Еще на Целлюлите были меховые сапоги до колен и тонкий кожаный ошейник с шипами, почему-то напомнивший ошарашенным грекам ужасного Цербера.
Знаменитого пояса на пышном теле правительницы видно не было, судя по всему, его скрывала кожаная куртка.
— О, славный сын Зевса, — глубоким мужским басом обратилась к Гераклу двухметровая Целлюлита. — Скажи мне, что привело тебя в наш город? Мир несешь ты нам или войну?
Софоклюс довольно грубо пихнул в бок несколько онемевшего героя.
— Царица, — хрипло выдавил из себя сын Зевса, — не по своей воле пришел я, совершив далекий путь. Меня прислал мерзавец Эврисфей!
— Но зачем он прислал тебя к нам, о сильнейший из мужей греческих? — гулко проухала правительница.
— Зачем? — Геракл глупо моргнул.
— Только не вздумай выложить ей всё как есть! — зло прошипел за спиной героя Софоклюс.
— А я забыл, зачем он меня посылал сюда, — весело ответил сын Зевса. — Помню лишь, как сказал мне Эврисфей: иди-ка ты, Геракл, куда подальше… Вот я и прибыл к вам в Амазонию. Дальше вроде как и некуда.
— Что ж, — кивнула Целлюлита, — меня удовлетворил твой ответ. Отдохни же с дороги и будь нашим почетным гостем. Ну а чуть позже мы закатим в твою честь чудесный пир, ибо велико наше щедрое гостеприимство.
— А можно наоборот? — попросил Геракл. — Сначала вы закатите пир, а потом я отдохну с дороги, но уже с набитым животом?
— Можно! — благосклонно прогудела царица, и почетных гостей повели в глубь дворца амазонок.
* * *
— Геракл, слушай меня внимательно, — строго наставлял героя нервничающий Софоклюс. — Сейчас я тебе расскажу, как ты будешь соблазнять Целлюлиту, и не вздумай что-нибудь перепутать, никакой отсебятины!
— О нет, — простонал сын Зевса, разгуливая по роскошным гостевым покоям. — Я не желаю никого соблазнять! Сейчас будет пир, ну а потом… я ее как следует хрясну и мы с триумфом вернемся в Тиринф.
— Ты-то, может, и вернешься, — зло скривился историк, — а меня наверняка здесь и порешат.
— С чего бы это?
— С того, что ты герой, а я никто, уже сравнительно немолодой пьющий мужик.
— Ладно, валяй свой план, — скрепя сердце согласился Геракл. — Но чтобы никаких постельных сцен!
— До этого, думаю, у вас не дойдет, — задумчиво протянул Софоклюс и очень подробно поведал герою свой хитроумный план.
* * *
И был пир.
Славный, что и говорить, пир. Не такой, конечно, как во дворце царя Адмета, но и ненамного хуже.
Как оказалось, амазонки тоже очень любили хорошо выпить и тут же за праздничным столом померяться друг с дружкой силой. Если бы не соблазнительные, обтянутые тонкой тканью груди, то тут то там мелькавшие среди пирующих, можно было подумать, что в зале гуляют славные мужи Греции, вернувшиеся в родной город после тяжелого, но удачного военного похода.
Действуя сообразно гениальному плану Софоклюса, Геракл старался особо не нажираться. Весело хохоча после очередной плоской армейской шутки царицы, могучий герой незаметно подливал в кубок Целлюлиты крепкое неразбавленное вино. Фемины вообще-то свое вино здорово разбавляли и потому хмелели не очень быстро.
«Сатир побери, — мысленно рассуждал трезвый как стеклышко сын Зевса, — ведь у меня что ни подвиг, то славная пьянка. Чуть ли не через день случается какой-нибудь пир. Так и здоровье ненароком подорвать можно!»
Что и говорить, весьма и весьма полезные мысли.
И вот, когда царица наконец сильно окосела, Геракл перешел к активным действиям.
То, что правительница «готова», стало ясно, когда в разговоре она начала именовать себя неким Эпилом, а к сыну Зевса обращаться исключительно как к Аргоне Быстроногой.
Достав из-за пазухи восковую дощечку, могучий герой, близоруко щурясь, горячо зашептал на ухо Целлюлите:
— О, Целлюлита, несорванный цветок божественного счастья…
Ниже мелким почерком дотошный Софоклюс приписал: «Произносить с придыханием!» Геракл плохо понял, что это значит, но на всякий случай тяжело задышал. Ведь бытовало же в Греции такое выражение: «он (она) к ней (к нему) неровно дышит». Скорее всего, это и имел в виду многоопытный в любовных делах хронист.
— Га? — отозвалась царица, слегка трезвея, что несколько противоречило изначальному плану.
— Я люблю тебя, о моя красавица… — поморщившись, прошептал могучий герой и незаметно сплюнул под стол, мысленно назвав правительницу «моим жирным окороком». При этом сын Зевса усиленно представлял изящную Алкестиду, которая была для него спасительным якорем в этой совершенно абсурдной ситуации.
— О Геракл… — мечтательно прохрипела Целлюлита, и глаза ее опасно заблестели.
Герой быстро заглянул в лежавшую на коленях дощечку.
— О Целлюлита, — с жаром произнес он.
— О Геракл…
— О Целлюлита…
— О Геракл…
— О Целлюлита…
«По-моему, их слегка заело», — недовольно подумал сидевший рядом Софоклюс.
— О Геракл…
— О Целлюлита…
Сын Зевса и сам почувствовал, что-то идет не так, и быстро нашел взглядом последнюю строчку, где присутствовала красивая смесь старогреческих и современных любовных слов. По мнению Софоклюса, такое признание должно было окончательно пленить царицу.
— Я агапо тебя! — выдохнул могучий герой. — О, мое фундомэнос паста! (Что означало: «Я любить тебя! О мое пышное пирожное!»)
Это последнее изречение окончательно добило (в переносном, положительном смысле) Целлюлиту, и она в порыве безудержной страсти гулко пророкотала:
— О, мой апалос аркуда, скорее поспешим в мою крэватокамара! (А это означало: «О мой нежный мишка, скорее поспешим в мою спальню!»)
— Софоклюс! — в отчаянии воззвал Геракл к историку. — Переведи…
С аппетитом поедая креветки, хронист поднял вверх большой палец: всё, мол, идет нормально.
— О Геракл…
— О Целлю…
Договорить сын Зевса не успел, так как внезапно был стиснут в жутких объятиях амазонки, слегка придушен, легко взвален на толстое плечо и в полуобморочном состоянии вынесен из пиршественного зала.
«Софоклюс, помоги…» — только и успел подумать несчастный, запоздало понимая, что с «придыханием» он, похоже, сильно переборщил.
* * *
Как только царица уволокла Геракла в свои покои, одна из амазонок, с виду на редкость стервозная особа, резко встала со своего места и так обратилась к пирующим подругам гневным голосом:
— Неправду сказал вам Геракл! Вовсе он не забыл, зачем явился в Фемискиру. Он пришел к нам с коварным умыслом! Сатиров кобель хочет похитить нашу красавицу Целлюлиту и увезти ее рабыней в свой развратный гарем.
«Пожалуй, для такого подвига Гераклу понадобится небольшой подъемный механизм! — с ехидством подумал Софоклюс. — И хороший грузовой стовесельный корабль».
— Не дадим! — грозно подхватили амазонки. — Не позволим!
— Вперед, сестры! — истошно завопила подстрекательница, в которой никто из присутствующих не узнал спустившуюся с Олимпа Геру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Знаменитого пояса на пышном теле правительницы видно не было, судя по всему, его скрывала кожаная куртка.
— О, славный сын Зевса, — глубоким мужским басом обратилась к Гераклу двухметровая Целлюлита. — Скажи мне, что привело тебя в наш город? Мир несешь ты нам или войну?
Софоклюс довольно грубо пихнул в бок несколько онемевшего героя.
— Царица, — хрипло выдавил из себя сын Зевса, — не по своей воле пришел я, совершив далекий путь. Меня прислал мерзавец Эврисфей!
— Но зачем он прислал тебя к нам, о сильнейший из мужей греческих? — гулко проухала правительница.
— Зачем? — Геракл глупо моргнул.
— Только не вздумай выложить ей всё как есть! — зло прошипел за спиной героя Софоклюс.
— А я забыл, зачем он меня посылал сюда, — весело ответил сын Зевса. — Помню лишь, как сказал мне Эврисфей: иди-ка ты, Геракл, куда подальше… Вот я и прибыл к вам в Амазонию. Дальше вроде как и некуда.
— Что ж, — кивнула Целлюлита, — меня удовлетворил твой ответ. Отдохни же с дороги и будь нашим почетным гостем. Ну а чуть позже мы закатим в твою честь чудесный пир, ибо велико наше щедрое гостеприимство.
— А можно наоборот? — попросил Геракл. — Сначала вы закатите пир, а потом я отдохну с дороги, но уже с набитым животом?
— Можно! — благосклонно прогудела царица, и почетных гостей повели в глубь дворца амазонок.
* * *
— Геракл, слушай меня внимательно, — строго наставлял героя нервничающий Софоклюс. — Сейчас я тебе расскажу, как ты будешь соблазнять Целлюлиту, и не вздумай что-нибудь перепутать, никакой отсебятины!
— О нет, — простонал сын Зевса, разгуливая по роскошным гостевым покоям. — Я не желаю никого соблазнять! Сейчас будет пир, ну а потом… я ее как следует хрясну и мы с триумфом вернемся в Тиринф.
— Ты-то, может, и вернешься, — зло скривился историк, — а меня наверняка здесь и порешат.
— С чего бы это?
— С того, что ты герой, а я никто, уже сравнительно немолодой пьющий мужик.
— Ладно, валяй свой план, — скрепя сердце согласился Геракл. — Но чтобы никаких постельных сцен!
— До этого, думаю, у вас не дойдет, — задумчиво протянул Софоклюс и очень подробно поведал герою свой хитроумный план.
* * *
И был пир.
Славный, что и говорить, пир. Не такой, конечно, как во дворце царя Адмета, но и ненамного хуже.
Как оказалось, амазонки тоже очень любили хорошо выпить и тут же за праздничным столом померяться друг с дружкой силой. Если бы не соблазнительные, обтянутые тонкой тканью груди, то тут то там мелькавшие среди пирующих, можно было подумать, что в зале гуляют славные мужи Греции, вернувшиеся в родной город после тяжелого, но удачного военного похода.
Действуя сообразно гениальному плану Софоклюса, Геракл старался особо не нажираться. Весело хохоча после очередной плоской армейской шутки царицы, могучий герой незаметно подливал в кубок Целлюлиты крепкое неразбавленное вино. Фемины вообще-то свое вино здорово разбавляли и потому хмелели не очень быстро.
«Сатир побери, — мысленно рассуждал трезвый как стеклышко сын Зевса, — ведь у меня что ни подвиг, то славная пьянка. Чуть ли не через день случается какой-нибудь пир. Так и здоровье ненароком подорвать можно!»
Что и говорить, весьма и весьма полезные мысли.
И вот, когда царица наконец сильно окосела, Геракл перешел к активным действиям.
То, что правительница «готова», стало ясно, когда в разговоре она начала именовать себя неким Эпилом, а к сыну Зевса обращаться исключительно как к Аргоне Быстроногой.
Достав из-за пазухи восковую дощечку, могучий герой, близоруко щурясь, горячо зашептал на ухо Целлюлите:
— О, Целлюлита, несорванный цветок божественного счастья…
Ниже мелким почерком дотошный Софоклюс приписал: «Произносить с придыханием!» Геракл плохо понял, что это значит, но на всякий случай тяжело задышал. Ведь бытовало же в Греции такое выражение: «он (она) к ней (к нему) неровно дышит». Скорее всего, это и имел в виду многоопытный в любовных делах хронист.
— Га? — отозвалась царица, слегка трезвея, что несколько противоречило изначальному плану.
— Я люблю тебя, о моя красавица… — поморщившись, прошептал могучий герой и незаметно сплюнул под стол, мысленно назвав правительницу «моим жирным окороком». При этом сын Зевса усиленно представлял изящную Алкестиду, которая была для него спасительным якорем в этой совершенно абсурдной ситуации.
— О Геракл… — мечтательно прохрипела Целлюлита, и глаза ее опасно заблестели.
Герой быстро заглянул в лежавшую на коленях дощечку.
— О Целлюлита, — с жаром произнес он.
— О Геракл…
— О Целлюлита…
— О Геракл…
— О Целлюлита…
«По-моему, их слегка заело», — недовольно подумал сидевший рядом Софоклюс.
— О Геракл…
— О Целлюлита…
Сын Зевса и сам почувствовал, что-то идет не так, и быстро нашел взглядом последнюю строчку, где присутствовала красивая смесь старогреческих и современных любовных слов. По мнению Софоклюса, такое признание должно было окончательно пленить царицу.
— Я агапо тебя! — выдохнул могучий герой. — О, мое фундомэнос паста! (Что означало: «Я любить тебя! О мое пышное пирожное!»)
Это последнее изречение окончательно добило (в переносном, положительном смысле) Целлюлиту, и она в порыве безудержной страсти гулко пророкотала:
— О, мой апалос аркуда, скорее поспешим в мою крэватокамара! (А это означало: «О мой нежный мишка, скорее поспешим в мою спальню!»)
— Софоклюс! — в отчаянии воззвал Геракл к историку. — Переведи…
С аппетитом поедая креветки, хронист поднял вверх большой палец: всё, мол, идет нормально.
— О Геракл…
— О Целлю…
Договорить сын Зевса не успел, так как внезапно был стиснут в жутких объятиях амазонки, слегка придушен, легко взвален на толстое плечо и в полуобморочном состоянии вынесен из пиршественного зала.
«Софоклюс, помоги…» — только и успел подумать несчастный, запоздало понимая, что с «придыханием» он, похоже, сильно переборщил.
* * *
Как только царица уволокла Геракла в свои покои, одна из амазонок, с виду на редкость стервозная особа, резко встала со своего места и так обратилась к пирующим подругам гневным голосом:
— Неправду сказал вам Геракл! Вовсе он не забыл, зачем явился в Фемискиру. Он пришел к нам с коварным умыслом! Сатиров кобель хочет похитить нашу красавицу Целлюлиту и увезти ее рабыней в свой развратный гарем.
«Пожалуй, для такого подвига Гераклу понадобится небольшой подъемный механизм! — с ехидством подумал Софоклюс. — И хороший грузовой стовесельный корабль».
— Не дадим! — грозно подхватили амазонки. — Не позволим!
— Вперед, сестры! — истошно завопила подстрекательница, в которой никто из присутствующих не узнал спустившуюся с Олимпа Геру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81