И вот этот малый не оттого, что у него не хватило подлости, а просто по пьянке забыл свою роль, чем горько разочаровал нас, так как он пообещал встать в два часа ночи и открыть нам дверь, а вместо этого напился и не пришел домой как положено к одиннадцати, за что господин вообще велел его прогнать, двери в доме запереть и другим слугам его не впускать ни под каким видом.
Мы были около дома уже к часу ночи, — надо было осмотреться, а потом залечь у стены Боферт-Хаус, пока не пробьет два, и только тогда вернуться. Но вот послушайте только: подходим мы к дому и видим у дверей нашего молодца, который дрыхнет без задних ног, в стельку пьяный. Уилл, который, как я понял, был главарем в этих делах, стал будить его, а так как негодяй уже проспал часа два, то он слегка очухался и доложил нам о своем, как он выразился, невезенье, из-за которого не может теперь попасть в дом; с собой у них имелись кой-какие инструменты, которые помогли бы взломать замок, однако Уилл полагал, что лучше подождать другого раза, когда их впустят в дом по-тихому, и было решено отложить дело до следующего случая.
Да, пьянка эта сослужила хорошую службу владельцам дома, потому как, будучи не только выпивохой, но и наглецом, слуга спьяну обронил несколько слов, звучавших подозрительно, в том духе, что, мол, пусть лучше откроют ему дверь, не то им же хуже будет, и все в таком роде; господин слышал его слова и утром велел ему убираться восвояси и носу больше не казать в его дом; вот я и говорю, хорошую службу сослужила эта пьянка всему семейству, ибо спасла их от ограбления, а может, и от гибели, потому как судьба поставила на их пути грязную шайку убийц, в которой, как я потом выяснил, насчитывалось всего тринадцать человек, из коих трое, как правило, нанимались в услужение к господам, чтобы как-нибудь ночью открыть дверь и впустить в дом остальных бандитов, а там уж пусть они грабят и убивают хоть всех подряд.
Я провел с ними всю ночь; из Челси, где, как я уже упоминал, их постигло разочарование, они отправились в Кенсингтон, там они влезли в пивоварню и в прачечную, а оттуда проникли на кухню господского дома, где сняли небольшой медный котел и унесли его, а с ним заодно кое-что из оловянной посуды, и благополучно скрылись; потом каждый добрался до условленного места, где обычно оставлял краденое.
Весь следующий день мы спокойно отдыхали и делили выручку за прошлую ночь; на мою долю пришлось восемь фунтов девятнадцать шиллингов; медный котел и оловянную посуду взвесили, и тут же нашелся человек, который взял их на вес за половинную стоимость. Вечером мы с Уиллом вышли пройтись, Уилл был весьма доволен нашим успехом и выражал уверенность, что если так дальше пойдет, мы каждый день будем выручать столько же. Однако он заметил, что меня не окрылил успех нашей ночной прогулки, не то что бывало прежде, а также что я не разделяю его надежд на лучшее будущее, хотя сам я об этом ничего ему не сказал.
Из головы у меня не шел случай с бедной женщиной из Кентиш-Тауна, и я решил, коли представится возможность, разыскать ее и непременно вернуть ей деньги. За чувством отвращения, какое вызвал у меня этот жестокий поступок, естественно, последовало легкое разочарование в самом роде занятия, и я, как никогда ясно, понял, что это прямая дорога в ад и, уж конечно, не жизнь для урожденного джентльмена.
На этом мы с Уиллом расстались, однако на другое утро опять встретились; Уилл казался очень весел и оживлен.
— Ну, Полковник Джек, — сказал он, — скоро мы станем богачами.
— Ну и что мы будем делать, — говорю я, — когда станем богачами?
— Ха, — говорит он, — купим себе пару добрых коней и будем действовать дальше.
— А что ты имеешь в виду под «действовать дальше»? — говорю я.
— А то, — говорит он, — что мы выйдем на большую дорогу настоящими джентльменами и награбим кучу денег.
— Ну, а что тогда? — говорю я.
— Вот тогда мы наконец заживем по-джентльменски.
— Скажи, Уилл, — говорю я, — а если мы награбим кучу денег, разве мы не бросим наше ремесло, не успокоимся наконец, не заживем тихо-мирно?
— Нет, — говорит он, — вот когда мы накопим целое состояние, тогда при большом желании можно и бросить.
— Да, но только где мы окажемся к тому времени, — говорю я, — если будем продолжать заниматься нашим проклятым ремеслом?
— Послушай, не ломай ты себе голову, — говорит Уилл, — если будешь много думать об этом, никогда не станешь джентльменом.
Слова его сильно задели меня, ибо меня не покидала мысль, что мне на роду написано быть джентльменом, и потому на какое-то время я замолк, но потом опять принялся за свое и довольно резко спросил Уилла, почему он называет это жить по-джентльменски?
— А как же еще? — говорит Уилл.
— Ну разве это по-джентльменски, — говорю я, — отнять двадцать два шиллинга у бедной старухи, которая на коленях молила не забирать их, объясняя мне, что это все, что есть у нее на пропитание — свое собственное и ее больного мужа. Неужели ты думаешь, что, не стой ты рядом со мной, у меня хватило б жестокости отнять у нее деньги? Да я обливался такими же горючими слезами, как сама бедная женщина, хотя и виду тебе не показал.
— Ну и дурак же ты, — говорит Уилл, — не годишься ты ни черта для нашей профессии, коли тебя бередят такие мысли, ну да я живо излечу тебя от этой дури. Ежели ты и впрямь хочешь добиться успеха в нашем ремесле, ты должен научиться отвечать силой на их сопротивление, а когда просят пощады, затыкать им глотку. Что такое жалость, скажи? Кто-нибудь пожалеет нас, когда поведут нас в Олд Бейли? Да слово тебе даю, эта старуха, что так вопила и клянчила назад свои шиллинги, и не подумала бы спасти нас, даже если бы мы с тобой упали перед ней на колени и просили, чтобы она не являлась свидетельствовать против нас. Где, когда ты видел, чтоб кто-нибудь плакал, когда нашего брата джентльмена ведут на виселицу, а?
— И все-таки, Уилл, — говорю я, — лучше бы нам заниматься тем прежним делом, во всяком случае, тогда все обходилось без насилия, а денег выручали больше, чем мы получим здесь, уверяю тебя.
— Нет, нет, — говорит Уилл, — ты просто глупец, ты даже не представляешь себе, какие дела нам предстоят вскорости.
Поговорив так, мы расстались, однако я дал себе зарок никогда впредь не участвовать в подобных его предприятиях. И в самом деле, это была такая мерзкая шайка отъявленных негодяев, что страшно даже вспомнить; чего я только не наслушался за то короткое время, что провел с ними, но особенно противна мне была их привычка ругаться на каждом слове и осыпать проклятьями самих себя и друг друга; на уме у них, как я заметил, только и было, что убивать да резать. Впервые я понял это, когда обсуждалась их неудача в Челси, и те два негодяя, какие были с нами, и сам Уилл ругались и чертыхались, что нам не удалось проникнуть в дом, клялись, что с удовольствием перерезали бы хозяину горло, если бы наконец очутились там, и, скрепив эту клятву рукопожатием, призвали на свою голову еще худшие проклятья, ежели они не прикончат все семейство, как только Тому (так звали того лакея) представится случай впустить их в дом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95