Вечером, когда полковник, сноха и Марфа ужинали на кухне, заявился Вениамин в шевиотовом сером костюме, в коричневых полуботинках, с охапкой цветов в руках.
– Товарищ полковник, разрешите войти в ваш дом?
Старик просветлел: любил, когда его называли по-военному.
– Заходи, Ясаков, заходи, строитель!
– Это вам, Катерина Егоровна. – Веня подал Кате цветы, достал из кармана шоколад. – А это ребятишкам.
Марфа ушла в комнату, сверкнув на Ясакова кошачьими глазами.
– Ну-с, строитель, может быть, чарочку старки пропустишь?
– Если прикажете, товарищ полковник, выпью все, что хотите. Вы наш отец-командир, и я с радостью могу даже умереть за вас.
– Молодец, Ясаков! Пойдешь скоро в армию Отчизне служить – вспомнишь мою науку. Подготовил я вас неплохо. А ну-ка, Катерина, налей будущему воину чарку суворовской крепости!
Катя поставила на стол серебряный поднос с самшитовой рюмкой старки и куском ржаного хлеба, посыпанного солью.
Долго вертел рюмку Ясаков в непослушных пальцах, мучительно хмурил брови.
– Извините, товарищ полковник, у меня до вас большое дело, понимаете…
– Не по-солдатски мямлишь.
– Эх, рубану для храбрости! Катерина Егоровна, разрешите?
– Молодец! – воскликнул старик. – В присутствии женщины, независимо от ее общественного положения, ума и образовательного ценза, обращаться положено сначала к ней. Какое же дело у тебя до Холодовых? Говори.
– Занимаясь в Осоавиахиме под вашим, товарищ полковник, командованием, я очень полюбил вас… и вас, Катерина Егоровна… и детей полюбил. Да. Я хочу жениться на Марфе… – Вениамин зажмурился.
Катя решительно поддержала его:
– Парень любит Марфеньку. Ей давно пора, папа, пора.
– Ну, эта песня в твоем жанре, Катюша, в твоем, – усмехнулся старик. – Не можешь равнодушно видеть холостых.
– Веня – хороший человек, и вся семья Ясаковых честная.
– Знаю Ясакова, он меткий стрелок.
– А кто из мужчин не меткий? Дело молодое! Если что и вышло, так он имел серьезные намерения.
– То есть как это – что-то вышло? – Агафон зверем посмотрел на сноху, на Вениамина. – Что вышло? А?
– С любой женщиной это может случиться. Марфута сама блажит: то такая близость, а то наотрез отказывается выйти замуж. Однако этого долго скрывать нельзя.
– Так! Я опять в дураках? Все обо всем знают, а меня вокруг пальца обводят? Не потерплю безобразия!
– Поймите, она женщина… Самая золотая пора…
– Да разве я сомневаюсь, что она существо женского рода? Загадка в другом: амурничала с этим отличным стрелком, а законный брак отвергает?
Вернулся с работы Семен, пожал Ясакову руку.
– А, Веня!.. Привет, строитель!
– Строитель он ловкий! – желчно засмеялся Агафон. – Делай, Сеня, запасную качалку.
И Агафон, усмехаясь, изложил «чудесную историю». Он был доволен тем, что сын тоже ничего не знал, что обоих «околпачили прекрасные созданья».
– Сватается за нашу деву, – заключил старик.
– Не могу без нее жить. Уговорите ее, пожалуйста! – взмолился Ясаков.
– Что за резон тебе связываться с ней? – спросил старик Вениамина. – Сейчас она шипит на тебя, как кошка, а дальше-то что будет, подумай!
– Товарищ полковник, не обижайте ее. Она замечательный человек. Мы хорошо заживем. У нас будет сын.
– Сеня, позови сюда это загадочное существо, – сказал старик и тихо добавил: – Сумасбродное племя.
«Вот и Валентина моего, наверное, такая же русалка-дура околдовала», – подумал он.
– Сейчас вам лучше уйти, Вениамин Макарыч, – посоветовала Катя.
– Почему же он должен уйти? – вступился Агафон. – Пусть дева прямо скажет: благоволит она выйти за него или нет?
Катя улыбнулась так выразительно, снисходя к недогадливости мужчин, что старик только развел руками.
– Что же, ретируйся пока.
А когда Ясаков ушел, он зло засмеялся.
– А может быть, сразу две свадьбы сыграем? С бубенцами! Подождем боевого майора с его о с о б о й и заодно переженим их. Это ты, моя милая, распалила деву! – наступал он на сноху. – Уж очень много в тебе материнского энтузиазма!
II
После чая Холодовы собрались в кабинете у радиоприемника – места задушевных бесед. Стены заставлены книжными полками, туго набитыми сочинениями и мемуарами полководцев. Тут были книги, в которых если не обстоятельно, то хотя бы вскользь упоминались предки Холодовых, считавших себя потомками чингизидов. На столе статуэтка Суворова – веселый, неукрощенный бес хитрости и ума. Над старым диваном шкура тигра, лет тридцать назад убитого Агафоном в камышах Приаралья.
Семен в нижней рубахе стоял у приемника, скрестив на груди волосатые руки. По радио передавали сообщение агентства Трансоциан об успехах германских войск в Европе.
– Небось приятно, что «друзья» проучили старую хитрюгу Англию? – спросил Агафон сына.
Катя и Семен переглянулись: начиналась старая история! С того дня, как вспыхнула война в Европе, Катя, как и большинство семейных женщин, по-своему чувствовала приближение несчастья, понимала тревогу свекра, знала, почему каждый день разгорались споры в семье.
– Кому они друзья, а нам лютые недруги, – ответила она за мужа.
– Франция… Черт возьми! Страна в сорок пять миллионов человек продержалась всего лишь сорок дней. Чудовищно! Лондон засыпан бомбами. Вырастили Гитлера на свою голову, расплачиваются уже. Как бы к нам не пошел. Ну да я, может быть, не доживу до этого…
– Папа, зачем напрасно распаляете себя? – сказал Семен. – Нужно понимать диалектику развития истории.
– Объясни, Семен Агафонович, эту диалектику, – смиренно попросил старик, но усмешка кривила его тонкие губы.
Привыкнув убеждать таких людей, не огорчаясь их искренней или притворной непонятливостью, Семен неторопливо, с наивным сознанием своего достоинства стал доказывать отцу (уж который раз!), что Германия не так уж сильна, что аппетиты ее ограничатся Западом. Но Агафон оборвал его:
– Врешь! Гитлер захапал всю промышленность Европы! Устарел я, милок, не угонюсь за быстрыми изменениями жизни, – не сожалея, а как бы даже гордясь этим, говорил он. – Ну да ладно, сойдет, я не нарком и не маршал, мои заблуждения не повлияют на высокую политику. Может быть, они мешают твоему пищеварению?
Семен понимал отца: старик завидовал своим товарищам, далеко продвинувшимся по военной службе, в то время как он, умный и волевой, «командовал» заводскими осоавиахимовцами, гоняя их до упаду по волжскому пригорку.
– Хорошо, что я маленький чин! – дребезжаще смеялся отец. – Большим начальникам житуха трудная: надо умные вещи говорить. А вот я могу и глупости себе позволить…
Он начал было утихать, но сын неосторожной фразой снова взвинтил его:
– В наше время глупость есть порок.
– А я желаю быть глупым! Я шестьдесят лет драил и утюжил себя. Теперь вольнодумствую, глуплю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112