будто эта настырная пустота пыталась ответить. Сказать. Но ведь у нее нет языка… Ничего нет. А что есть? Только страх и тоска. Только зыбкие образы, рожденные ею в голове у Леки, что она тут же стирала в его памяти. И воздвигала новые.
Он смотрел и смотрел, пытаясь вырваться. Как будто попал в бесконечный круг. Только он вспоминал свой дом, мать и родные места, только проникался заботой, любовью и нежностью, только возвращался домой – и сразу же попадал в каменный мешок без окон и дверей, из которого нет исхода. И он вновь бился о стены, и снова попадал в родные края, а потом – опять между стен, сжимавших мир до нескольких шагов. Он рванулся прочь, пытался кричать – и не мог, но все рвался и рвался из этого круга. Он не останется здесь! Ни за что!
Он снова орал в полный голос. Когда в глазах прояснилось, он увидал склонившиеся над ним лица в шлемах. Стража. Где он?
– Хорошо! – послышался голос. – Наконец-то! Теперь дайте ему это.
В руках одного из стражников появилась маленькая фляжка. Леки схватили за плечи и приподняли. Он брыкался. Но его слабые рывки не могли помешать здоровенным стражникам. Один из них схватил его за подбородок. Другой ножом разжал зубы и влил в рот какую-то дурно пахнущую гадость. Леки хотел было плюнуть, но ему зажали рот и нос. Влага обжигающим потоком понеслась вниз. Нутро свело, и Леки скорчился в руках стражников, потом обмяк. В голове прояснилось, но не настолько, чтобы рассудок полностью вернулся к нему. Зато теперь он стал беспокоен. Заерзал на каменном полу, задышал. Теперь и речи нет, чтобы заснуть. Да он и не станет больше…
За окном уже сильно грохотало. Он провалялся не так уж и мало.
– Прочь! – властно сказал Истарма. – Являться только на мой зов!
Стражники посыпались в узенькую, тяжелую дверь.
Леки очумело поднялся в той луже, что сделалась вокруг него. Его опять поливали водой. Что за жизнь такая?
– Ну вот. – Истарма приблизился и склонился рядом.
Он уперся взглядом в его лицо, и Леки наконец ощутил всю силу нечеловеческого взгляда Истармы. На него смотрела пустота. Из человеческих глазниц. И она была гораздо хуже той, что приходила в виденьях. Та хоть сама по себе. А эта… Эта давила и рвала все внутри на куски. Высасывала жизнь по капле. Леки почувствовал дурноту, потом истому, пот катился градом. Тиган взламывал его, как тонкий лед, а у Леки уже не было сил противиться. Почти обездвиженное тело отказалось сражаться, ум тоже уныло бездействовал. Только страсть, еще жившая в нем, притаившаяся где-то далеко, в том уголке, куда не достали снадобья Истармы, сопротивлялась отчаянно.
«Не хочу!» – яростно бросал он в эти глаза. «Почему?» – спрашивал его разум. «Зачем так мучиться?» – возмущалось тело. Но Леки не давал себя запутать. «Не хочу! – говорил он. – И все!»
Но он гнулся под этим натиском. Словно все его силы уплывали в эти две дыры на лице тигана. Пустота жаждала. Она не остановится, пока хоть что-то остается. А потом…
«Стой!» – сказал себе Леки, лежа на полу. Воля плавилась, как снег под солнцем. Слишком много всего, как будто он переломится сейчас. Его начало выкручивать, точно так же, как в виденьях, с той лишь разницей, что все это наяву. Ужасно. И больно. Как за последний колосок пеллита, он уцепился за тех, кто мог бы помочь. Она хочет жрать, эта тварь? Так пусть подавится! И Леки вспомнил Триго. Который жил, мучился и пел у костра, и которого теперь нет. Это он убил его, Истарма, что склонился перед Леки… и глядит. Всю свою ненависть он слил в эти глаза, всю свою ярость, боль и злость, что мучила его каждый миг в последние дни. На, получи, тварь!
Скоро он почувствовал, что остывает, и зачерпнул внутри еще. У него ее слишком много скопилось. На Истарму хватит, и еще на канд таких же, как Истарма. Но раз за разом он черпал, и черпал, отыскивая в себе уже последние крохи, а две дыры не стали слабее. Наоборот. Они тянули все сильнее. Все отдал, а стало только хуже. Боли о Триго больше не было, лишь пустота. Не удалось.
Это человеческий расчет, вдруг понял Леки. Что хорошо, то помогает; что плохо, то вредит. А твари было все равно, что всасывать. Лишь бы посильнее, лишь бы побольше. Она одинаково лакомилась и любовью, и ненавистью. И тут Леки дрогнул.
Он мелко задрожал. Его пронизал ужас, который он чуял возле Просеки. Только хуже, еще хуже. Страх обнимал, доводил до безумия.
– Вот и ладно, – довольно проговорил Истарма. – Ты не так уж прост. Но и не особенно силен. Мне попадались и получше тебя. А теперь я буду спрашивать. А ты мне все расскажешь, все, что знаешь. И тогда, быть может, выйдешь отсюда живым. Если… твои слова приведут меня в хорошее расположение.
Леки половины не понимал. В голове снова путалось, в последний проблеск своей воли он вложил все, что оставалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148