..
-- Ты, Стас, извини, не хотел я тебя бить... так, машинально...
Стас сжал губы и не ответил. Шварц ничего не понял, кроме того, что они только что чуть не сыграли в ящик, а уж от извинения Семена у него глаза на лоб полезли.
-- Ты, че, перед ним извиняешься? Во, дела!
Резкий удар тыльной стороной ладони по губам заставил его изумленно замолчать. Он ничего не понимал, но драться с Семеном не стал, кто их знает, чего они таки вздернутые? Ну, посидели, так не в тюрьме же? Теперь на свободе еще поквитаются с этим мужиком, это уж точно... Так чего психовать?
Больше в машине разговоров не было до самого города...
Павел не мог заснуть, ворочался, считал верблюдов, приказывал себе спать, но ничего не получалось. Утомленный бесплодным ворочаньем, он осторожно, чтобы не разбудить жену, встал и тихо пошел н кухню, на свое излюбленное место в этом доме. Он помнил, как мальчишкой иногда заставал здесь своего отца, украдкой курившего по ночам крепчайший самосад... Ему казалось невозможным, что кому-то может не хотеться спать и что есть такая болезнь со смешным названием "бессонница". Теперь вот сам частенько, несмотря на физическую усталость, сидит здесь, курит и не хочет спать. Не может.
Поставил на плиту чайник, зажег настольную лампу, пригнул абажур к столу, чтобы не разбудить Светлану. Но она тоже не спала. Впрочем, она с трудом засыпала почти все ночи, пока в сарае сидели эти... И сейчас она слышала, как Павел осторожно пробирался на кухню, как прикуривал сигарету, звякнул чайником... Потом наступила тишина, только чайник завел тоненьким голосом свою песню. Она прислушалась -- Алексей спал сном праведника, слегка посапывая, как ребенок.
Павел не удивился, почувствовав на плече руку жены. Он догадывался, что она тоже не спит, только проверять догадку не стал...
-- Садись, полуночничать будем. Помнишь, когда я за тобой ухаживал, мы по ночам чай пили?
-- Помню... Только ты тогда другой был...
-- Как это другой, такой же.
-- Может и так, может это я тебя другим видела. Проще, понятней.
-- Вот уж, нашла сложную личность...
-- Да уж куда проще, казалось, вот он, весь на ладони. А оказалось, что дура я была.
-- Жалеешь?
-- Что ты, Паша. Я ведь не о том... Мне ведь казалось, что люблю тебя без памяти, а потом -- нет, не люблю, а жалею... Потом снова так к тебе тянет, так тянет... Кажется, еще полчаса тебя дома не будет и умру. А иногда, как тебя нет дома подолгу, думаю, что не нужна я тебе, что тебе вообще никто не нужен... Я только теперь поняла, чем ты меня тогда взял -ты, Паша, надежный... Тебе можно довериться на всю жизнь. Я не понимала, только ощущала это, а теперь...
-- Теперь поняла. Набил морду подонкам -- поняла, так что ли?
-- Нет, поняла я другое: не могу я без тебя. Вот увидела, как они тебя... и знаю: пусть меня убьют вместе с тобой, но без тебя мне не жить. Люблю я тебя, Паша...
-- Ну-ну, на высокие материи потянуло... Сколько лет не слышал от тебя таких слов.
-- А сам-то? Я эти слова от тебя когда слышала в последний раз, а?
Павел смущенно рассмеялся, поднял руки вверх...
-- Сдаюсь на милость победителя. Права ты, Светланка, такой характер дурной, лишний раз боюсь слово ласковое сказать, не идет оно из меня, хоть ты режь...
-- Знаю, не обижаюсь... Страшно мне стало за тебя.
-- Это когда эти жлобы на меня навалились? Ну что ты, все уже позади.
-- А мне сейчас страшно, когда ты их отпустил. И не понимаю, как в тебе уживаются два человека, таких непохожих?
-- Каких?
-- Один -- сильный, решительный и жестокий -- как ты их бил, мне жутко вспомнить, а другой -- наивный, как ребенок -- отпустил бандитов на все четыре стороны. Поучил их немного, повоспитывал и... отпустил. Приезжайте, мол, еще. '
-- Ну, это ты преувеличиваешь, не вернутся они. Им подавай все на блюдечке, как их герой Остап Бендер учил, а если им за деньги шкурой рисковать придется, так они не очень-то и поторопятся.
-- Ох, Паша, ошибаешься. Этот маленький тебе своего позора не простит. Ты ж его растоптал, его воровской авторитет перед дружками в свином дерьме утопил. Этот -- не простит.
-- Простит, не простит. Много чести думать о его прощении. Я подарил ему жизнь -- вот пусть и живет.
-- Да не о нем я говорю, о тебе. В тебе какой-то механизм заложен, пружина какая-то... и как будто его завели когда-то, а выключить забыли. Вот он и тикает до поры до времени. А случилась вот такая ситуация, он и заработал. Как курок кто-то внутри тебя нажал. Я ведь наблюдала за тобой -ты был какой-то автоматический, дрался, как машина... прости, как машина для убийства.
Павел слушал ее, упрямо глядя в стену. Немного было у него слов, чтобы опровергнуть ее или хотя бы успокоить. Он сам ощутил в тот вечер, как проснулась в нем та адская машина, которую в него вложили почти тридцать лет назад. Никогда за прошедшие годы не думалось ему, что такое может произойти, казалось, что все уже позабыто, нет ситуации, которая могла бы пробудить ее. А вот, случилось... Он понимал, как это должно быть страшно видеть женщине, которая его любит.
В город "девятка" въехала поздней ночью. Стас продолжал вести машину, не обращая внимания на знаки, только сбросил скорость. На одном из поворотов Семен взял его за плечо.
-- Заедем на вокзал... Шварц, гони в буфет, он всю ночь работает. Возьми жратвы, а то я скоро дуба дам от голодухи...
Шварц выскочил из машины и бросился к буфету, расталкивая очередь. Здоровенные кулаки, грязная небритая физиономия сдерживали естественное возмущение граждан и он беспрепятственно нагрузился ворохом пакетов с нехитрой вокзальной едой.
На площади кучкой стояли таксисты и любители заработать на ночных пассажирах дурные деньги. Некоторые лениво торговались, всем своим видом показывая полное презрение к людям с чемоданами и сумками.
Семен вытащил из потайной заначки деньги и, размахивая купюрами над головой, приблизился к толпе.
-- Водка есть?
Один из таксистов подозрительно покосился на небритую семенову физиономию, но ничего не сказал, только поманил Семена к машине. Торг был коротким и через минуту Семен плюхнулся на сиденье "девятки", прижимая к груди пару бутылок водки.
-- Поехали к Шварцу. У тебя никого нет?
-- Не знаю, Веронику оставлял, а есть она или нет...
-- Сплавишь, нам свидетели не нужны.
Вероника действительно была в квартире, но даже не проснулась, когда троица довольно шумно ввалилась в дверь. Семен грубо растолкал ее. Она увидела Шварца и защебетала, но Анатолий бесцеремонно отодвинул ее и сказал, не глядя в глаза:
-- Собирайся, вали отсюда...
-- Куда я ночью пойду, меня ж домой не пустят?
Шварц растерянно посмотрел на Семена, тот не обращал на него никакого внимания -- был занят открыванием бутылки, поиском посуды. Нашел, налил полный стакан и залпом выпил, даже не поморщившись. Вероника поняла, что с друзьями произошло что-то необычное и тихо присела в уголке, мечтая, чтобы ее подольше не замечали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
-- Ты, Стас, извини, не хотел я тебя бить... так, машинально...
Стас сжал губы и не ответил. Шварц ничего не понял, кроме того, что они только что чуть не сыграли в ящик, а уж от извинения Семена у него глаза на лоб полезли.
-- Ты, че, перед ним извиняешься? Во, дела!
Резкий удар тыльной стороной ладони по губам заставил его изумленно замолчать. Он ничего не понимал, но драться с Семеном не стал, кто их знает, чего они таки вздернутые? Ну, посидели, так не в тюрьме же? Теперь на свободе еще поквитаются с этим мужиком, это уж точно... Так чего психовать?
Больше в машине разговоров не было до самого города...
Павел не мог заснуть, ворочался, считал верблюдов, приказывал себе спать, но ничего не получалось. Утомленный бесплодным ворочаньем, он осторожно, чтобы не разбудить жену, встал и тихо пошел н кухню, на свое излюбленное место в этом доме. Он помнил, как мальчишкой иногда заставал здесь своего отца, украдкой курившего по ночам крепчайший самосад... Ему казалось невозможным, что кому-то может не хотеться спать и что есть такая болезнь со смешным названием "бессонница". Теперь вот сам частенько, несмотря на физическую усталость, сидит здесь, курит и не хочет спать. Не может.
Поставил на плиту чайник, зажег настольную лампу, пригнул абажур к столу, чтобы не разбудить Светлану. Но она тоже не спала. Впрочем, она с трудом засыпала почти все ночи, пока в сарае сидели эти... И сейчас она слышала, как Павел осторожно пробирался на кухню, как прикуривал сигарету, звякнул чайником... Потом наступила тишина, только чайник завел тоненьким голосом свою песню. Она прислушалась -- Алексей спал сном праведника, слегка посапывая, как ребенок.
Павел не удивился, почувствовав на плече руку жены. Он догадывался, что она тоже не спит, только проверять догадку не стал...
-- Садись, полуночничать будем. Помнишь, когда я за тобой ухаживал, мы по ночам чай пили?
-- Помню... Только ты тогда другой был...
-- Как это другой, такой же.
-- Может и так, может это я тебя другим видела. Проще, понятней.
-- Вот уж, нашла сложную личность...
-- Да уж куда проще, казалось, вот он, весь на ладони. А оказалось, что дура я была.
-- Жалеешь?
-- Что ты, Паша. Я ведь не о том... Мне ведь казалось, что люблю тебя без памяти, а потом -- нет, не люблю, а жалею... Потом снова так к тебе тянет, так тянет... Кажется, еще полчаса тебя дома не будет и умру. А иногда, как тебя нет дома подолгу, думаю, что не нужна я тебе, что тебе вообще никто не нужен... Я только теперь поняла, чем ты меня тогда взял -ты, Паша, надежный... Тебе можно довериться на всю жизнь. Я не понимала, только ощущала это, а теперь...
-- Теперь поняла. Набил морду подонкам -- поняла, так что ли?
-- Нет, поняла я другое: не могу я без тебя. Вот увидела, как они тебя... и знаю: пусть меня убьют вместе с тобой, но без тебя мне не жить. Люблю я тебя, Паша...
-- Ну-ну, на высокие материи потянуло... Сколько лет не слышал от тебя таких слов.
-- А сам-то? Я эти слова от тебя когда слышала в последний раз, а?
Павел смущенно рассмеялся, поднял руки вверх...
-- Сдаюсь на милость победителя. Права ты, Светланка, такой характер дурной, лишний раз боюсь слово ласковое сказать, не идет оно из меня, хоть ты режь...
-- Знаю, не обижаюсь... Страшно мне стало за тебя.
-- Это когда эти жлобы на меня навалились? Ну что ты, все уже позади.
-- А мне сейчас страшно, когда ты их отпустил. И не понимаю, как в тебе уживаются два человека, таких непохожих?
-- Каких?
-- Один -- сильный, решительный и жестокий -- как ты их бил, мне жутко вспомнить, а другой -- наивный, как ребенок -- отпустил бандитов на все четыре стороны. Поучил их немного, повоспитывал и... отпустил. Приезжайте, мол, еще. '
-- Ну, это ты преувеличиваешь, не вернутся они. Им подавай все на блюдечке, как их герой Остап Бендер учил, а если им за деньги шкурой рисковать придется, так они не очень-то и поторопятся.
-- Ох, Паша, ошибаешься. Этот маленький тебе своего позора не простит. Ты ж его растоптал, его воровской авторитет перед дружками в свином дерьме утопил. Этот -- не простит.
-- Простит, не простит. Много чести думать о его прощении. Я подарил ему жизнь -- вот пусть и живет.
-- Да не о нем я говорю, о тебе. В тебе какой-то механизм заложен, пружина какая-то... и как будто его завели когда-то, а выключить забыли. Вот он и тикает до поры до времени. А случилась вот такая ситуация, он и заработал. Как курок кто-то внутри тебя нажал. Я ведь наблюдала за тобой -ты был какой-то автоматический, дрался, как машина... прости, как машина для убийства.
Павел слушал ее, упрямо глядя в стену. Немного было у него слов, чтобы опровергнуть ее или хотя бы успокоить. Он сам ощутил в тот вечер, как проснулась в нем та адская машина, которую в него вложили почти тридцать лет назад. Никогда за прошедшие годы не думалось ему, что такое может произойти, казалось, что все уже позабыто, нет ситуации, которая могла бы пробудить ее. А вот, случилось... Он понимал, как это должно быть страшно видеть женщине, которая его любит.
В город "девятка" въехала поздней ночью. Стас продолжал вести машину, не обращая внимания на знаки, только сбросил скорость. На одном из поворотов Семен взял его за плечо.
-- Заедем на вокзал... Шварц, гони в буфет, он всю ночь работает. Возьми жратвы, а то я скоро дуба дам от голодухи...
Шварц выскочил из машины и бросился к буфету, расталкивая очередь. Здоровенные кулаки, грязная небритая физиономия сдерживали естественное возмущение граждан и он беспрепятственно нагрузился ворохом пакетов с нехитрой вокзальной едой.
На площади кучкой стояли таксисты и любители заработать на ночных пассажирах дурные деньги. Некоторые лениво торговались, всем своим видом показывая полное презрение к людям с чемоданами и сумками.
Семен вытащил из потайной заначки деньги и, размахивая купюрами над головой, приблизился к толпе.
-- Водка есть?
Один из таксистов подозрительно покосился на небритую семенову физиономию, но ничего не сказал, только поманил Семена к машине. Торг был коротким и через минуту Семен плюхнулся на сиденье "девятки", прижимая к груди пару бутылок водки.
-- Поехали к Шварцу. У тебя никого нет?
-- Не знаю, Веронику оставлял, а есть она или нет...
-- Сплавишь, нам свидетели не нужны.
Вероника действительно была в квартире, но даже не проснулась, когда троица довольно шумно ввалилась в дверь. Семен грубо растолкал ее. Она увидела Шварца и защебетала, но Анатолий бесцеремонно отодвинул ее и сказал, не глядя в глаза:
-- Собирайся, вали отсюда...
-- Куда я ночью пойду, меня ж домой не пустят?
Шварц растерянно посмотрел на Семена, тот не обращал на него никакого внимания -- был занят открыванием бутылки, поиском посуды. Нашел, налил полный стакан и залпом выпил, даже не поморщившись. Вероника поняла, что с друзьями произошло что-то необычное и тихо присела в уголке, мечтая, чтобы ее подольше не замечали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40