Истерически крича, он требовал всех арестованных немедленно расстреливать на месте. Когда один из его подчиненных не согласился убивать арестованного, совсем еще ребенка, «матросик» выхватил маузер и выстрелил в несчастного мальчика сам. Он сделал это так неумело, что маузер выпал у него из рук. Тогда, скатившись с коня, парень подхватил оружие и в упор прикончил свою несчастную жертву. Казак с возмущением рассказывал, что даже на красногвардейцев-палачей это зверское убийство произвело отвратное впечатление. Они не смеялись, как обычно, не делали пошлых замечаний, а, наоборот, угрюмо храня молчание, отвернулись и поспешили к следующему дому.
В эти изнурительные для человеческого сознания темные дни на помощь извне рассчитывать не приходилось. В городе не осталось никого, кто мог бы вести подпольную работу. Несколько раз Иван Александрович пытался добыть хоть какую-нибудь информацию о Походном атамане или добровольцах. Но все сведения были крайне скудны, противоречивы и малоутешительны.
Однажды прошел слух, будто бы в Новочеркасск прибыл человек от генерала Корнилова и ищет «верных людей». Но такая постановка вопроса не внушала доверия и напоминала расставленную чекистами ловушку. Полковник счел за благо не рисковать.
Зато с помощью своего «красногвардейского» дяди Смолякову удалось наладить связь с большевистским гаражом. Волею судьбы дядя оказался связан с шофером, убежденным социал-демократом. Шофер, здоровенный малый по фамилии Журба, обладал колоссальной физической силой, тем самым сильно импонируя казакам. Немногословный Журба согласился помогать и по первому сигналу был готов привести все машины гаража в негодность.
В один из дней в двери дядиной квартиры постучали. Приход постороннего уже сам по себе был происшествием. К пожилому родственнику, а тем более к Смолякову, давно никто не заходил, разве что соседка-прачка.
Иван Александрович вытащил из-под перины револьвер и, став сбоку от двери, стал слушать. Мелкий стук, очевидно костяшками пальцев, повторился.
«Пролетарии так не стучат, – подумал полковник, – те бухают кулаком почем зря, а то и прикладом саданут – не заржавеет».
– Кто? – Смоляков взвел курок.
– Лермонтов.
Юношеский голос напряженно подрагивал.
– Машук, – произнес отзыв Иван Александрович и сдвинул засов.
На пороге стоял Пичугин без очков. Втянув шею в поднятый воротник и хлопая круглыми голубыми глазами, Шурка походил на нахохлившегося воробья. Пролетарский картуз с треснувшим козырьком съехал набок.
Полковник улыбнулся:
– Ну, наконец-то! Экий ты, брат, конспиратор. Один?
– Ага. Я вечера вечером добрался. Домой не пошел – у мельниковской сестры э-э… переночевал.
– Правильно, – одобрил Смоляков, привычно переходя на «вы». – Попросите ее, пусть наведается к вашим, разведает, что и как.
– Уже попросил.
– А где она живет? Мне к рынку надо, в керосиновую лавку. Пойдемте, покажете дом. К ней зайти можно, как думаете?
– Думаю, можно. Она женщина э-э… порядочная и гостей любит.
– Хорошо. Здесь лучше долго не оставаться. Соседи знают, что к нам с дядей никто не ходит.
Серегина сеструха жила на Почтовой, в доме напротив богадельни, превращенной красными в лазарет.
– Не самое удачное место для конспиративных свиданий, – заметил Смоляков, проходя мимо повозок с суетящимися санитарами и осторожно косясь на окна богадельни, под которыми расхаживал патруль.
«Саблинцы», – определил он, заметив подкрашенные въевшейся угольной пылью лица шахтеров.
– Вы не думайте, здесь, наоборот, э-э… безопасней. Санитары, – Шурка кивнул в сторону лазарета, – в Анютин двор за водой ходят. Так я утром даже ведра им наполнять помогал. Они Анюту за свою держат. – Пичугин поймал удивленный взгляд полковника. – А что? Ведь все знаменитые сыщики были авантюристами и мастерами перевоплощения. Так ведь?
Ивану Александровичу пришлось согласиться.
– Подготовьте ее, а я на обратном пути с керосинчиком зайду. Скажите, что ей бесплатно обойдется.
Полковник Генерального штаба уже вжился в роль ушлого торговца и знал, чем в такое время подкупить сердце любой хозяйки.
Пока шли, Пичугин коротко и толково обрисовал ситуацию, передал привет от Сорокина.
– Значит, отказался Походный идти с добровольцами, – грустно усмехнулся Смоляков.
– Его начальник штаба Федорин на совете в Ольгинской отстаивал отход в Зимовники и даже э-э… пререкался с Корниловым. Я сам слышал, как об этом ординарцы говорили.
Иван Александрович нахмурился:
– Ладно, мне надо подумать. Вы идите, а я скоро подойду.
Молодая баба Анюта красными от кухонной работы руками разделывала судака.
– Александр! – крикнула она. – Тут твой мужик!
На крыльцо выскочил Пичугин.
– Здрасьте! Как раз чайник закипел. Как там э-э… на рынке?
Говорил Шурка нарочито громко.
– Да слава Богу. Керосин, думали, подорожает, а он, как и на прошлой неделе, по два рублика, – подыграл Иван Александрович.
В Анютиной хате было чисто, как обычно бывает у незамужних женщин, переносящих нерастраченную заботу о суженом на собственный быт. Серегина «сеструха»-золотошвейка за отсутствием полковых заказов кухарила у медперсонала красноармейского лазарета. Начмед, похожий на Карла Маркса, плохо держащий алкоголь мариупольский фельдшер, пытался ухлестывать за дебелой казачкой. Анюта же, баба решительная, умело пресекала поползновения «жида-коновала».
– Та проходьте, проходьте, – заулыбалась хозяйка, внимательно разглядывая Смолякова, – госпадин офицер! Зараз вас рядом с Александром увидела, смекнула, что вы не меньше высокоблагородия будете.
Анюта важно именовала Пичугина Александром – за то, что он носил очки и объяснял ей всякие непонятные слова: «гегемон», «инерция» и так далее.
– Меня не проведешь, – продолжала молодуха, – я вашего брата столько обшила…
Анюта на минуту задумалась, грустно вздохнула и вновь принялась за судака.
Чай пили вприкуску с желтым, госпитальной раздачи, рафинадом. Перед этим, пока Серегина сестра хлопотала у печи, успели обстоятельно переговорить.
– Значит, принял вас Алексеев, – задумчиво почесал отросшую бороду Иван Александрович. – Спасибо Сорокину. – То, что бывший Верховный Главнокомандующий в курсе истории с грузом, уже здорово. Хоть это и не его детище… Теперь против Федорина есть козырь. Эх, если бы Алексеев бумагу составил, что, дескать, без присутствия представителей добровольцев суд офицерской чести и так далее…
– Он сказал, что не может, пока, э-э… участвовать официально. Извините, но мне кажется, что генерал чересчур щепетилен в вопросах чести. Извините, – Пичугин виновато потупился, переживая, что сказал лишнее.
– Ладно, Саша. Давайте так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82