— Я хочу разделить с вами эту надежду, Виктор Михайлович! Голубчик, для меня это, пожалуй, не менее важно, чем для вас. Это первый случай, когда препарат применен в конкретных условиях. Но не обольщайтесь — это лишь начало чрезвычайно сложной работы, которая сейчас предстоит. Не забывайте, что клинок еще в теле, что сердце остановилось и не сокращается, не гонит кровь по жилам, человек — не дышит. Он еще находится — между двух смертей…
Глава V
САД ЧУДЕС
Две небольшие группы людей ходили по огромному саду. Южное солнце стояло уже высоко, время шло к обеду, а гости, сопровождаемые радушными хозяевами, как будто не чувствовали усталости. Трудно было оторваться от живой, полной красок, картины, которая развертывалась перед ними и представляла взору изумляющее богатство и оригинальность растительных форм.
Большинство гостей прибыло накануне вечером, а двое — смуглый черноусый человек, к которому относились с особым вниманием, и приехавший с ним большой, грузный мужчина по фамилии Твердохлеб — в этот день утром.
Знакомство с хозяином сада было первым впечатлением черноусого гостя. Широкая и тенистая аллея привела его и Твердохлеба к дому на центральной усадьбе. Издалека увидели они на веранде статную фигуру, одетую в просторный длиннополый пиджак из желтоватой чесучи. Приставив ладонь щитком ко лбу, человек в пиджаке всматривался в приехавших. В грузном мужчине он сразу угадал своего старого приятеля, начальника областного сельхозуправления. Второй был ему неизвестен. Большие темные очки в роговой оправе прикрывали глаза незнакомца, в руке он нес объемистый портфель.
Человек в чесучовом пиджаке легкой походкой сбежал по ступенькам им навстречу. Черноусый принял его сперва за юношу.
— Тс-с-с! — шепнул Твердохлеб спутнику. — Да это сам академик Любушко!.. Павел Ефимович, — обратился он к хозяину, — разреши представить дорогого гостя: профессор Кристев из Софии.
— А! Долгожданный! — радушно сказал Любушко, крепко встряхивая руку гостя. — Ну, добро пожаловать!
Ошибку гостя, принявшего Любушко за молодого человека, нетрудно было простить: лицо академика с красивыми, правильными чертами, без единой морщинки, дышало свежестью. Это было лицо человека, отличающегося завидным здоровьем. На самый взыскательный глаз академику трудно было дать больше сорока лет. Но, когда Любушко снял свою соломенную с выгоревшей лентой шляпу, гость увидел совершенно белую шевелюру. Поразителен был этот контраст моложавого лица и седых волос, но самым удивительным на лице были глаза — тоже молодые, вдохновенные, искрящиеся умом и юмором.
И позже, присматриваясь к академику и беседуя с ним, черноусый гость только диву давался. Казалось невероятным, чтобы человек на закате жизни смог сохранить столько молодой творческой страсти, столько кипучей, неуемной энергии. Выбрав момент, Кристев наклонился к уху Твердохлеба и спросил:
— Слушайте, неужели ему 75 лет?
— Хорош? — также шопотом ответил Твердохлеб слегка толкая гостя локтем. — Коллеги его до сих пор вспоминают, каким он в молодости был. Точь-в-точь, как красный молодец из былины. Идет по улице —
Где девушки глядят —
Заборы трещат;
Где молодушки глядят —
Оконницы звенят…
Что говорить, и сейчас заглядишься. А красота душевная, а талант, а знания? Этому человеку, батенька, цены нет. Не подумайте только, что это какой-нибудь баловень счастья, которому все само в руки валится. Ему, конечно, большие возможности предоставлены. Да зато и работает он за десятерых! Сколько научных работников вырастил, скольких мастеров плодоводства!..
Сразу после завтрака отправились осматривать сад. Переднюю группу составляли Любушко, Твердохлеб и профессор Кристев. Во второй группе, следом, шли: помощник и правая рука академика, молодой ученый-селекционер Олег Константинович Костров, порывистый брюнет, со сросшимися на переносице бровями, затем научный сотрудник с корзинкой и несколько колхозных садоводов, приехавших из Саратовской области и с Алтая.
Самые разнообразные фруктовые деревья и кустарники пестрой толпой теснились перед посетителями. Здесь были яблони, груши, абрикосы, сливы, вишня, черешня, винная ягода, малина, заморские гости — авокадо и фейхоа и еще множество других фруктов и ягод. Ветви гнулись под тяжестью плодов. На фоне темно-зеленой, узорно вырезанной листвы были щедро рассыпаны фрукты: то палевые с тончайшим матовым пушком и нежным девичьим румянцем, то расписанные кармином по глянцевому шафранному колеру, то густо-фиолетовые, то янтарно-прозрачные… И все это было совершенно необычайно по форме и размерам.
Некоторые плоды гости затруднялись определить и назвать. Они останавливались перед ними, затаив дыхание, как остановились бы перед какой-нибудь новой изумительной машиной. Да, именно так: они восхищались не творчеством природы. Природа дала только материал, а творцом был человек, в талантливых, умных руках которого природа становилась податливой как воск. Человек заставил здесь персик побрататься с миндалем, лимон, выращенный в открытом грунте, — с мандарином, сладкий каштан — с грецким орехом. Любушко и его сотрудникам удалось скрестить растения, бесконечно далекие друг от друга, сама мысль о возможности скрещивания которых казалась, на первый взгляд, невероятной.
…Удивителен был сад. Не менее любопытна была история его возникновения.
«Сад чудес» раскинулся на берегу моря, обширной водной поверхности в две с половиной тысячи квадратных километров. Но это было совсем не такое море, какое привыкли представлять себе гости. Здесь не было голубого простора, ласкового в штиль и грозного в непогоду, ни дымков пароходов, ни белых парусов рыбачьих судов.
Сивашский водоем, расположенный у ворот Крыма, не бороздят корабли, он слишком мелок для этого, глубины здесь не превышают полутора-двух метров. Его бесчисленные заливы так тесно переплелись с сушей, так густо изрезано это море островками и мелями, что порой трудно определить — где же кончается вода и начинается берег. А когда разгулявшийся западный ветер сгоняет воду Сиваша в Азовское море, открываются далеко уходящие тинистые отмели и тогда не в шутку, а впрямь становится это странное море даже трезвому по колено. И рыбакам здесь делать нечего — в Сиваше нет жизни, слишком солоны его невеселые, свинцовые воды. Даже водоросли, занесенные из Азовья, не выживают тут и в жару огромными массами гибнут у берегов, распространяя тягостный запах тлена. Потому и прозвали Сиваш «Гнилым морем».
По южную сторону Сиваша лежит цветущий Крым с его виноградниками, садами и плодородными равнинами, по северную — степи Присивашья. Соленое царство! Выпаренная солнцем самосадочная соль пластами отлагается на отмелях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27