- И это вам надо?
- Не хотите говорить - не принуждаю, - вздохнул Гринько, уже потерявший надежду услышать что-то существенное. Теперь ему хотелось остаться одному, прокрутить в мыслях весь разговор, анализируя свои вопросы и ее ответы, чтобы учесть возможные пробелы при следующей встрече. А что такая встреча будет необходима, он не сомневался.
- Я скажу. - Юля завозилась над сумочкой. - Можно, я закурю?
- Вы курите?
Гринько тошнило от одного вида сигареты в девичьих губах, однако он щелкнул зажигалкой и мысленно отметил, что это у него вышло ловко и непринужденно. Сам он не употреблял табак, а зажигалкой подпаливал сопелки, придавая им благородную окраску.
- Иногда, - сказала Юля. - Так вот, вы третьим лишним когда-нибудь были? А я была... Славика я знала давно. Потом он поехал учиться в Харьков, а я... я пошла на фабрику. Смешно было бы говорить о каком-то призвании. Романтика кладовщицы! Звучит?
Юля умолкла, словно выжидая, что скажет Гринько, но тот все молчал, и она заговорила снова:
- Я думала, вы заметите, что кладовщицей тоже надо кому-то работать. Это правда. А только не таким, как я или Нина. В юные годы на первом плане мечты. О чем-то таком, что и сам толком не поймешь. А уйдут такие мечты можно и кладовщицей. Работа как работа... Славик возвратился, и мы иногда встречались. Как друзья. По крайней мере он так думал, а что думала я, не знаю... Однажды мы шли по Чапаевской в парк на танцы. А тут откуда ни возьмись - Нина... Как я потом казнилась! Больше всего меня угнетало, что я сама их познакомила. Смешно?
- Нисколько, - заверил Гринько.
Юля молчала. Было похоже, что она перебирает в памяти давние события, может, вспоминает подробности - слова и взгляды, которым когда-то не было придано надлежащего значения. Мы любим копаться в прошлом, но даже если искать там радости - напрасное занятие. Наверное, потому, что его не вернешь. Время необратимо, а вместе с ним все, что оно унесло с собой.
- Я тут задержусь, - сказал Гринько. - А вы идите. Если что-то вспомните - вот мой телефон.
Юля послушно положила бумажку в сумочку, стала прихорашиваться, заглядывая в круглое крохотное зеркальце, и поднялась.
- Знаете, я раньше думала, что в милиции... Спасибо вам, товарищ...
- Гринько, - подсказал он.
- Вы очень вежливый человек. Вот и фамилия у вас, как у известного киноартиста. Правда, внешне вы не похожи. - Юля вымученно улыбнулась. - Вы о Нине ничего плохого не думайте. Она честная, слышите? Она всегда была такая честная...
Юля снова всхлипнула и, круто повернувшись, почти побежала вдоль аллеи.
Гринько машинально, как всегда в тех случаях, когда ему хотелось сосредоточиться, вынул из кармана ивовую палочку и перочинный нож.
2
Был полдень. Кисейные шторы прикрывали окно в кабинете Журавко. На столе дребезжал вентилятор.
Начальник райотдела размеренным шагом ходил по комнате, в моложавых глазах поблескивали гневные искорки.
- Завтра депутат Журавко отчитывается перед избирателями, - говорил он, и в голосе его прорывалось раздражение. - Где бы вы думали? На трикотажной фабрике. Что я скажу людям, если меня спросят о смерти Сосновской? Что расследование топчется на месте? Нечего будет ответить ни депутату Журавко, ни полковнику милиции Журавко. Позор!
Ремез прокашлялся.
- А если перенести отчет на более поздний срок, товарищ полковник? На неделю, на две...
- Блестящая идея! Это же самое, слово в слово, я предложил председателю райисполкома Лубенцу. Хотите знать его ответ? "Где гарантия, - сказал он, что через неделю сотрудники вашего угрозыска распутают это дело?"
- Ну, знаете... - заерзал на стуле Очеретный.
- Лубенец вспомнил и о краже телевизора прямо из кабинета председателя областного комитета ДОСААФ. С тех пор, говорит, не две недели прошло, а два года.
- Ну и память! - удивился Гринько.
- Этим делом занимался сам Панин, - не без ехидства подбросил Очеретный.
Полковник нахмурился.
- Люди не знают Панина, Журавко, Очеретного. Они знают милицию. И хотят верить, что ей под силу раскрыть любое преступление. Однако мы собрались сюда не для дискуссии. Прошу!
- Разрешите? - Очеретный потянулся к столу начальника, где стояла мраморная пепельница. - Видимо, произошло самоубийство. Куманько - а квалификация его общеизвестна - засвидетельствовал отсутствие каких-либо признаков насилия. Смерть наступила в результате удушья со всеми характерными изменениями в организме.
- Значит - самоубийство?
Очеретный развел руками.
- Еще недавно вы были уверены, что это преступление, и подозревали звукорежиссера...
- Яроша.
- Именно так, Яроша. Ванжа не возвратился?
- Жду завтра. А что касается Яроша... Разрабатывалась и такая версия. До сих пор неизвестно, где он был в ту ночь, когда покончила с собой Сосновская. Родители утверждают - ездил на ночную запись. Однако пленка не найдена. А тут еще показания Квача, я вам докладывал. Согласитесь, что это давало основания... Я и сейчас не снял бы с Яроша подозрения в причастности. Определенными действиями или поведением человека можно довести до самоубийства. Особенно девушку.
Полковник в задумчивости пожевал губами.
- А вы что скажете, Ремез?
Краснощекий Ремез поднялся и спокойно заговорил:
- Прежде всего, Сергей Антонович, я не хочу быть таким категоричным. Ремез посмотрел искоса на Очеретного. - В конце концов, Куманько констатирует лишь физическую, так сказать, причину смерти и отсутствие признаков насилия. Ни один судебно-медицинский эксперт не позволит себе в официальном выводе утверждать - самоубийство. Это не его забота.
- Что ты нам лекции читаешь? - вспылил Очеретный. - Ты сл-ледователь ты и доказывай!
- Товарищ старший лейтенант! - повысил голос Журавко.
Вслепую открыл ящик и принялся ощупывать его в поисках своих любимых "Шахтерских", хотя они лежали на столе. - Продолжайте, Ремез.
- Если и в самом деле самоубийство, - следователь сделал паузу и воспользовался ею, чтобы потеребить себя за раздвоенный подбородок, - то это еще надо доказать. Ясное дело, и тут я согласен с товарищем Очеретным, даже хорошенькие девушки не лишают себя жизни из прихоти или от большой радости. Нужно выяснить причины, а они бывают иногда совсем неожиданными. Я бы сказал, что следствие только начинается.
- И как долго оно будет продолжаться? - раздраженно спросил начальник райотдела. Поскольку Ремез молчал, Журавко перевел взгляд на Гринько.
Тот рассказал о вчерашней встрече с Юлей.
- У меня сложилось впечатление, что она чего-то боится, - закончил он.
- Такого громилу кто угодно испугается, - неудачно пошутил Очеретный. Ну, любила Яроша, ну, потеряла его. Не думаешь ли ты, что она из ревности посоветовала Сосновской утопиться?
- Не доводите до абсурда, - поморщился Журавко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54