Позади себя он услышал тяжелый хруст удара, словно кто-то стукнул топором по сырой древесине.
— Что это? — встрепенулся Монтана.
— Это мой конь. Ему угодило в голову, — спокойно ответил Вильяхен. — Так что теперь, Ороско, тебе придется украсть для меня другого коня — получше.
— Когда наступит рассвет, у нас будет кое-что почище коней — крылья, чтобы отправиться на небеса, — отозвался Ороско. — Боже милостивый! Что же они так бестолково расходуют патроны!
Кид нажал на спусковой крючок. И тут же, перекрывая грохот ружей, раздался пронзительный вскрик, прервавшийся на высокой ноте.
Монтана не мешкая послал вторую пулю по мигающему огоньку, в ответ снова послышался громкий вопль.
Кид засмеялся.
— Эти идиоты палят с колена, а то и стоя в полный рост, — заметил он. — Теперь им придется залечь и дать нам немного передохнуть. А то эти псы хотят, чтобы мы не спали в нашу последнюю ночь!
— Дайте мне тоже бренди, — попросил Вильяхен. — Ух ты! Обожаю, когда мне жжет горло! Если у человека есть хорошее бренди, ружье и по кому целиться, то зачем ему беспокоиться, когда он умрет?
— Надеюсь, что одного-то вы уложили наверняка, сеньор, — проговорил Ороско. — Не то утром, когда мы отправимся в наше последнее путешествие, нам будет скучно без приятной компании. И если…
Ороско внезапно замолчал. Послышался звук, будто он хлопнул в ладоши, но Кид знал, что это такое, — ему не раз доводилось слышать, как входит в тело пуля.
Ороско поднялся.
— Сядь сейчас же! — велел ему Кид. — Куда тебя ранило?
— В живот, — прошептал он. — Прощайте, друзья!
— Тогда прощай! — отозвался Кид.
И Ороско пошел вперед, волоча за собой ружье. Вскоре они потеряли из виду его силуэт, медленно поднимавшийся вверх по склону.
Потом, где-то на середине холма, послышалась стрельба.
— Он почувствовал, что умирает, и открыл огонь, — сказал Вильяхен. — Он герой, наш Ороско!
Внезапно ружейные залпы загромыхали с новой силой. Пули больше не летели туда, где прятались Эль-Кид и Вильяхен, потому что жандармы сосредоточили весь свой огонь на середине холма, в той его части, где сейчас находился Ороско.
Затем огонь Ороско переместился выше, значительно ближе к вершине.
— Смотрите! — воскликнул Вильяхен. — Он ползет все выше и не перестает стрелять. В нем теперь не меньше дюжины пуль… Все, он замолк… Он больше не двигается… О Господи! Господи! Какого человека убили!
Кид ничего не сказал. Слизнув с губ пыль, он прицелился в направлении очередной вспышки, нажал на спуск. И снова в ответ закричали от боли. Стрелявший в противоположную сторону Вильяхен спросил:
— Сеньор, как вам удается попадать в этих чертовых жандармов?
— А я как кошка, — пояснил Кид, — вижу в темноте. Ты целься пониже… Еще ниже, Вильяхен. Пуля пройдет сквозь песок.
— С них достаточно, — заметил Вильяхен. — Они прекратили стрельбу, будут дожидаться утра. Ну что ж, до утра мы подберем себе еще парочку партнеров для танца, верно, сеньор?
— Точно, мы заставим кое-кого из них поплясать!
— Слава Богу, что перед тем, как отправиться в мир иной, Ороско успел промочить горло, — произнес Вильяхен.
Однако жандармы прекратили огонь не только из-за метких выстрелов Кида. Возникла еще одна немаловажная причина — занятых стрельбой людей Халиски оторвали от дела довольно необычным образом. Из темноты, словно из ниоткуда, возникла огромная фигура в развевающемся, похожем на женское платье одеянии. Человек этот приближался широким, размашистым шагом, опираясь на тяжеленный посох, который крепко сжимал в руке.
— Кто идет? — окликнул странную фигуру один из жандармов.
— Брат Паскуаль, — ответил великан.
— Ну, брат, вы же видите, что сюда нет пути. Шли бы стороной, чтобы ненароком не угодить под пули.
— А кто там так громко стонет? — поинтересовался монах.
— Да тут один раненый, Гисберт. Пуля угодила ему ниже ключицы и пробила легкое.
— Бедолага! Он умирает?
— Да, брат.
— Может, мне поговорить с ним?
— Если хотите. Эй, Гисберт! Тут пришел брат Паскуаль!
Монах подошел к умирающему, опустился на колени и сел на песок, опершись задом на пятки.
— Гисберт, ты хочешь, чтобы я поговорил с тобой?
— Не надо, брат Паскуаль. Лучше возьмите меня за руку. Моя жизнь на исходе… Что поделаешь… Вот так лучше. О Господи! Как все-таки странно, что такая безделица, как маленькая пулька, может отнять у человека самое дорогое — жизнь!
— Да, это странно, Гисберт!
— Сдается мне, что мы заманили Эль-Кида в ловушку обманом. И вот Господь разгневался на нас, теперь кое-кому из ребят придется расплачиваться за это жизнью.
— Конечно, вы обманули его. Однако позволь мне помолиться за тебя, Гисберт.
— Потом, брат. Ох, как больно! Брат Паскуаль, если будете молиться за меня, не забудьте упомянуть мое имя перед всеми святыми. А то сегодня погибнет столько героев, что несчастного Гисберта и не заметят. Да и кто станет обращать внимание на меня, когда этот бренный мир оставит душа самого Эль-Кида? Но вы, брат мой, если будете повторять мое имя… повторять… мое имя…
У несчастного началась агония.
Тогда монах громовым голосом воскликнул:
— Покайся, Гисберт! Доверься Отцу Небесному! Покайся! Верь и надейся!
Охваченный душевными муками, не менее жестокими, чем страдания умирающего, брат Паскуаль подхватил его на руки и высоко поднял.
Гисберт замолк. Словно ребенок, он покоился в огромных ручищах монаха.
— Ну вот! — прошептал. — Я уже среди звезд. Кто бы мог подумать, что бедняга Гисберт удостоится подобной чести? Кто мог ожидать…
Голова жандарма откинулась назад, и монах опустил тело на землю.
— Он умер? — спросил другой жандарм.
— Да, — не вставая с колен, ответил монах.
— Нам никак не обойтись без жертв, — сказал жандарм. — От этого никуда не деться. Но тем, кто останется в живых, будет что вспомнить. Ведь нам посчастливится увидеть мертвым самого Эль-Кида… А такое не забывается, верно?
На что монах заявил:
— Я собираюсь спуститься в лощину, если вы пропустите меня.
— Но как вы можете идти туда, брат? Остаток ночи мы будем постреливать время от времени, чтобы не дать им расслабиться.
— И все же я должен выполнить волю моего Отца Небесного, — настаивал брат Паскуаль. — Поэтому должен спуститься в лощину… Со мной хочет пойти еще один человек.
— Кто это?
— Хулио Меркадо.
— Он что, сошел с ума? Неужто ему не терпится по собственной воле погибнуть собачьей смертью?
— Он хочет умереть рядом со своим господином.
— Подумать только! — воскликнул жандарм. — А где Халиска? Халиска! Эй, сержант!
Подошел Бенито Халиска. Ему передали необычную просьбу монаха и Хулио Меркадо. Стрельба к тому времени совсем стихла.
— Если Меркадо спустится в лощину, то обратно живым ему уже не выбраться, — заключил Халиска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Что это? — встрепенулся Монтана.
— Это мой конь. Ему угодило в голову, — спокойно ответил Вильяхен. — Так что теперь, Ороско, тебе придется украсть для меня другого коня — получше.
— Когда наступит рассвет, у нас будет кое-что почище коней — крылья, чтобы отправиться на небеса, — отозвался Ороско. — Боже милостивый! Что же они так бестолково расходуют патроны!
Кид нажал на спусковой крючок. И тут же, перекрывая грохот ружей, раздался пронзительный вскрик, прервавшийся на высокой ноте.
Монтана не мешкая послал вторую пулю по мигающему огоньку, в ответ снова послышался громкий вопль.
Кид засмеялся.
— Эти идиоты палят с колена, а то и стоя в полный рост, — заметил он. — Теперь им придется залечь и дать нам немного передохнуть. А то эти псы хотят, чтобы мы не спали в нашу последнюю ночь!
— Дайте мне тоже бренди, — попросил Вильяхен. — Ух ты! Обожаю, когда мне жжет горло! Если у человека есть хорошее бренди, ружье и по кому целиться, то зачем ему беспокоиться, когда он умрет?
— Надеюсь, что одного-то вы уложили наверняка, сеньор, — проговорил Ороско. — Не то утром, когда мы отправимся в наше последнее путешествие, нам будет скучно без приятной компании. И если…
Ороско внезапно замолчал. Послышался звук, будто он хлопнул в ладоши, но Кид знал, что это такое, — ему не раз доводилось слышать, как входит в тело пуля.
Ороско поднялся.
— Сядь сейчас же! — велел ему Кид. — Куда тебя ранило?
— В живот, — прошептал он. — Прощайте, друзья!
— Тогда прощай! — отозвался Кид.
И Ороско пошел вперед, волоча за собой ружье. Вскоре они потеряли из виду его силуэт, медленно поднимавшийся вверх по склону.
Потом, где-то на середине холма, послышалась стрельба.
— Он почувствовал, что умирает, и открыл огонь, — сказал Вильяхен. — Он герой, наш Ороско!
Внезапно ружейные залпы загромыхали с новой силой. Пули больше не летели туда, где прятались Эль-Кид и Вильяхен, потому что жандармы сосредоточили весь свой огонь на середине холма, в той его части, где сейчас находился Ороско.
Затем огонь Ороско переместился выше, значительно ближе к вершине.
— Смотрите! — воскликнул Вильяхен. — Он ползет все выше и не перестает стрелять. В нем теперь не меньше дюжины пуль… Все, он замолк… Он больше не двигается… О Господи! Господи! Какого человека убили!
Кид ничего не сказал. Слизнув с губ пыль, он прицелился в направлении очередной вспышки, нажал на спуск. И снова в ответ закричали от боли. Стрелявший в противоположную сторону Вильяхен спросил:
— Сеньор, как вам удается попадать в этих чертовых жандармов?
— А я как кошка, — пояснил Кид, — вижу в темноте. Ты целься пониже… Еще ниже, Вильяхен. Пуля пройдет сквозь песок.
— С них достаточно, — заметил Вильяхен. — Они прекратили стрельбу, будут дожидаться утра. Ну что ж, до утра мы подберем себе еще парочку партнеров для танца, верно, сеньор?
— Точно, мы заставим кое-кого из них поплясать!
— Слава Богу, что перед тем, как отправиться в мир иной, Ороско успел промочить горло, — произнес Вильяхен.
Однако жандармы прекратили огонь не только из-за метких выстрелов Кида. Возникла еще одна немаловажная причина — занятых стрельбой людей Халиски оторвали от дела довольно необычным образом. Из темноты, словно из ниоткуда, возникла огромная фигура в развевающемся, похожем на женское платье одеянии. Человек этот приближался широким, размашистым шагом, опираясь на тяжеленный посох, который крепко сжимал в руке.
— Кто идет? — окликнул странную фигуру один из жандармов.
— Брат Паскуаль, — ответил великан.
— Ну, брат, вы же видите, что сюда нет пути. Шли бы стороной, чтобы ненароком не угодить под пули.
— А кто там так громко стонет? — поинтересовался монах.
— Да тут один раненый, Гисберт. Пуля угодила ему ниже ключицы и пробила легкое.
— Бедолага! Он умирает?
— Да, брат.
— Может, мне поговорить с ним?
— Если хотите. Эй, Гисберт! Тут пришел брат Паскуаль!
Монах подошел к умирающему, опустился на колени и сел на песок, опершись задом на пятки.
— Гисберт, ты хочешь, чтобы я поговорил с тобой?
— Не надо, брат Паскуаль. Лучше возьмите меня за руку. Моя жизнь на исходе… Что поделаешь… Вот так лучше. О Господи! Как все-таки странно, что такая безделица, как маленькая пулька, может отнять у человека самое дорогое — жизнь!
— Да, это странно, Гисберт!
— Сдается мне, что мы заманили Эль-Кида в ловушку обманом. И вот Господь разгневался на нас, теперь кое-кому из ребят придется расплачиваться за это жизнью.
— Конечно, вы обманули его. Однако позволь мне помолиться за тебя, Гисберт.
— Потом, брат. Ох, как больно! Брат Паскуаль, если будете молиться за меня, не забудьте упомянуть мое имя перед всеми святыми. А то сегодня погибнет столько героев, что несчастного Гисберта и не заметят. Да и кто станет обращать внимание на меня, когда этот бренный мир оставит душа самого Эль-Кида? Но вы, брат мой, если будете повторять мое имя… повторять… мое имя…
У несчастного началась агония.
Тогда монах громовым голосом воскликнул:
— Покайся, Гисберт! Доверься Отцу Небесному! Покайся! Верь и надейся!
Охваченный душевными муками, не менее жестокими, чем страдания умирающего, брат Паскуаль подхватил его на руки и высоко поднял.
Гисберт замолк. Словно ребенок, он покоился в огромных ручищах монаха.
— Ну вот! — прошептал. — Я уже среди звезд. Кто бы мог подумать, что бедняга Гисберт удостоится подобной чести? Кто мог ожидать…
Голова жандарма откинулась назад, и монах опустил тело на землю.
— Он умер? — спросил другой жандарм.
— Да, — не вставая с колен, ответил монах.
— Нам никак не обойтись без жертв, — сказал жандарм. — От этого никуда не деться. Но тем, кто останется в живых, будет что вспомнить. Ведь нам посчастливится увидеть мертвым самого Эль-Кида… А такое не забывается, верно?
На что монах заявил:
— Я собираюсь спуститься в лощину, если вы пропустите меня.
— Но как вы можете идти туда, брат? Остаток ночи мы будем постреливать время от времени, чтобы не дать им расслабиться.
— И все же я должен выполнить волю моего Отца Небесного, — настаивал брат Паскуаль. — Поэтому должен спуститься в лощину… Со мной хочет пойти еще один человек.
— Кто это?
— Хулио Меркадо.
— Он что, сошел с ума? Неужто ему не терпится по собственной воле погибнуть собачьей смертью?
— Он хочет умереть рядом со своим господином.
— Подумать только! — воскликнул жандарм. — А где Халиска? Халиска! Эй, сержант!
Подошел Бенито Халиска. Ему передали необычную просьбу монаха и Хулио Меркадо. Стрельба к тому времени совсем стихла.
— Если Меркадо спустится в лощину, то обратно живым ему уже не выбраться, — заключил Халиска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53