Он будет приезжать в отпуск и останавливаться на Васильевском, но уже не на «Тучке», а на Пятой линии, 10, в квартире Шилейко.
А в доме на Тучковом переулке он будет бывать уже после революции, когда вернется через Лондон и Скандинавию с Салониковского фронта, куда был послан переводчиком в русский экспедиционный корпус. Здесь квартировали университетские профессора, встречи с которыми были интересны для Гумилева…
…Последней его квартирой в Петрограде была квартира в доме №5 по Преображенской (ныне это улица Радищева).
3 августа 1921 года он был арестован по делу заговора Петроградской боевой организации, возглавляемой В. Н. Таганцевым. 1 сентября в печати появилось официальное сообщение о расстреле участников заговора. Теперь на этом доме мемориальная доска, установленная еще при жизни Льва Николаевича Гумилева.
Но нет, до сих пор нет памятной доски на доме № 17 в Тучковом переулке. Вообще-то, она устанавливалась здесь многократно в 1986-м, когда отмечалось столетие со дня рождения поэта. В ту весну переулок заполнялся молодежью, читавшей публично стихи Гумилева, требующей реабилитации поэта и открытия в этом Доме Музея-квартиры Гумилева и Ахматовой. Доску, видимо, изготовляли на деньги митингующих. И она то появлялась на фасаде дома, то опять исчезала по велению не то районных, не то городских властей.
С той поры прошло много лет. Прекрасные стихи Гумилева Давно возвращены русской поэзии и всем, кто интересуется ею. Но что-то, видно, еще по-прежнему сдерживает тех, кто мог бы официально увековечить «Тучку»…
Пятая линия, д. 10. Здесь, в квартире Шилейко, останавливался Н.С. Гумилев. 2002 г.
А теперь вспомним еще одного «проклятого» поэта. «Проклятого» не в том смысле, что был он в одном ряду с Артюром Рембо и Шарлем Бодлером, а проклятого и изничтоженного большевиками. Я имею в виду Осипа Мандельштама.
Короткое время, всего два месяца, начиная с декабря 1930 года жил он у своего брата Евгения Эмильевича в доме №31 по Восьмой линии.
Дом этот, элегантное порождение модерна, появился здесь в 1911 году и еще в 30-е щеголял среди соседних домов своей относительной молодостью и внутренним комфортом. Те, кто жил на Васильевском в послевоенные годы, помнят, что рядом с одной из его парадных висела металлическая под белой эмалью дощечка с надписью «Зубной врач-техник Шапиро Э.С.». Эсфирь Соломоновна была матерью моего, давно уже покойного одноклассника Володи. Я часто бывал у него в гостях, естественно, даже не подозревая о том, что в доме этом жил когда-то один из прекраснейших поэтов «серебряного века». Думаю, тогда и фамилии Мандельштам я еще не слышал.
Теперь имя Осипа Мандельштама и его знаменитые строки: «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» — запечатлены на мемориальной доске, появившейся на фасаде дома чуть ли не на том самом месте, где когда-то предлагал свои услуги скромный врач-техник.
Есть одна подробность, касающаяся расположения дома, о которой мне хотелось бы сказать. Я иногда задумываюсь теперь: знал ли о ней Осип Эмильевич? Дело в том, что напротив дома №31 по Восьмой стоит дом №24 по Девятой линии. Обыкновенный, доходный, многоквартирный…
Есть здесь и обширный двор. Если вы, пройдя через подворотню, попадете в него, то обратите внимание — сразу же, чуть левее от входа — стайка молодых деревьев у стены каменного не то сарая, не то гаража. Когда-то на этом месте стоял деревянный дом, в котором жила Анна Петровна Керн, та самая Анна, которая явилась Пушкину, «как гений чистой красоты».
В то время, когда она поселилась на Васильевском, ей было уже тридцать. Лучшие годы минули безвозвратно. Она еще сохраняла свою красоту, но уже не блистала в светских салонах. Уйдя от своего мужа, генерала Керна, который не дал развода и при этом отказался помогать ей, она оказалась в довольно сложном материальном положении. Распался и круг близких ей людей: умер Дельвиг, женился Пушкин… Вот разве что Михаил Глинка, влюбленный в ее дочь Екатерину, бывал здесь постоянно да изредка навещали поэт Дмитрий Веневитинов и сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева.
Бывал здесь и Александр Сергеевич.
Он приезжал на Васильевский, чтобы ободрить ее в трудную минуту сразу же после смерти матери. Позже она вспоминала об этом: «… Пушкин приехал ко мне и, отыскивая квартиру мою, бегал, со свойственной ему живостью, по соседним дворам, пока, наконец, нашел меня… В этот приезд он употребил все свое красноречие, чтобы утешить меня, и я увидела его таким же, каким он был прежде».
Анна Петровна прожила в этом доме семь лет. Потом было вторичное замужество, другая квартира на Васильевском, и, наконец, уже в конце жизни — Торжок, где она и умерла в бедности на 79-м году жизни.
Повторяю, я не уверен, знал ли что-либо об этом отстоящем почти на век от него соседстве Осип Мандельштам, когда, приехав из Армении, поселился у своего брата в доме №31 по Восьмой линии.
Знаменитый поэт, подобно Керн, переживал тогда не лучшие для себя годы. Тучи сгущались над ним; и сам он, как утверждали люди близко его знавшие, испытывавший панический страх перед милиционерами и кожаными куртками комиссаров, метался по стране затравленным зверьком. Он бывал в Ленинграде наездами.
Что искал он в этом городе? Удачи, поддержки? На что надеялся? О чем сожалел? К кому обращал эти полные безысходности строки:
«… Петербург! У меня есть еще адреса,
По которым найду мертвецов голоса».
Он помнил их: и Александра Блока, которого боготворил, и своего соратника по «цеху поэтов», по журналам «Аполлон» и «Гиперборей», расстрелянного Николая Гумилева, и десятки других, канувших в «совдеповское» небытие, талантливых художников, философов, поэтов.
Дом №31 по Восьмой линии. Шикарное создание архитектора Вильгельма Ван-дер-Гюхта. Дом вошел в историю, как один из петербургских адресов поэта Осипа Мандельштама. Короткое время, начиная с декабря 1930-го, он жил здесь у своего брата…
На снимке о той, теперь уже далекой эпохе напоминают раструбы громкоговорителей над подворотней дома. Вряд ли Осип Эмильевич когда-либо звучал по радио. А потому и писал вполне справедливо:
«Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны»
…Особенно усиленные таким вот громкоговорителем… (Восьмая линия, д. №31. Фотограя неизвестен.).
Он писал, выезжал на выступления, встречался со знакомыми, шутил, привычно задирая голову, но ощущение нависшей угрозы не покидало его:
«Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
А в доме на Тучковом переулке он будет бывать уже после революции, когда вернется через Лондон и Скандинавию с Салониковского фронта, куда был послан переводчиком в русский экспедиционный корпус. Здесь квартировали университетские профессора, встречи с которыми были интересны для Гумилева…
…Последней его квартирой в Петрограде была квартира в доме №5 по Преображенской (ныне это улица Радищева).
3 августа 1921 года он был арестован по делу заговора Петроградской боевой организации, возглавляемой В. Н. Таганцевым. 1 сентября в печати появилось официальное сообщение о расстреле участников заговора. Теперь на этом доме мемориальная доска, установленная еще при жизни Льва Николаевича Гумилева.
Но нет, до сих пор нет памятной доски на доме № 17 в Тучковом переулке. Вообще-то, она устанавливалась здесь многократно в 1986-м, когда отмечалось столетие со дня рождения поэта. В ту весну переулок заполнялся молодежью, читавшей публично стихи Гумилева, требующей реабилитации поэта и открытия в этом Доме Музея-квартиры Гумилева и Ахматовой. Доску, видимо, изготовляли на деньги митингующих. И она то появлялась на фасаде дома, то опять исчезала по велению не то районных, не то городских властей.
С той поры прошло много лет. Прекрасные стихи Гумилева Давно возвращены русской поэзии и всем, кто интересуется ею. Но что-то, видно, еще по-прежнему сдерживает тех, кто мог бы официально увековечить «Тучку»…
Пятая линия, д. 10. Здесь, в квартире Шилейко, останавливался Н.С. Гумилев. 2002 г.
А теперь вспомним еще одного «проклятого» поэта. «Проклятого» не в том смысле, что был он в одном ряду с Артюром Рембо и Шарлем Бодлером, а проклятого и изничтоженного большевиками. Я имею в виду Осипа Мандельштама.
Короткое время, всего два месяца, начиная с декабря 1930 года жил он у своего брата Евгения Эмильевича в доме №31 по Восьмой линии.
Дом этот, элегантное порождение модерна, появился здесь в 1911 году и еще в 30-е щеголял среди соседних домов своей относительной молодостью и внутренним комфортом. Те, кто жил на Васильевском в послевоенные годы, помнят, что рядом с одной из его парадных висела металлическая под белой эмалью дощечка с надписью «Зубной врач-техник Шапиро Э.С.». Эсфирь Соломоновна была матерью моего, давно уже покойного одноклассника Володи. Я часто бывал у него в гостях, естественно, даже не подозревая о том, что в доме этом жил когда-то один из прекраснейших поэтов «серебряного века». Думаю, тогда и фамилии Мандельштам я еще не слышал.
Теперь имя Осипа Мандельштама и его знаменитые строки: «Я вернулся в свой город, знакомый до слез» — запечатлены на мемориальной доске, появившейся на фасаде дома чуть ли не на том самом месте, где когда-то предлагал свои услуги скромный врач-техник.
Есть одна подробность, касающаяся расположения дома, о которой мне хотелось бы сказать. Я иногда задумываюсь теперь: знал ли о ней Осип Эмильевич? Дело в том, что напротив дома №31 по Восьмой стоит дом №24 по Девятой линии. Обыкновенный, доходный, многоквартирный…
Есть здесь и обширный двор. Если вы, пройдя через подворотню, попадете в него, то обратите внимание — сразу же, чуть левее от входа — стайка молодых деревьев у стены каменного не то сарая, не то гаража. Когда-то на этом месте стоял деревянный дом, в котором жила Анна Петровна Керн, та самая Анна, которая явилась Пушкину, «как гений чистой красоты».
В то время, когда она поселилась на Васильевском, ей было уже тридцать. Лучшие годы минули безвозвратно. Она еще сохраняла свою красоту, но уже не блистала в светских салонах. Уйдя от своего мужа, генерала Керна, который не дал развода и при этом отказался помогать ей, она оказалась в довольно сложном материальном положении. Распался и круг близких ей людей: умер Дельвиг, женился Пушкин… Вот разве что Михаил Глинка, влюбленный в ее дочь Екатерину, бывал здесь постоянно да изредка навещали поэт Дмитрий Веневитинов и сестра Пушкина Ольга Сергеевна Павлищева.
Бывал здесь и Александр Сергеевич.
Он приезжал на Васильевский, чтобы ободрить ее в трудную минуту сразу же после смерти матери. Позже она вспоминала об этом: «… Пушкин приехал ко мне и, отыскивая квартиру мою, бегал, со свойственной ему живостью, по соседним дворам, пока, наконец, нашел меня… В этот приезд он употребил все свое красноречие, чтобы утешить меня, и я увидела его таким же, каким он был прежде».
Анна Петровна прожила в этом доме семь лет. Потом было вторичное замужество, другая квартира на Васильевском, и, наконец, уже в конце жизни — Торжок, где она и умерла в бедности на 79-м году жизни.
Повторяю, я не уверен, знал ли что-либо об этом отстоящем почти на век от него соседстве Осип Мандельштам, когда, приехав из Армении, поселился у своего брата в доме №31 по Восьмой линии.
Знаменитый поэт, подобно Керн, переживал тогда не лучшие для себя годы. Тучи сгущались над ним; и сам он, как утверждали люди близко его знавшие, испытывавший панический страх перед милиционерами и кожаными куртками комиссаров, метался по стране затравленным зверьком. Он бывал в Ленинграде наездами.
Что искал он в этом городе? Удачи, поддержки? На что надеялся? О чем сожалел? К кому обращал эти полные безысходности строки:
«… Петербург! У меня есть еще адреса,
По которым найду мертвецов голоса».
Он помнил их: и Александра Блока, которого боготворил, и своего соратника по «цеху поэтов», по журналам «Аполлон» и «Гиперборей», расстрелянного Николая Гумилева, и десятки других, канувших в «совдеповское» небытие, талантливых художников, философов, поэтов.
Дом №31 по Восьмой линии. Шикарное создание архитектора Вильгельма Ван-дер-Гюхта. Дом вошел в историю, как один из петербургских адресов поэта Осипа Мандельштама. Короткое время, начиная с декабря 1930-го, он жил здесь у своего брата…
На снимке о той, теперь уже далекой эпохе напоминают раструбы громкоговорителей над подворотней дома. Вряд ли Осип Эмильевич когда-либо звучал по радио. А потому и писал вполне справедливо:
«Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны»
…Особенно усиленные таким вот громкоговорителем… (Восьмая линия, д. №31. Фотограя неизвестен.).
Он писал, выезжал на выступления, встречался со знакомыми, шутил, привычно задирая голову, но ощущение нависшей угрозы не покидало его:
«Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок.
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55