Штурман полка майор Михаил Георгиевич Петров был очень строг, потребовал, чтобы мы знали район полета в радиусе 300 километров наизусть. Не все сдали ему экзамен с первого раза, а я этот район помню детально до сих пор… Это знание очень помогло потом в вылетах на разведку. Помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе был Иван Бабак — стройный, улыбчивый, великолепный пилотажник и стрелок. В первые же дни мы стали свидетелями того, как безоружный У-2, на котором Бабак привез в полк денежное довольствие, был атакован на подходе к нашему аэродрому „мессершмиттом“. Бабак делал такие выкрутасы, что немец так ничего и не смог, улетел восвояси. Бабак учил нас знаменитой покрышкинской тактике воздушного боя. Укреплял веру в пару — сам погибай, а товарища выручай. О Бабаке говорили, что он ведомого никогда не бросит. После нашего прибытия в полк до Победы у нас погиб только один летчик — Петр Гучек, сбитый зениткой в апреле 1945-го, за несколько дней до известия о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Петя Гучек, красивый парень — белорус со светлыми глазами, был самым доброжелательным к нам, новичкам, рассказывал о лучших летчиках и традициях полка…»
Из писем И. И. Бабака Ю. Н. Косминкову:
«О Петрове. Ты, Юра, прав, что он человек особенный — откровенен, правдив, всегда шел на любое задание, не раздумывая. Но характером был очень крут. Самое большое душевное восхваление у него — это когда он не ругал…»
Этот характер и стал причиной того, что Михаил Георгиевич не стал Героем Советского Союза. Резковат был в разговорах с политработниками… Хотя сам М. Г. Петров в мае 1997 года, за полтора года до смерти, с усмешкой объяснял:
«Когда давали Героя за пять самолетов, не хватало одного; когда за десять — двух; когда за 15 — опять одного…»
Петров был особо ценим начальством и уважаем подчиненными за то, что всегда выполнял боевое задание. Его ставили во главе групп. Петров не гнался, в отличие от некоторых наших асов, за счетом лично сбитых, никого из ведомых не «отвез» на смерть…
Он был истинным русским воином. Родился и вырос в подмосковном селе у Рузы. Историю своего прочного крестьянского рода знал до времен Петра Великого. М. Г. Петров рассказывал:
«В начале войны мало уважения было к командиру эскадрильи. А это, как я вижу со своих позиций, главная фигура на войне. У комэсков, как правило, наибольшее количество боевых вылетов.
Молодые недолюбливали меня. На шестерку я брал не более одного новичка, остальным — учеба. Но потом были мне благодарны.
Не видел у немцев нашей взаимовыручки. Однажды Ваня Бабак не просто прикрыл меня, а спас жизнь. Я был подбит зениткой. Зенитная оборона у немцев, надо сказать, была сильна. Машина плохо управляется, до линии фронта далековато. А немцы любили добивать. Как волки, чуяли слабину, если самолет управляется как-то не так… Бабак. Принял на себя восемь снарядов, садился его самолет с диким воем, который издавала пробитая лопасть винта…»
После войны Михаил Георгиевич до 1961 года летал на реактивных МиГах, полковником уволился в запас, жил в последние годы очень скромно в небольшой квартирке у Белорусского вокзала, никому не докучал никакими просьбами. Воспоминаний, несмотря на уговоры, писать не стал.
Но Золотая Звезда Героя, правда, уже не Советского Союза, а России нашла своего кавалера. В первую очередь благодаря усилиям однополчанина, знавшего цену Петрову, — Григория Устиновича Дольникова, генерал-полковника авиации. Героя Советского Союза, который тоже получил свою Звезду за 15 лично сбитых лишь спустя 33 года после Победы…
Из писем И. И. Бабака Ю. Н. Косминкову:
«
Я радовался самому простому успеху своего первого ведомого — Валентина Караваева… Но тогда я тщательно скрывал эти чувства… К нему относился всегда скупо и сухо. Когда мне передали: «Тебя вызывают в штаб армии», в голове сверкнула мысль: «А как же мой ведомый? Как мой Валя?» Заявил ультиматум тогдашнему командиру: «Я уеду из полка только в том случае, если пообещаете, что в мое отсутствие не пошлете на задание моего ведомого Караваева…» Обещал. Побыл я в штабе… Вернувшись, подходя к КП, из репродуктора услышал слова летчиков, ведущих воздушный бой… На душе все похолодело, хотя еще ничего не знал (предчувствия) и вдруг: «Караваев, Караваев, Валька, где ты?!» С той минуты я уже собой не владел: плакал (да именно ревел, как ребенок), возмущался, ругался… В общем, напоили меня спиртом, три дня я не летал… И появилось ваше пополнение. Я летал с Петей Гучеком. Все казалось у него не так, как у Караваева. Но когда остались в беде, брошенные в битве с «мессерами», услышал его плачущий голос и… все в душе перевернулось: стал он мне близким, дорогим, любимым. Теперь уже навсегда. Рассказал я Григорию Устиновичу Дольникову об этом, а он меня «пригвоздил»: «Видишь, какие у тебя добропорядочные чувства, а Валя Караваев все думал, что его не любишь, что он тебе — чужой…» Эти слова Григория Устиновича я запомнил, с Петром Гучеком были позже, как родные. Это же доброе, человеческое, душевное я перенес на отношения с Григорием Патрушевым. Да, могу открыто и честно сказать, что за всю вместе проведенную боевую работу никогда не повысил на него голос, никогда не отругал, впрочем, его ругать или упрекать в бою было не за что, он все делал так, как надо. Он, казалось, читал мои мысли: только подумал о маневре, а он уже сам его выполняет.
Почему, Юра, я так много пишу о этом? Да потому, что этот стиль доброты, душевности, настоящей человечности пошел от Дольникова. Все это с избытком имелось в Григории Устиновиче. Как жаль, что он немного поздновато пришел в нашу боевую семью. А еще жальче, что рано ушел из нее…
Я не религиозен и тем более не суеверен. А еще — не страшусь смерти, ее не миновать! А друг мой, Григорий Устинович, снится мне очень часто: будто водит меня за руки в зарослях волшебного сада…»
Друг И. И. Бабака Григорий Устинович Дольников ушел из жизни в марте 1996-го, на 73-м году жизни. Он и в последние годы жизни был необычайно представителен — статная богатырская фигура, орлиный нос, седая шкиперская бородка, большие выразительные глаза, в которых светились ум и воля. А как красив он был тогда, в 1943 году, когда начал воевать. Имея, кроме летного таланта, лишь чуть более пятидесяти часов налета, из них на «аэрокобре» — 3, 5 часа!.. 30 сентября 1943-го, на пятьдесят шестом боевом вылете, в которых сбил три самолета, младший лейтенант Дольников таранил «мессершмитт», защищая своего командира — Героя Советского Союза Николая Лавицкого. Потом — плен, из которого удалось вырваться с третьей попытки, партизанский отряд. Мало кто знает о том, что эпизод из шолоховского рассказа «Судьба человека», где пленный пьет не закусывая водку перед гестаповцами, списан с Дольникова, который однажды после войны рассказал об этом в компании, где оказался и литературный секретарь писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
Из писем И. И. Бабака Ю. Н. Косминкову:
«О Петрове. Ты, Юра, прав, что он человек особенный — откровенен, правдив, всегда шел на любое задание, не раздумывая. Но характером был очень крут. Самое большое душевное восхваление у него — это когда он не ругал…»
Этот характер и стал причиной того, что Михаил Георгиевич не стал Героем Советского Союза. Резковат был в разговорах с политработниками… Хотя сам М. Г. Петров в мае 1997 года, за полтора года до смерти, с усмешкой объяснял:
«Когда давали Героя за пять самолетов, не хватало одного; когда за десять — двух; когда за 15 — опять одного…»
Петров был особо ценим начальством и уважаем подчиненными за то, что всегда выполнял боевое задание. Его ставили во главе групп. Петров не гнался, в отличие от некоторых наших асов, за счетом лично сбитых, никого из ведомых не «отвез» на смерть…
Он был истинным русским воином. Родился и вырос в подмосковном селе у Рузы. Историю своего прочного крестьянского рода знал до времен Петра Великого. М. Г. Петров рассказывал:
«В начале войны мало уважения было к командиру эскадрильи. А это, как я вижу со своих позиций, главная фигура на войне. У комэсков, как правило, наибольшее количество боевых вылетов.
Молодые недолюбливали меня. На шестерку я брал не более одного новичка, остальным — учеба. Но потом были мне благодарны.
Не видел у немцев нашей взаимовыручки. Однажды Ваня Бабак не просто прикрыл меня, а спас жизнь. Я был подбит зениткой. Зенитная оборона у немцев, надо сказать, была сильна. Машина плохо управляется, до линии фронта далековато. А немцы любили добивать. Как волки, чуяли слабину, если самолет управляется как-то не так… Бабак. Принял на себя восемь снарядов, садился его самолет с диким воем, который издавала пробитая лопасть винта…»
После войны Михаил Георгиевич до 1961 года летал на реактивных МиГах, полковником уволился в запас, жил в последние годы очень скромно в небольшой квартирке у Белорусского вокзала, никому не докучал никакими просьбами. Воспоминаний, несмотря на уговоры, писать не стал.
Но Золотая Звезда Героя, правда, уже не Советского Союза, а России нашла своего кавалера. В первую очередь благодаря усилиям однополчанина, знавшего цену Петрову, — Григория Устиновича Дольникова, генерал-полковника авиации. Героя Советского Союза, который тоже получил свою Звезду за 15 лично сбитых лишь спустя 33 года после Победы…
Из писем И. И. Бабака Ю. Н. Косминкову:
«
Я радовался самому простому успеху своего первого ведомого — Валентина Караваева… Но тогда я тщательно скрывал эти чувства… К нему относился всегда скупо и сухо. Когда мне передали: «Тебя вызывают в штаб армии», в голове сверкнула мысль: «А как же мой ведомый? Как мой Валя?» Заявил ультиматум тогдашнему командиру: «Я уеду из полка только в том случае, если пообещаете, что в мое отсутствие не пошлете на задание моего ведомого Караваева…» Обещал. Побыл я в штабе… Вернувшись, подходя к КП, из репродуктора услышал слова летчиков, ведущих воздушный бой… На душе все похолодело, хотя еще ничего не знал (предчувствия) и вдруг: «Караваев, Караваев, Валька, где ты?!» С той минуты я уже собой не владел: плакал (да именно ревел, как ребенок), возмущался, ругался… В общем, напоили меня спиртом, три дня я не летал… И появилось ваше пополнение. Я летал с Петей Гучеком. Все казалось у него не так, как у Караваева. Но когда остались в беде, брошенные в битве с «мессерами», услышал его плачущий голос и… все в душе перевернулось: стал он мне близким, дорогим, любимым. Теперь уже навсегда. Рассказал я Григорию Устиновичу Дольникову об этом, а он меня «пригвоздил»: «Видишь, какие у тебя добропорядочные чувства, а Валя Караваев все думал, что его не любишь, что он тебе — чужой…» Эти слова Григория Устиновича я запомнил, с Петром Гучеком были позже, как родные. Это же доброе, человеческое, душевное я перенес на отношения с Григорием Патрушевым. Да, могу открыто и честно сказать, что за всю вместе проведенную боевую работу никогда не повысил на него голос, никогда не отругал, впрочем, его ругать или упрекать в бою было не за что, он все делал так, как надо. Он, казалось, читал мои мысли: только подумал о маневре, а он уже сам его выполняет.
Почему, Юра, я так много пишу о этом? Да потому, что этот стиль доброты, душевности, настоящей человечности пошел от Дольникова. Все это с избытком имелось в Григории Устиновиче. Как жаль, что он немного поздновато пришел в нашу боевую семью. А еще жальче, что рано ушел из нее…
Я не религиозен и тем более не суеверен. А еще — не страшусь смерти, ее не миновать! А друг мой, Григорий Устинович, снится мне очень часто: будто водит меня за руки в зарослях волшебного сада…»
Друг И. И. Бабака Григорий Устинович Дольников ушел из жизни в марте 1996-го, на 73-м году жизни. Он и в последние годы жизни был необычайно представителен — статная богатырская фигура, орлиный нос, седая шкиперская бородка, большие выразительные глаза, в которых светились ум и воля. А как красив он был тогда, в 1943 году, когда начал воевать. Имея, кроме летного таланта, лишь чуть более пятидесяти часов налета, из них на «аэрокобре» — 3, 5 часа!.. 30 сентября 1943-го, на пятьдесят шестом боевом вылете, в которых сбил три самолета, младший лейтенант Дольников таранил «мессершмитт», защищая своего командира — Героя Советского Союза Николая Лавицкого. Потом — плен, из которого удалось вырваться с третьей попытки, партизанский отряд. Мало кто знает о том, что эпизод из шолоховского рассказа «Судьба человека», где пленный пьет не закусывая водку перед гестаповцами, списан с Дольникова, который однажды после войны рассказал об этом в компании, где оказался и литературный секретарь писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176