В чем дело? Оказывается, кончилась плёнка, надо перезаряжать киноаппараты. Королев, как мне показалось, был этим происшествием несколько шокирован (что, вообще говоря, случалось с ним чрезвычайно редко), но постарался сделать вид, что ничего особенного не произошло: сейчас камеры перезарядят, и двинемся дальше. Так оно и было. Операторы крикнули: «Готово!» — осветители включили юпитеры, Гагарин начал речь заново, так что, в общем, торжественность обстановки (по поводу которой, видимо, и беспокоился Королев) не пострадала… Хотя большая часть присутствующих знала, что предварительное назначение экипажа корабля уже состоялось. Это несколько снижало уровень восприятия происходящего. Но все равно выглядело упомянутое заседание вполне красиво… И впечатление, например, на меня произвело не намного меньшее, чем обычные заседания Госкомиссии, во время которых на присутствовавших очевидным образом действовало само сочетание по-деловому прозаической формы и уникальности предмета обсуждения.
Во всяком случае, после окончания торжественного заседания я — по примеру сидевшего неподалёку В.В. Парина — похитил карандаш (перед каждым участником лежали карандаш и бумага) в качестве сувенира, которые тогда как раз начинали входить в моду. Правда, никакой пользы из этого деяния извлечь в дальнейшем я не смог (вот она, судьба всех и всяческих хищений!), так как сунул означенный карандаш в карман, где он затерялся среди других себе подобных, так что установить, какой из них «исторический», а какие обыкновенные, стало абсолютно невозможно. В последующих пусках ритуал торжественного назначения космонавтов воспринимался иначе. И, видимо, не стоит по этому поводу особенно огорчаться: я уже говорил, что всякое повторение, по естественному ходу вещей, смотрится не так, как первое событие подобного рода. И, наверное, действительно ни к чему без конца механически повторять ритуал, вполне уместный и даже впечатляющий впервые, но выглядящий несколько искусственно в десятый или двадцатый раз, когда порой вызывает эффект обратный запланированному.
Тут уж ничего не поделаешь: первое есть первое, десятое — десятое, сотое — сотое! Отличным примером тому служит, скажем, зимовка четвёрки папанинцев на дрейфующей льдине «Северный полюс-1». Начиная от высадки до возвращения без малого через год на Большую землю участники этой зимовки были в центра внимания каждого из нас и воспринимались (причём, вне всякого сомнения, воспринимались вполне заслуженно) как настоящие герои! А сейчас на дрейфующие полярные станции запросто летают концертные артистические бригады, да и кто, кстати, из читателей этих строк помнит, каков номер станции СП, дрейфующей во льдах Арктики сегодня?
И никакими искусственными средствами этого естественного сдвига общественного восприятия самых, казалось бы, незаурядных, но систематически повторяющихся явлений не остановить. Не стоит и пытаться…
Итак, работа по подготовке ракеты-носителя и космического корабля шла своим ходом. Настал наконец день, когда корабль был практически готов.
И тут у нас — отвечавших за методическую сторону дела — возникла естественная мысль: не годится, чтобы космонавт сел в свой корабль — не в тренажёр, пусть полностью воспроизводящий весь интерьер, а в подлинный, настоящий корабль, тот самый, в котором ему предстоит лететь в космос, — не годится, чтобы он сел в него впервые перед самым стартом. Известно, как долго и тщательно обживает лётчик кабину нового (нового вообще или нового для данного лётчика — это безразлично) самолёта. Весь опыт авиации свидетельствует, что ощущение, определяемое словами «как дома», — единственное, которое обеспечивает лётчику в кабине самолёта нормальную работоспособность и внутреннюю уверенность в том, что все в этой кабине «на своём месте». Стало ясно, что космонавтам тоже необходимо свою кабину обжить. Ясно?.. Неожиданно оказалось, что эта нехитрая мысль была ясна далеко не всем. Раздались голоса:
— Вот новости! Кому это нужно? Заденут там ещё чего-нибудь, поломают…
Правда, как раз те, кто в первую очередь отвечал за сохранность каждого тумблера в корабле и, казалось бы, должен был встретить возникшую новую идею наиболее неприязненно, как раз они — как, например, ведущий конструктор «Востока» — эту идею восприняли с одобрением. Сразу уловили, что если уж суждено чему-то оказаться «не на месте», то пусть лучше это выяснится при пробной примерке, а не при посадке космонавта в корабль на стартовой площадке… Но, несмотря на это, споры продолжались.
И снова — как бывало уже не раз — мгновенно все понял и решительно поддержал нас Королев.
— Будем делать примерку. На основном корабле. И в рабочих скафандрах, — объявил он.
Примерка состоялась несколько дней спустя.
Дело происходило поздним вечером. В ярко освещённом просторном зале монтажно-испытательного корпуса открылась маленькая боковая дверка, и из неё вышел неузнаваемо толстый в своём ярко-оранжевом скафандре Гагарин. Медленно переступая с ноги на ногу, он дошёл до эстакады, на которой стоял космический корабль, неторопливо вступил на площадку подъёмника, а потом, когда подъёмник доставил его к люку, поддерживаемый под руку ведущим конструктором, опустился в люк «Востока», надел привязные ремни, подключил разъёмы коммуникаций.
— Ну, Юра, теперь спокойненько, давай по порядку, как на тренажёре.
И Гагарин начал последовательно выполнять положенные по программе операции. Все действительно шло как на тренажёре. Только всякие световые и звуковые имитации здесь отсутствовали. Но это с лихвой компенсировалось главным — работа шла как на тренажёре, но не на тренажёре. Работа шла в настоящем космическом корабле.
Гагарин делал своё дело серьёзно, внимательно, с полной добросовестностью, так же, как он делал все в долгие месяцы подготовки. Не допустил ни одной ошибки. А когда все закончил, то на предложение вылезать ответил: «Одну минутку!» — и ещё раз внимательно осмотрелся, потрогал наименее удобно — далеко или очень сбоку — расположенные кнопки и тумблеры, словом, ещё немного пообживал своё рабочее место… Да, видно, не зря, совсем не зря была предпринята вся эта затея! Теперь в день полёта Гагарин придёт в кабину космического корабля как в место, ему уже знакомое.
После Гагарина ту же процедуру полностью проделал Титов. Правда, проделал немножко иначе, как бы в несколько другой по сравнению с Гагариным тональности: пытался, преодолевая оковы ограничивающего свободу движений скафандра, идти побыстрее и в люк корабля протиснуться без посторонней помощи. Делать что-либо в размеренном темпе было ему не по темпераменту.
— Да, разные они, эти ребята, — сказал Азбиевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Во всяком случае, после окончания торжественного заседания я — по примеру сидевшего неподалёку В.В. Парина — похитил карандаш (перед каждым участником лежали карандаш и бумага) в качестве сувенира, которые тогда как раз начинали входить в моду. Правда, никакой пользы из этого деяния извлечь в дальнейшем я не смог (вот она, судьба всех и всяческих хищений!), так как сунул означенный карандаш в карман, где он затерялся среди других себе подобных, так что установить, какой из них «исторический», а какие обыкновенные, стало абсолютно невозможно. В последующих пусках ритуал торжественного назначения космонавтов воспринимался иначе. И, видимо, не стоит по этому поводу особенно огорчаться: я уже говорил, что всякое повторение, по естественному ходу вещей, смотрится не так, как первое событие подобного рода. И, наверное, действительно ни к чему без конца механически повторять ритуал, вполне уместный и даже впечатляющий впервые, но выглядящий несколько искусственно в десятый или двадцатый раз, когда порой вызывает эффект обратный запланированному.
Тут уж ничего не поделаешь: первое есть первое, десятое — десятое, сотое — сотое! Отличным примером тому служит, скажем, зимовка четвёрки папанинцев на дрейфующей льдине «Северный полюс-1». Начиная от высадки до возвращения без малого через год на Большую землю участники этой зимовки были в центра внимания каждого из нас и воспринимались (причём, вне всякого сомнения, воспринимались вполне заслуженно) как настоящие герои! А сейчас на дрейфующие полярные станции запросто летают концертные артистические бригады, да и кто, кстати, из читателей этих строк помнит, каков номер станции СП, дрейфующей во льдах Арктики сегодня?
И никакими искусственными средствами этого естественного сдвига общественного восприятия самых, казалось бы, незаурядных, но систематически повторяющихся явлений не остановить. Не стоит и пытаться…
Итак, работа по подготовке ракеты-носителя и космического корабля шла своим ходом. Настал наконец день, когда корабль был практически готов.
И тут у нас — отвечавших за методическую сторону дела — возникла естественная мысль: не годится, чтобы космонавт сел в свой корабль — не в тренажёр, пусть полностью воспроизводящий весь интерьер, а в подлинный, настоящий корабль, тот самый, в котором ему предстоит лететь в космос, — не годится, чтобы он сел в него впервые перед самым стартом. Известно, как долго и тщательно обживает лётчик кабину нового (нового вообще или нового для данного лётчика — это безразлично) самолёта. Весь опыт авиации свидетельствует, что ощущение, определяемое словами «как дома», — единственное, которое обеспечивает лётчику в кабине самолёта нормальную работоспособность и внутреннюю уверенность в том, что все в этой кабине «на своём месте». Стало ясно, что космонавтам тоже необходимо свою кабину обжить. Ясно?.. Неожиданно оказалось, что эта нехитрая мысль была ясна далеко не всем. Раздались голоса:
— Вот новости! Кому это нужно? Заденут там ещё чего-нибудь, поломают…
Правда, как раз те, кто в первую очередь отвечал за сохранность каждого тумблера в корабле и, казалось бы, должен был встретить возникшую новую идею наиболее неприязненно, как раз они — как, например, ведущий конструктор «Востока» — эту идею восприняли с одобрением. Сразу уловили, что если уж суждено чему-то оказаться «не на месте», то пусть лучше это выяснится при пробной примерке, а не при посадке космонавта в корабль на стартовой площадке… Но, несмотря на это, споры продолжались.
И снова — как бывало уже не раз — мгновенно все понял и решительно поддержал нас Королев.
— Будем делать примерку. На основном корабле. И в рабочих скафандрах, — объявил он.
Примерка состоялась несколько дней спустя.
Дело происходило поздним вечером. В ярко освещённом просторном зале монтажно-испытательного корпуса открылась маленькая боковая дверка, и из неё вышел неузнаваемо толстый в своём ярко-оранжевом скафандре Гагарин. Медленно переступая с ноги на ногу, он дошёл до эстакады, на которой стоял космический корабль, неторопливо вступил на площадку подъёмника, а потом, когда подъёмник доставил его к люку, поддерживаемый под руку ведущим конструктором, опустился в люк «Востока», надел привязные ремни, подключил разъёмы коммуникаций.
— Ну, Юра, теперь спокойненько, давай по порядку, как на тренажёре.
И Гагарин начал последовательно выполнять положенные по программе операции. Все действительно шло как на тренажёре. Только всякие световые и звуковые имитации здесь отсутствовали. Но это с лихвой компенсировалось главным — работа шла как на тренажёре, но не на тренажёре. Работа шла в настоящем космическом корабле.
Гагарин делал своё дело серьёзно, внимательно, с полной добросовестностью, так же, как он делал все в долгие месяцы подготовки. Не допустил ни одной ошибки. А когда все закончил, то на предложение вылезать ответил: «Одну минутку!» — и ещё раз внимательно осмотрелся, потрогал наименее удобно — далеко или очень сбоку — расположенные кнопки и тумблеры, словом, ещё немного пообживал своё рабочее место… Да, видно, не зря, совсем не зря была предпринята вся эта затея! Теперь в день полёта Гагарин придёт в кабину космического корабля как в место, ему уже знакомое.
После Гагарина ту же процедуру полностью проделал Титов. Правда, проделал немножко иначе, как бы в несколько другой по сравнению с Гагариным тональности: пытался, преодолевая оковы ограничивающего свободу движений скафандра, идти побыстрее и в люк корабля протиснуться без посторонней помощи. Делать что-либо в размеренном темпе было ему не по темпераменту.
— Да, разные они, эти ребята, — сказал Азбиевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101