Но тут буквально рядом вонзается вторая и третья. Вибрация живой ткани не успевает затухнуть, как на нее накладывается новая. Вот эта встряска, вибрация — они накладываются друг на друга, резонируют, и пока еще никто не может сказать, к каким последствиям этот резонанс приводит.
Немцы провели опыты на животных — правда, у них там охрана природы, «зеленые» не позволяют особо много заниматься такими вещами, — и оказалось, что иногда выстрелы непредсказуемо влияют на органы, расположенные далеко от места ранения.
— И что это значит? Вибрация повлияла на кулак?
— Скорее всего, Амира просто парализовало, мышцы свела какая-то судорога, вот кулак и не разжался. Темное это дело. Никто ничего не скажет, пока не испытают винтовку G-11 как следует в бою. Как на нас сегодня пытались испытать.
Док подумал, что весь этот довольно кровожадный разговор был реакцией на их вихревую, взрывную активность во время операции: все уже кончено, а адреналин еще кипит в крови. Коньячком бы его немного пережечь...
— Давайте, ребята, еще по глотку. Все-таки удача, — предложил Док.
— Не кажи «гоп», — строго остановил его Пастух. Но против коньяка возражать не стал. Голубков связался с Нифонтовым.
— Доброй ночи, Александр Николаевич, — сказал он кодовую фразу. — Не разбудил?
— Бессонница, — притворно посетовал Нифонтов — специально для того, кто мог прослушивать их разговор по сотовой связи. — Как твои дела? Оба сделал?
— Оба.
— Вот и хорошо, — лениво прозвучало в трубке. — Куда теперь?
— Во Вроцлав направляемся.
— Музыки много было?
— Аж уши заложило, знаешь. Гости были, иностранцы. Англичане. Понапивались все в лежку.
— Эти любят пошуметь, — посочувствовал Нифонтов. — Поезжай к куму моему, он вас подвезет.
— Вот и ладно, ты бы позвонил ему с утра, предупредил.
— Хорошо.
Разговор означал многое. Поскольку утром в Чехии начнется большой переполох, как только обнаружат остатки и останки английской штурмовой команды, то положение группы Пастухова-Голубкова оставалось очень серьезным. Нечего и рассчитывать, что службы прорвавшейся в НАТО Польши пропустят через границу на родину ценнейшего информатора и группу захвата, устроившую целое сражение в Чехии.
Нифонтов отдал приказ прорываться по варианту "д". «Кумом» был польский бизнесмен-фермер — глубоко и прочно законспирированный агент, переданный управлению для подстраховки этой операции из ФСБ. Фээсбэшники его отрывали от сердца и отдали только под большим нажимом сверху. Бизнесмен имел самолет для опрыскивания полей и свидетельство летчика. Вот с его-то помощью и надо было вывозить Дудчика и всю группу на свою территорию. Вывозить против всех правил и законов.
— Уходим по воздуху, — сообщил группе Голубков.
* * *
— Ну, с Богом. «Ешчэ Польска не згинела». — Мотор затарахтел, и самолетик запрыгал по неровной взлетной площадке, уносясь в воздух, где от него сторонились аисты и другие загородные птахи.
«Кум» Збигнев выбрал курс подальше от больших городов, летел севернее Радома и Люблина.
— Знал я, что всякое может случиться. К тюрьме готовился, — говорил Збигнев сидевшему рядом Голубкову. — А чтобы вот так покидать страну... И во сне не снилось.
Ребята спали в крохотном салоне, куда хозяйские дети накидали душистого сена.
Дудчик проснулся, у него снова прорезались боли, и Док в самолетной трясучке вколол ему последний оставшийся шприц.
— Скоро прилетим, там окажут помощь, как надо.
— В тюрьме, — тихо добавил Дудчик, и никто ничего ему не сказал в ответ, хотя было что сказать ребятам.
Километров за сто перед границей пан Збигнев снизил самолет до минимальной высоты, сообщив по радио, что пошел на посадку. Теперь он далеко облетал даже небольшие деревеньки.
— В пограничных районах платят премии за сведения о нарушителях границы. Так что весь народ тут настроен на поимку таких, как мы. В общем, молитесь Богу, чтобы нас не засекли с земли. — И он по католически перекрестился слева направо. — Радары-то нас вряд ли заметят.
Самолетик жался светлым брюхом к болотистой почве, едва не задевал верхушки деревьев, лавировал.
— Осталось километров пять, — объявил Збигнев, и глаза его сузились.
Голубков перешел в салон и улегся на сено рядом с Пастухом.
— Давно я на сене не лежал, даже не верится, — сказал он со вздохом.
— Как думаешь, не собьют?
— Думаю, нет, — спокойно сказал Голубков. — Поляки — они все больше на ту стороны границы посматривают: как же, через них тропа в Европу лежит, по ней многие хотят с московской стороны пробраться. А назад мало дураков найдется. Что им, рустов, что ли, ловить?
Пастух хмыкнул:
— Я не о том. При чем тут поляки? Они еще не расчухались, а если и расчухались, то пока еще только перекрывают дороги. Я спрашиваю про наших, думаешь, не собьют?
— О чем ты?
— О том. Одна ракета — и все концы... в огонь. А если над рекой собьют — то в воду. Многим в армии хотелось бы этого. Как удобно: ни дискеты, ни Дудчика, ни нас, свидетелей.
— Не собьют, — сказал Голубков. — Им надо удостовериться, что дискета и Дудчик действительно у нас, допросить его с применением всех средств, чтобы знать, не просочилась ли куда информация. Да и Нифонтов не дурак, чтобы...
— Вот этого я больше всего и опасаюсь, — сказал Пастухов и замолчал.
«Я тоже», — чуть не ответил ему полковник Голубков.
— Вон она, граница! — крикнул пан Збигнев. — Проскочили! А, холера, свента матка боска!
Под ними мелькнула вспаханная полоса, и потянулась та же самая заболоченная земля, но уже белорусская.
Сверху с ревом пронесся истребитель. Голубков бросился в кабину:
— Подтягивай чуть дальше, к Малоритскому шоссе, и садись прямо на поле. Не угробься только.
В салоне улыбались ребята, стараясь не глядеть на Дудчика. Неприятен и жалок он был в эту минуту.
Самолетик, сопровождаемый звеном истребителей, снизился и запрыгал по кочковатому полю. Когда он остановился, из фюзеляжа, как горох, посыпались на землю люди. Как они только в такую крохотную стрекозу все понатолкались! Наконец высадили и последнего — вынесли на руках, потащили скорее к дороге, где прилетевших дожидалась целая кавалькада машин.
Кто-то возле машин отдал короткую команду, и тотчас один из МиГов завалился набок, пошел резкой дугой вниз, выпустил из-под крыльев маленькую, нервно рыскающую в полете ракету. А через секунду на месте самолетика Збигнева вырос огромный ало-черный куст взрыва...
* * *
Боцман разливал по «маленькой».
— Вот послушайте, ребятки, — сказал Док и достал несколько листочков, аккуратно вырезанных из газет.
«БелАПАН. 4 сентября воздушное пространство Беларуси было нарушено неизвестным самолетом с польской территории. На запросы летчик не отвечал и на предупредительные выстрелы никак не реагировал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Немцы провели опыты на животных — правда, у них там охрана природы, «зеленые» не позволяют особо много заниматься такими вещами, — и оказалось, что иногда выстрелы непредсказуемо влияют на органы, расположенные далеко от места ранения.
— И что это значит? Вибрация повлияла на кулак?
— Скорее всего, Амира просто парализовало, мышцы свела какая-то судорога, вот кулак и не разжался. Темное это дело. Никто ничего не скажет, пока не испытают винтовку G-11 как следует в бою. Как на нас сегодня пытались испытать.
Док подумал, что весь этот довольно кровожадный разговор был реакцией на их вихревую, взрывную активность во время операции: все уже кончено, а адреналин еще кипит в крови. Коньячком бы его немного пережечь...
— Давайте, ребята, еще по глотку. Все-таки удача, — предложил Док.
— Не кажи «гоп», — строго остановил его Пастух. Но против коньяка возражать не стал. Голубков связался с Нифонтовым.
— Доброй ночи, Александр Николаевич, — сказал он кодовую фразу. — Не разбудил?
— Бессонница, — притворно посетовал Нифонтов — специально для того, кто мог прослушивать их разговор по сотовой связи. — Как твои дела? Оба сделал?
— Оба.
— Вот и хорошо, — лениво прозвучало в трубке. — Куда теперь?
— Во Вроцлав направляемся.
— Музыки много было?
— Аж уши заложило, знаешь. Гости были, иностранцы. Англичане. Понапивались все в лежку.
— Эти любят пошуметь, — посочувствовал Нифонтов. — Поезжай к куму моему, он вас подвезет.
— Вот и ладно, ты бы позвонил ему с утра, предупредил.
— Хорошо.
Разговор означал многое. Поскольку утром в Чехии начнется большой переполох, как только обнаружат остатки и останки английской штурмовой команды, то положение группы Пастухова-Голубкова оставалось очень серьезным. Нечего и рассчитывать, что службы прорвавшейся в НАТО Польши пропустят через границу на родину ценнейшего информатора и группу захвата, устроившую целое сражение в Чехии.
Нифонтов отдал приказ прорываться по варианту "д". «Кумом» был польский бизнесмен-фермер — глубоко и прочно законспирированный агент, переданный управлению для подстраховки этой операции из ФСБ. Фээсбэшники его отрывали от сердца и отдали только под большим нажимом сверху. Бизнесмен имел самолет для опрыскивания полей и свидетельство летчика. Вот с его-то помощью и надо было вывозить Дудчика и всю группу на свою территорию. Вывозить против всех правил и законов.
— Уходим по воздуху, — сообщил группе Голубков.
* * *
— Ну, с Богом. «Ешчэ Польска не згинела». — Мотор затарахтел, и самолетик запрыгал по неровной взлетной площадке, уносясь в воздух, где от него сторонились аисты и другие загородные птахи.
«Кум» Збигнев выбрал курс подальше от больших городов, летел севернее Радома и Люблина.
— Знал я, что всякое может случиться. К тюрьме готовился, — говорил Збигнев сидевшему рядом Голубкову. — А чтобы вот так покидать страну... И во сне не снилось.
Ребята спали в крохотном салоне, куда хозяйские дети накидали душистого сена.
Дудчик проснулся, у него снова прорезались боли, и Док в самолетной трясучке вколол ему последний оставшийся шприц.
— Скоро прилетим, там окажут помощь, как надо.
— В тюрьме, — тихо добавил Дудчик, и никто ничего ему не сказал в ответ, хотя было что сказать ребятам.
Километров за сто перед границей пан Збигнев снизил самолет до минимальной высоты, сообщив по радио, что пошел на посадку. Теперь он далеко облетал даже небольшие деревеньки.
— В пограничных районах платят премии за сведения о нарушителях границы. Так что весь народ тут настроен на поимку таких, как мы. В общем, молитесь Богу, чтобы нас не засекли с земли. — И он по католически перекрестился слева направо. — Радары-то нас вряд ли заметят.
Самолетик жался светлым брюхом к болотистой почве, едва не задевал верхушки деревьев, лавировал.
— Осталось километров пять, — объявил Збигнев, и глаза его сузились.
Голубков перешел в салон и улегся на сено рядом с Пастухом.
— Давно я на сене не лежал, даже не верится, — сказал он со вздохом.
— Как думаешь, не собьют?
— Думаю, нет, — спокойно сказал Голубков. — Поляки — они все больше на ту стороны границы посматривают: как же, через них тропа в Европу лежит, по ней многие хотят с московской стороны пробраться. А назад мало дураков найдется. Что им, рустов, что ли, ловить?
Пастух хмыкнул:
— Я не о том. При чем тут поляки? Они еще не расчухались, а если и расчухались, то пока еще только перекрывают дороги. Я спрашиваю про наших, думаешь, не собьют?
— О чем ты?
— О том. Одна ракета — и все концы... в огонь. А если над рекой собьют — то в воду. Многим в армии хотелось бы этого. Как удобно: ни дискеты, ни Дудчика, ни нас, свидетелей.
— Не собьют, — сказал Голубков. — Им надо удостовериться, что дискета и Дудчик действительно у нас, допросить его с применением всех средств, чтобы знать, не просочилась ли куда информация. Да и Нифонтов не дурак, чтобы...
— Вот этого я больше всего и опасаюсь, — сказал Пастухов и замолчал.
«Я тоже», — чуть не ответил ему полковник Голубков.
— Вон она, граница! — крикнул пан Збигнев. — Проскочили! А, холера, свента матка боска!
Под ними мелькнула вспаханная полоса, и потянулась та же самая заболоченная земля, но уже белорусская.
Сверху с ревом пронесся истребитель. Голубков бросился в кабину:
— Подтягивай чуть дальше, к Малоритскому шоссе, и садись прямо на поле. Не угробься только.
В салоне улыбались ребята, стараясь не глядеть на Дудчика. Неприятен и жалок он был в эту минуту.
Самолетик, сопровождаемый звеном истребителей, снизился и запрыгал по кочковатому полю. Когда он остановился, из фюзеляжа, как горох, посыпались на землю люди. Как они только в такую крохотную стрекозу все понатолкались! Наконец высадили и последнего — вынесли на руках, потащили скорее к дороге, где прилетевших дожидалась целая кавалькада машин.
Кто-то возле машин отдал короткую команду, и тотчас один из МиГов завалился набок, пошел резкой дугой вниз, выпустил из-под крыльев маленькую, нервно рыскающую в полете ракету. А через секунду на месте самолетика Збигнева вырос огромный ало-черный куст взрыва...
* * *
Боцман разливал по «маленькой».
— Вот послушайте, ребятки, — сказал Док и достал несколько листочков, аккуратно вырезанных из газет.
«БелАПАН. 4 сентября воздушное пространство Беларуси было нарушено неизвестным самолетом с польской территории. На запросы летчик не отвечал и на предупредительные выстрелы никак не реагировал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82