Чаще всего я обхожу рынок со стороны Шестой. Сворачиваю в Бугский переулок и там вхожу под арку в створ бывшего Волжского переулка. Из внутреннего двора рынка теперь, прямо перед собой, над низким и длинным рыночным зданием я вижу, в удивительном, быть может, самом прекрасном из всех возможных ракурсе пять куполов и стройную колокольню Андреевского собора.
Недавно я обнаружил еще одну замечательную точку, с которой собор предстает в совершенно неожиданном облике. Это проходной двор дома №22 по Седьмой, где когда-то до революции находился торговый дом Степановых. Собор, точнее его кресты над луковками, срезанными крышей, очень эффектно смотрятся отсюда на фоне глухого брандмауэра.
Но, кажется, нам пора подойти и к самому собору.
Если встать к собору лицом со стороны Седьмой линии, то слева от него окажется небольшое, похожее на обычный рядовой дом, здание церкви Трех Святителей. Это редкий для Петербурга случай, когда два храма находятся рядом. А, между тем, где-нибудь в Суздале — это обычная вещь. Церкви ставились с таким расчетом, чтобы одна из них, деревянная, холодная была летней, а в каменной, теплой, по соседству, могли бы справлять службу зимой.
Первой оделась здесь в камень церковь Трех Святителей. Было это в 1760 году, почти за тридцать лет до того, как каменным стал и Андреевский собор.
С 1732 года он находился здесь же, на том самом месте, рубленный из бревен, одноэтажный, с маленькой звонницей под четырехгранным, обитым белой жестью шпилем. К слову, тогда этот храм еще не был собором, а был всего лишь временной церковью, на месте той прекрасной и обширной, что предполагалась в планах нарядной застройки Васильевского. Собором, правда, по-прежнему деревянным, храм станет лишь в 1744 году. В 1761 году он сгорит дотла от попадания молнии и появится вновь уже в каменном наряде в 1790 году.

Недавно рядом с церковью Трех Святителей и Андреевским собором воздвигнута была в честь Святого князя Владимира и эта прекрасная часовенка. 2002 г.
Архитектором церкви Трех Святителей и деревянного Андреевского храма многие историки города, не без основания, называют Джузеппе Трезини. Во всяком случае сохранились документы, что он был причастен к их постройке.
К церквям этим прилегал в то время спрятанный за ограду погост; тесное соседство храмов как нельзя лучше соответствовало российской традиции иметь на кладбищах летнюю и зимнюю церкви. Хоронить здесь перестали по особому Указу, касающемся всех приходских церквей, только в конце XVIII века.
А теперь вспомним об ударе молнии, которая спалила Андреевскую церковь. Вообще какой-то рок висит над этой окрестностью. И не худо было бы проверить ее с помощью экстрасенсов на предмет наличия здесь опасной геопатогенной зоны…
Во время строительства каменного Андреевского собора летом 1766 года неожиданно обрушился его купол. Известный гравер того времени Михаил Махаев так упоминает в одном из своих писем об том событии: «Купол возведен был даже до сводов и нарочито не мал, но 6 августа по утру с превеликим треском не на сторону, но перпендикулярно внутрь церкви, обвалился».
Кстати, треск сей «превеликий» мог услышать и сам строитель собора архитектор Александр Вист, благо жил он неподалеку на одной из линий Васильевского. Виста арестовали. Началось разбирательство, в результате которого выяснилось, что виной всему были плохие строительные материалы, подсунутые подрядчиками архитектору.
Судить Виста не стали, но завершал строительство собора уже не он, а молодой архитектор Иванов. И с той поры фортуна как бы отвернулась от Виста. Нет, он продолжал строить. И строил много. Но не было ему уже тех похвал, к которым привык он ранее. Постепенно Виста стали забывать. И, наконец, забыли окончательно. Даже год его смерти остался неизвестным.
Мой хороший знакомый, василеостровский всевед, автор книги «Мой Васильевский» Мурад Мамедов, обратил внимание на некоторое сходство судьбы Александра Виста с судьбой другого архитектора — Антонио Порто. По проектам Порто строились здания Военно-медицинской академии и Санкт-Петербургского монетного двора в Петропавловской крепости. Начал строить он в 1808 году и на Васильевском. Здесь в квартале от Андреевского собора, на углу Девятой линии и Большого проспекта Порто возводил особняк для португальского консула Педро Лопеса.
Лопес был не только консул, но и виноторговец. Впоследствии обширные подвалы этого дома были превращены им в винные погреба. А затем, когда дом этот перешел во владение Академии наук и в нем была открыта типография Академии, в погребах стали храниться бесценные типографские шрифты для набора книг на великом множестве языков мира, в том числе и на древних, исчезнувших языках.
Но вернемся к Антонио Порто. Почему-то случилось так, что авторство дома №28 на углу Девятой и Большого, где и по сию пору пребывает типография Академии, историками города долгое время приписывалось известному архитектору А. А. Михайлову 2-ому. Правда, в справочниках всякий раз после этой фамилии ставился маленький вопросительный знак: дескать, на счет авторства есть некоторые сомнения.
А знаток архитектурной старины нашего города В. Курбатов добавил к этому вопросительному знаку еще один, сообщив о легенде, по которой строитель особняка Лопеса покончил жизнь самоубийством. Но кто это был? Ведь доподлинно известно, что Михайлов 2-й умер своей смертью.
Все точки над «i» в этих вопросах расставил историк Петербурга Анатолий Иванов. Вот что сообщил он в публикации «Роковая оплошность» («Санкт-Петербургские ведомости, 22 ноября 1997 г.): „В № 52 „Санкт-Петербургских ведомостей“ за 1808 год я натолкнулся на такую заметку: „От С.-Петербургского Военного Губернатора объявление, Сего июня с 17-го на 18 число в 11 часу ночи у Португальского купца Лопеса в производимом строении обрушился свод, и хотя на сей раз приключение сие никому вреда не причинило, но ясно обнаруживает незнание ремесла того, кому производство того строения вверено было. А как по исследованию о том открылось, что производил то строение архитектор Надворный советник Порто и, следовательно, он и единый виновник в том. Дабы упредить последствие подобных случаев,… обязанным себя считаю, то происшествие и имя виновника его архитектора Порто сделать для общей осторожности известным. Подлинное подписано: князь Лобанов-Ростовский“. Далее Анатолий Иванов приходит к выводу: «Обнаруженное объявление придает печальной легенде правдоподобие и вероятность: публичный удар по репутации заслуженного мастера, допустившего роковую ошибку, и вправду мог привести к трагической развязке. Во всяком случае после 1809 года имя Антонио Порто нигде не упоминается“.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55