„не только за страх, но и за совесть“.
Точность Макарова в выполнении своих обязанностей вошла в Кронштадте в поговорку. Намеченное дело никогда не откладывалось и не отменялось, а проводилось при любых условиях. Требовал такой точности Макаров и от других. Однако не всем это нравилось. В Кронштадте было немало людей, рассматривавших энергичное и точное исполнение обязанностей Макаровым как причуды «беспокойного адмирала». Чаще всего это были люди, служившие ради выгод, приносимых им должностью, привыкшие жить при предшественниках Макарова тихо и покойно.
В Макарове всегда был какой-то хороший юношеский задор. Он любил море всей душой. Свист ветра, бешеная пляска волн, пена и брызги радовали его. В бурном море он чувствовал себя прекрасно, оно зажигало его страстью к борьбе, к преодолению трудностей.
Осенью 1902 года эскадра контр-адмирала Штакельберга, заботливо приведенная Макаровым в полный порядок, должна была выходить на Дальний Восток, в Порт-Артур. Съемка с якоря была назначена в десять часов утра. В ночь накануне отхода задул свежий юго-западный ветер, к утру начался шторм, и связь рейда с берегом прекратилась.
По традиции главный командир перед самым уходом судов в дальнее плавание выходил на рейд, производил смотр эскадре и прощался с экипажами кораблей. На эскадре Штакельберга, полагая, что катер с адмиралом из-за большой волны не сможет выйти на рейд ранним утром, запросили штаб Макарова по семафору: не отменяется ли поход главного командира. Макарову такой запрос, содержавший в замаскированной форме совет не выходить на рейд, не понравился. Он отдал приказ: «Форма — пальто». Это значило, что по случаю штормовой погоды разрешается офицерам быть во время визита адмирала не в парадной форме, а в пальто. К назначенному времени, в 8 часов утра, на Петровской пристани собрался в полном составе штаб Макарова. Среди собравшихся несколько пожилых тучных адмиралов поеживались от резкого ветра. На их лицах было написано недоумение и недовольство. Приехал Макаров, быстро прошел на пристань, наскоро поздоровался и, взглянув на прыгающие у сходней катера, сказал: «На этих не выгрести!» Адмиралы обрадовались. Кто-то предложил поход отменить, а эскадре послать прощальный сигнал: «Желаю благополучного плавания». Сделав вид, что он этого предложения не слышал, Макаров отдал приказание подать ледокол Э 2. Уже в гавани ледокол бросало на волне, когда же вышли за ворота, его стало так трепать, что в самом деле казалось: благоразумнее послушаться адмиралов и вернуться обратно. Но опытный шкипер из отставных боцманов быстро выровнял пароход и повел его на Большой рейд к эскадре. С берега следили, как, зарываясь в волнах, вздымая тучи брызг и пены, ледокол смело продвигался вперед.
На рейде, покачиваясь, стояли готовые к отходу корабли. Ледокол подошел к крейсеру. Ступить на спущенный с подветренного борта трап было не так-то легко. Ледокол подбрасывало волнами метра на два. Изловчившись, Макаров первым удачно прыгнул на сходни, но набежавшая волна накрыла его с головой. За ним последовал начальник штаба, остальные прыгнуть не решились.
Приняв рапорт командира и вахтенного начальника, поздоровавшись с выстроившимися на шканцах офицерами, адмирал, словно не замечая, что вода льет с него в три ручья, прошел вдоль фронта выстроившейся на палубе команды. Выхоленная раздвоенная борода его потеряла все свое величие: смоченная, она скомкалась и стала похожей на паклю.
Но это лишь подняло его в глазах матросов.
«Не побоялся… Весь обмок, а проститься и пути счастливого нам пожелать приехал», — подумали все. Макаров обошел строй и поздоровался с экипажем.
Он говорил напутственную речь, а ветер в клочья рвал фразы и доносил до стоявших в строю лишь их обрывки и отдельные слова.
— Какова погода, а?.. Кронштадт-то на прощанье расходился!.. Да где ему против Артура!.. То ли там еще увидите!.. Служи не за страх, а за совесть… Смотри, не подгадь!.. С богом, в добрый час!
Матросы как будто забыли устав. В голове у них все перепуталось.
— Рады стараться!.. Покорнейше благодарим!.. Так точно!.. — вразброд, нестройно неслось со всех сторон. Но вдруг, словно в каком-то стихийном порыве, заглушая свист ветра и плеск волн, грянули такое «ура», что его слышно было на многих кораблях эскадры. Это было совсем другое: не только дисциплина, но и любовь.
Макаров улыбнулся, что-то шепнул командиру, по-видимому, чтобы он не взыскал за неположенное уставом приветствие, попрощался с офицерами и быстро покинул крейсер.
При подходе к одному из кораблей случилось маленькое происшествие. Ледокол ударило бортом о спущенный с корабля трап. Нижнюю часть трапа разнесло в щепки, и Макаров поднимался на палубу, рискуя упасть в воду.
Пока Макаров производил смотр на корабле, один из оставшихся на ледоколе адмиралов отчитывал шкипера. «Эх ты, разиня! Еще с якоря сняться не успели, а уже повреждение и по твоей вине. Русский военный корабль придет за границу со сломанным трапом». Шкипер ждал теперь взыскания и от главного командира.
Но вот смотр эскадры окончен. Ледокол благополучно вошел в гавань и стал у Петровской пристани. Началась церемония отъезда главного командира. Садясь в экипаж, Макаров обратился к адъютанту: — А где же шкипер? Позвать его. — Тот явился и стал руки по швам, с виноватым видом. Строгое лицо адмирала вдруг озарилось приветливой улыбкой.
— Молодчина, дружище… — выручил… Управлял лихо, спасибо тебе… — сказал Макаров и крепко пожал опешившему старику руку.
То, что Макаров в обращении со всеми людьми был прост и внимателен, создавало ему необычайную популярность среди подчиненных нижних чинов и офицерской молодежи, но одновременно вызывало недовольство и иронические замечания со стороны завидовавших ему бездарных чиновников адмиралтейства и офицеров-аристократов. Не нужно быть моряком, чтобы понять, какое впечатление на матросов уходящей в дальнее плавание эскадры и на старика-шкипера должны были произвести все действия Макарова в это бурное осеннее утро.
Популярность Макарова основывалась не на отдельных проявлениях видимого внимания, которыми любили щегольнуть некоторые командиры. Он в самом деле хорошо знал нужды и запросы матросов, глубоко интересовался их бытом, жизнью, внимательно выслушивал их просьбы и никогда не забывал выполнять то, что обещал кому-нибудь. Как-то Макаров в одной из кронштадтских казарм знакомился с матросами. Ротный давал краткую характеристику каждому.
— А вот этот любит читать книжки и даже иногда пишет, — говорит ротный, приказывая подойти к адмиралу матросу Шишмареву.
— Как! — восклицает Макаров. — Он читает и пишет?
Шишмарев встревожился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Точность Макарова в выполнении своих обязанностей вошла в Кронштадте в поговорку. Намеченное дело никогда не откладывалось и не отменялось, а проводилось при любых условиях. Требовал такой точности Макаров и от других. Однако не всем это нравилось. В Кронштадте было немало людей, рассматривавших энергичное и точное исполнение обязанностей Макаровым как причуды «беспокойного адмирала». Чаще всего это были люди, служившие ради выгод, приносимых им должностью, привыкшие жить при предшественниках Макарова тихо и покойно.
В Макарове всегда был какой-то хороший юношеский задор. Он любил море всей душой. Свист ветра, бешеная пляска волн, пена и брызги радовали его. В бурном море он чувствовал себя прекрасно, оно зажигало его страстью к борьбе, к преодолению трудностей.
Осенью 1902 года эскадра контр-адмирала Штакельберга, заботливо приведенная Макаровым в полный порядок, должна была выходить на Дальний Восток, в Порт-Артур. Съемка с якоря была назначена в десять часов утра. В ночь накануне отхода задул свежий юго-западный ветер, к утру начался шторм, и связь рейда с берегом прекратилась.
По традиции главный командир перед самым уходом судов в дальнее плавание выходил на рейд, производил смотр эскадре и прощался с экипажами кораблей. На эскадре Штакельберга, полагая, что катер с адмиралом из-за большой волны не сможет выйти на рейд ранним утром, запросили штаб Макарова по семафору: не отменяется ли поход главного командира. Макарову такой запрос, содержавший в замаскированной форме совет не выходить на рейд, не понравился. Он отдал приказ: «Форма — пальто». Это значило, что по случаю штормовой погоды разрешается офицерам быть во время визита адмирала не в парадной форме, а в пальто. К назначенному времени, в 8 часов утра, на Петровской пристани собрался в полном составе штаб Макарова. Среди собравшихся несколько пожилых тучных адмиралов поеживались от резкого ветра. На их лицах было написано недоумение и недовольство. Приехал Макаров, быстро прошел на пристань, наскоро поздоровался и, взглянув на прыгающие у сходней катера, сказал: «На этих не выгрести!» Адмиралы обрадовались. Кто-то предложил поход отменить, а эскадре послать прощальный сигнал: «Желаю благополучного плавания». Сделав вид, что он этого предложения не слышал, Макаров отдал приказание подать ледокол Э 2. Уже в гавани ледокол бросало на волне, когда же вышли за ворота, его стало так трепать, что в самом деле казалось: благоразумнее послушаться адмиралов и вернуться обратно. Но опытный шкипер из отставных боцманов быстро выровнял пароход и повел его на Большой рейд к эскадре. С берега следили, как, зарываясь в волнах, вздымая тучи брызг и пены, ледокол смело продвигался вперед.
На рейде, покачиваясь, стояли готовые к отходу корабли. Ледокол подошел к крейсеру. Ступить на спущенный с подветренного борта трап было не так-то легко. Ледокол подбрасывало волнами метра на два. Изловчившись, Макаров первым удачно прыгнул на сходни, но набежавшая волна накрыла его с головой. За ним последовал начальник штаба, остальные прыгнуть не решились.
Приняв рапорт командира и вахтенного начальника, поздоровавшись с выстроившимися на шканцах офицерами, адмирал, словно не замечая, что вода льет с него в три ручья, прошел вдоль фронта выстроившейся на палубе команды. Выхоленная раздвоенная борода его потеряла все свое величие: смоченная, она скомкалась и стала похожей на паклю.
Но это лишь подняло его в глазах матросов.
«Не побоялся… Весь обмок, а проститься и пути счастливого нам пожелать приехал», — подумали все. Макаров обошел строй и поздоровался с экипажем.
Он говорил напутственную речь, а ветер в клочья рвал фразы и доносил до стоявших в строю лишь их обрывки и отдельные слова.
— Какова погода, а?.. Кронштадт-то на прощанье расходился!.. Да где ему против Артура!.. То ли там еще увидите!.. Служи не за страх, а за совесть… Смотри, не подгадь!.. С богом, в добрый час!
Матросы как будто забыли устав. В голове у них все перепуталось.
— Рады стараться!.. Покорнейше благодарим!.. Так точно!.. — вразброд, нестройно неслось со всех сторон. Но вдруг, словно в каком-то стихийном порыве, заглушая свист ветра и плеск волн, грянули такое «ура», что его слышно было на многих кораблях эскадры. Это было совсем другое: не только дисциплина, но и любовь.
Макаров улыбнулся, что-то шепнул командиру, по-видимому, чтобы он не взыскал за неположенное уставом приветствие, попрощался с офицерами и быстро покинул крейсер.
При подходе к одному из кораблей случилось маленькое происшествие. Ледокол ударило бортом о спущенный с корабля трап. Нижнюю часть трапа разнесло в щепки, и Макаров поднимался на палубу, рискуя упасть в воду.
Пока Макаров производил смотр на корабле, один из оставшихся на ледоколе адмиралов отчитывал шкипера. «Эх ты, разиня! Еще с якоря сняться не успели, а уже повреждение и по твоей вине. Русский военный корабль придет за границу со сломанным трапом». Шкипер ждал теперь взыскания и от главного командира.
Но вот смотр эскадры окончен. Ледокол благополучно вошел в гавань и стал у Петровской пристани. Началась церемония отъезда главного командира. Садясь в экипаж, Макаров обратился к адъютанту: — А где же шкипер? Позвать его. — Тот явился и стал руки по швам, с виноватым видом. Строгое лицо адмирала вдруг озарилось приветливой улыбкой.
— Молодчина, дружище… — выручил… Управлял лихо, спасибо тебе… — сказал Макаров и крепко пожал опешившему старику руку.
То, что Макаров в обращении со всеми людьми был прост и внимателен, создавало ему необычайную популярность среди подчиненных нижних чинов и офицерской молодежи, но одновременно вызывало недовольство и иронические замечания со стороны завидовавших ему бездарных чиновников адмиралтейства и офицеров-аристократов. Не нужно быть моряком, чтобы понять, какое впечатление на матросов уходящей в дальнее плавание эскадры и на старика-шкипера должны были произвести все действия Макарова в это бурное осеннее утро.
Популярность Макарова основывалась не на отдельных проявлениях видимого внимания, которыми любили щегольнуть некоторые командиры. Он в самом деле хорошо знал нужды и запросы матросов, глубоко интересовался их бытом, жизнью, внимательно выслушивал их просьбы и никогда не забывал выполнять то, что обещал кому-нибудь. Как-то Макаров в одной из кронштадтских казарм знакомился с матросами. Ротный давал краткую характеристику каждому.
— А вот этот любит читать книжки и даже иногда пишет, — говорит ротный, приказывая подойти к адмиралу матросу Шишмареву.
— Как! — восклицает Макаров. — Он читает и пишет?
Шишмарев встревожился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103